- Я веду вот к чему. Сейчас ты вдруг начинаешь рассуждать, как я. Это не к
добру. Ты нарушаешь равновесие. Так наш союз потеряет прочность, а ведь только
благодаря ей мы и держимся. Держимся и побеждаем. Тебе приглянулось это дело
потому, что оно такое увлекательное, есть над чем поломать голову. И еще тебе
жаль Фрэнка, ты хочешь ему помочь. А где же твоя обычная ярость? Почему она
молчит? Я тебе скажу почему. Ей не на кого выплеснуться. Злодеев-то нет. Правда,
Фрэнк уверяет, будто в ту ночь за ним кто-то гнался, но как знать, не
померещилось ли ему. В общем, злодея под рукой не оказалось, ярость молчала, и
пришлось мне самому и так и эдак тебя уламывать. И что же? Теперь ты меня
уламываешь! Что-то тут не так. Ни к чему хорошему это не приведет.
Джулия внимательно выслушала этот монолог, глядя в глаза мужа, отраженные в
зеркале, и заметила:
- Нет, не из-за этого ты беспокоишься.
- Чего ты?
- Ты же мне просто зубы заговариваешь. Что тебя тревожит?
Бобби сверлил глазами отражение жены, но она выдержала его взгляд.
- Ну расскажи, Бобби, - улыбнулась она. - У нас ведь нет друг от друга тайн.
Бобби в зеркале казался жалким подобием Бобби настоящего. Настоящий Бобби, ее
Бобби, - сильный, жизнерадостный, энергичный. Но из зеркала на нее смотрел
бледный, почти сломленный человек, осунувшийся от постоянной тревоги.
- Расскажи, - не отставала Джулия.
- Помнишь прошлый четверг? Утром мы проснулись. Дул "санта-ана". Мы занялись
любовью. Помнишь?
- Помню.
- Вот после этого.., у меня появилось странное, жуткое предчувствие, что я
потеряю тебя, что в этом ветре кроется какая-то сила, которая подбирается к
тебе.
- Ты мне говорил, когда мы сидели в "Оззи" и болтали о музыкальных автоматах.
Но буря кончилась, и никто меня не утащил. Вот она я - цела и невредима.
- В ту же ночь мне приснился страшный сон. Да так отчетливо, прямо как наяву.
Бобби рассказал Джулии про домик у океана, про музыкальный автомат на сыром
прибрежном песке, про громоподобный внутренний голос, твердивший:
"ИДЕТ БЕДА, ИДЕТ БЕДА!", про кислотное море, которое поглотило их обоих,
разъело плоть и утащило останки в пучину.
- У меня прямо сердце замерло. Ты себе не представляешь, до чего я все это
отчетливо видел. Это звучит глупо, но жизнь и то выглядит менее реальной, чем
этот сон. Проснулся, а сам дрожу как осиновый лист. Тебя я будить не стал. И
вообще, решил ничего тебе не рассказывать - зачем зря пугать? Кроме того..,
кроме того, бояться снов - это уж последнее дело: я же не дитя малое. Больше
этот кошмар не повторялся. Но с тех пор - и в пятницу, и в субботу, и вчера - на
меня нет-нет да и нападет тревога: а если с тобой и впрямь случится беда? И вот
сегодня Фрэнк сказал, что он попал в беду. И добавил: "Да еще в какую беду". Я
мигом вспомнил свой сон. Джулия, это дело наверняка грозит нам бедой, которую я
видел во сне. Ей-богу, не стоит нам за него браться, а?
Джулия не сводила глаз с Бобби в зеркале. Как бы его ободрить? Ну, поскольку
они поменялись ролями, ей надо действовать так, как стал бы действовать на ее
месте Бобби. Логика, доводы рассудка - это по ее части, а Бобби попытался бы
разогнать ее страх шутками и комплиментами.
Вместо прямого ответа Джулия сказала:
- Раз уж мы так разоткровенничались, позволь и мне поделиться своими
заботами. Знаешь, что у меня не идет из головы? Твоя привычка плюхаться на стол
на глазах у потенциальных клиентов. Если бы я садилась на стол - это еще куда ни
шло. Кое-кто из клиентов так бы и растаял. Особенно если я надену мини-юбку.
Ноги у меня красивые, это факт. Но ты-то юбок не носишь, ни мини, ни макси. И
потом, не с твоими конечностями обольщать клиентов.
- При чем тут стол?
- А при том, - Джулия отвернулась от зеркала и посмотрела на мужа в упор. -
Чтобы сэкономить средства, мы арендовали для агентства семь комнат вместо
восьми. Когда сотрудники разместились, оказалось, что нам с тобой достался один
кабинет на двоих. Ладно. Комната просторная, для двух столов места хватит. Но ты
объявляешь, что обойдешься без стола. Дескать, стол - это казенщина. Тебе нужна
только кушетка, чтобы было где растянуться, когда разговариваешь по телефону. Но
стоит в кабинете появиться клиенту - и ты вспрыгиваешь на мой стол.
- Джулия.. - Пластик на столе прочный, все выдержит. Но если ты и дальше
будешь его протирать, на столе рано или поздно появится вмятина от твоей
сиделки.
Не встретив в зеркале взгляда жены, Бобби, хочешь не хочешь, вынужден был
тоже повернуться к ней лицом.
- Ты слышала, что я тебе говорил про сон?
- Только ты пойми меня правильно, Бобби. Задница у тебя что надо, но иметь ее
отпечаток у себя на письменном столе мне, право же, не хочется. Туда будут
скатываться карандаши, забиваться пыль.
- Что ты несешь?!
- Поэтому ставлю тебя в известность, что я намерена подключить свой стол к
электросети и в случае необходимости врубать ток. Попробуй только еще раз
примоститься на моем столе - и узнаешь, каково приходится мухе, когда она
садится на оголенный провод.
- Вот шебутная! Чего это ты расходилась?
- Нервишки шалят. Давненько не наказывала всяких негодяев. Не на кого
выплеснуть злость.
- Эй, погоди, - догадался Бобби. - Да ты вовсе не шебутная.
- Разумеется.
- Это ты меня передразниваешь!
- Правильно, - Джулия поцеловала мужа в правую щеку и потрепала по левой. - А
теперь давай вернемся и скажем Фрэнку, что мы согласны.
Она распахнула дверь и вышла из туалета.
Бобби только рот раскрыл.
- Ну что ты будешь с ней делать? - пробормотал он и последовал за Джулией.
Тени жались по углам комнаты, как монахи по кельям, а янтарные отсветы трех
ламп чем-то напоминали Джулии таинственное мерцание выстроившихся рядком
церковных свечей.
На столе вокруг горстки красных камней по-прежнему разливалось багровое
сияние.
Дохлый жук, поджав лапки, по-прежнему лежал в своей банке.
- Клинт уже сообщил вам о порядке оплаты? - спросила Джулия Полларда.
- Да.
- Отлично. В качестве аванса нам понадобится десять тысяч на расходы.
За окном из разодранного брюха тучи сверкнула молния. Истерзанные небеса
наконец прорвало: по стеклу застучал холодный дождь.
Глава 26
Лилли проснулась три часа назад. Вот уже час, перенеся часть своего сознания
в тело ястреба, она летала в поднебесье, взмывала ввысь, подхваченная ветром,
камнем падала на добычу. Распахнутое небо было почти такой же реальностью для
нее, как и для ястреба, в тело которого вселился ее разум. Вместе с птицей она
скользила по воздушным потокам, с легкостью рассекала воздух между нависшими
серыми тучами и видневшейся далеко внизу землей.
Другая часть ее сознания пребывала вместе с телом в сумрачной спальне. Был
понедельник, день еще не погас, а днем сестры обычно спали, чтобы не тратить на
сон лучшее время суток - ночь. В их комнате на втором этаже стояла двухспальная
кровать. Сестры располагались на ней бок о бок, а чаще - обнявшись. Сейчас
Вербена лежала голая ничком, отвернувшись от сестры и прижавшись к ней
ягодицами, и сквозь сон что-то невнятно бормотала в подушку. Даже уносясь с
ястребом в небеса, Лилли чувствовала тепло, исходящее от сестры, и прикосновение
гладкой ее кожи, слышала ее мерное посапывание и сонное бормотание, вдыхала
явственный запах ее тела. Долетали до нее и другие запахи: запах пыли, затхлый
запах длинных, давно не стиранных простыней и, конечно, кошачий запах.
Но не только обонянием ощущала она присутствие кошек, которые разлеглись тут
же на кровати и на полу (одни спали, другие лениво вылизывали шерсть). Лилли
буквально жила их жизнью. Часть ее сознания обитала в бледном человеческом теле,
часть парила в небе с пернатым хищником, а часть переселилась в кошек. После
гибели бедняжки Саманты их осталось двадцать пять. В одно и то же время Лилли
воспринимала все вокруг посредством своего тела, чувствовала мир так, как
чувствует его ястреб, и вдобавок ей служили пятьдесят глаз, двадцать пять носов
и языков и сотня лап кошачьей стаи. Собственный запах она обоняла и своим носом,
и носами всех двадцати пяти кошек. Легкий душок мыла, оставшийся после вчерашней
ванны, слабый, щекочущий аромат лимонного шампуня, кисловатый залах, остающийся
после сна, доносящийся изо рта запах лука, сырых яиц и сырой печенки, которые
Лилли ела утром, прежде чем отправиться спать.
Нюх у кошек тоньше, чем у нее, и на них эти запахи действовали иначе, чем на
саму Лилли. Природное благоухание ее тела казалось им непривычным, но
небудоражащим, загадочным, но знакомым.
Кроме того, Лилли могла обонять, осязать, видеть и слышать через органы
чувств сестры. Она без труда перемещала свое сознание в тела животных и
возвращала в свое тело, но единственный человек, с которым у Лилли имелась такая
связь, это Вербена. Неразрывная связь установилась между близняшками с самого
рождения. Если из тела кошки или ястреба Лилли выбиралась запросто, то
освободиться от восприятия сестры ей не дано. К тому же, вселяясь в тела
животных, она подчиняла их своей воле. С Вербеной совсем не так. Это отношения
не кукольника и марионетки, но особая, неземная связь.
Лилли жила на слиянии разных потоков восприятия, через несметные органы
чувств других существ ее захлестывали звуки, запахи, цвета. Еще в раннем детстве
мощный наплыв ощущений так ошеломил ее, что, не совладав с ними, она замкнулась
в себе и некоторое время жила лишь в своем сокровенном мирке, богатом сочными,
многообразными впечатлениями. Позднее она все-таки научилась противостоять этому
напору и управлять им. Лишь тогда у нее возникло желание выглянуть за пределы
своего внутреннего мира и общаться с окружающими. Поэтому говорить Лилли начала
только в шесть лет. И все же окончательно выбраться из этого глубокого и бурного
потока невыразимых ощущений на сухой берег, где обитают обычные люди, Лилли так
и не удалось. Хорошо хоть, что она более или менее успешно овладела искусством
объясняться с матерью, Золтом и другими.
А вот Вербена так и не научилась общаться с людьми столь же свободно, да и
едва ли научится. Она предпочла навсегда остаться в мире чувств, не слишком
стремилась упражнять и развивать свой интеллект или же просто им пренебрегала.
Говорить она вовсе не умела, все люди, кроме сестры, вызывали у нее разве что
вялый интерес. Она радостно отдавалась буйству ощущений, которые взметала в ее
душе кипящая вокруг жизнь. Она скакала с белками, летала с ястребами и чайками,
томилась от похоти вместе с кошками, рыскала и охотилась с койотами, пила
студеную воду из ручья с енотами и полевыми мышами, переносилась в сознание суки
во время течки, когда на нее взбираются кобели, трепетала от ужаса вместе с
загнанным кроликом и проникалась хищным возбуждением преследующей кролика лисы.
Такого разнообразия впечатлений не знал больше ни один человек, кроме Лилли.
Вербена отказалась от будничного, сравнительно спокойного существования и с
головой ушла в мятежную, неизменно волнующую жизнь дикой природы.
Сейчас Вербена спала, однако и ее сознание вместе с сознанием Лилли отчасти
перенеслось в тело парящего ястреба: даже сон не обрывал связи сестер с живыми
существами. Неустанные потоки ощущений мелких тварей не только составляли саму
жизнь сестер, но и питали их сны.
Кружа под грозовыми тучами, которые делались все мрачнее и мрачнее, ястреб
пролетал над каньоном, проходившим по земельному участку Поллардов.
Далеко внизу, в завалах измятых высохших шаров перекати-поля, среди колючих
зарослей утесника из укрытия выскочила жирная мышь. Она припустилась по каньону,
осторожно следя, не подстерегает ли на земле враг. О смертельной опасности,
грозящей с неба, она не подозревала.
Ястреб инстинктивно догадался, что хлопанье крыльев, даже далекое, спугнет
мышь и она юркнет в первую попавшуюся щель. Он бесшумно закинул крылья назад,
почти совсем сложил их и ринулся вниз, на добычу. Лилли уже не раз случалось
падать вместе с птицей с огромной высоты на дно глубоких расселин, но у нее
опять захватило дух и, хотя на самом деле она преспокойно лежала на спине в
своей постели, внутри все перевернулось, душу захватил животный страх, и она
издала пронзительный ликующий вопль.
Лежавшая рядом Вербена тоже тихо вскрикнула. Мышь застыла, почуяв близкую
беду, но так и не поняла, откуда она надвигается. У самой земли ястреб резко
раскинул крылья, ощутив упругость воздуха и вовремя удержав падение. Тело его
качнулось вниз, он вытянул лапы, разжал когти. От резкого взмаха крыльев мышь
опомнилась, сорвалась с места, но поздно: ястреб уже закогтил ее.
За миг до нападения Лилли, не покидая тела ястреба, перенеслась в тело мыши.
Теперь она испытывала и ледяную радость охотника, и жгучий ужас жертвы. Вместе с
ястребом она чувствовала, как сильные, острые когти пронзают шкурку и впиваются
в пухлое тельце зверька; вместе с мышью она вздрогнула от колючей боли и
почувствовала, как цепкие когти разрывают ей внутренности. Птица взглянула на
зажатого в когтях зверька и затрепетала от своего необъятного могущества и силы.
Теперь она сможет снова утолить голод. Далеко по каньону разнесся победный
клекот. Оказавшись в когтях крылатого супостата, мышка, жалкая и беспомощная,
была поражена цепенящим страхом, таким нутряным, что удивительным образом
граничил с самым изысканным чувственным наслаждением. Мышка заглянула в
стальные, безжалостные глаза птицы и перестала биться, обмякла, покоряясь
неизбежной смерти. Она видела, как ястреб заносит над ней ужасный клюв,
понимала, что птица раздирает ее плоть, но боли уже не было. Зверьком овладела
смиренная отрешенность, которая на миг сменилась исступленным блаженством, и -
пустота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55