Она прошла в ванную, переоделась, потом долго стояла у большого, во всю стену, окна зимнего сада. Ощущение одиночества и нео­пределенности было невыносимым. Ольга взя­ла трубку телефона и набрала номер Шмидта.
- Ты можешь приехать прямо сейчас? - по­просила она.
Через полчаса Шмидт вошел в квартиру. Вид­но было по нему, что он чувствует себя не в своей тарелке в собственном доме. Скрывая нелов­кость, он прошел к бару и налил себе и Ольге вис­ки. Алкоголь немного снял напряженность в их отношениях. Они сели в кресла друг против друга. Ольга нарочно поставила их таким образом перед приходом Шмидта, чтобы тот не мог отвер­нуться в сторону в ходе серьезного разговора...
- Дима, давай определимся. В офисе я ни­как не могу выбрать момент, чтобы спокойно поговорить. Скажи, что с Сашей? Ты должен хоть что-то знать!
Шмидт некоторое время изучал ее лицо, пы­таясь понять, какого ответа она боится больше всего. Ему не хотелось травмировать ее. Поэто­му врать особенно он не стал, но и всей правды не сказал.
- Я не знаю, где он в данный момент нахо­дится, - произнес он глухо. - Но, если откро­венно, то почти уверен, что Саша погиб. Иначе бы он дал о себе знать.
Ольга ждала чего-то подобного. Она вся сжалась, ее побелевшие пальцы с силой впи­лись в толстое стекло стакана.
- И что мы теперь будем делать? Ведь Саша руководил целой империей. Это же колоссаль­ный бизнес, крутятся огромные деньги, работа­ют сотни людей.
- Тысячи, - поправил Шмидт. - Пока все работает. Думаю, вдвоем с тобой нам удастся справиться с тем, что построили Саша и его друзья. А если Саша вернется, чего я искренне желаю, я сдам ему все дела и отчитаюсь перед ним до последней копейки.
Говорил Шмидт как всегда убежденно, но сейчас, может быть впервые, в его голосе Ольге послышалась какая-то фальшь. Но, как ни странно, это ее не возмутило и не покоробило...
Часть 2
ЧИСТИЛИЩЕ
XVIII
Жизнь Белова постепенно входила в нор­мальное русло. Терапия Феди приносила ре­зультаты. Стакан паленой водки с утра снимал напряжение и позволял примириться с новым существованием. Мешало только сознание, что этот дешевый заменитель счастья не способен решить всех его проблем.
Он продолжал жить у Лены, но их отноше­ния изменились. После той ночи он снова пы­тался сблизиться с нею, но неожиданно для се­бя встретил с ее стороны отпор. Даже не отпор, а форменную истерику. Правда, наутро Лена извинилась, но о близких отношениях теперь и речи не было.
Белов ломал голову - что он сделал не так? И не находил ответа. Возможно, Лена считала, что Белов живет с ней из жалости к ее исковер­канной жизни?
Утратив контакт с Леной, он поневоле сбли­зился с Федей, и теперь проводил с ним все больше времени. Жизнь Феди была проста, как правда. На свалку его привели две привязанно­сти - к выпивке и философии.
Когда-то, после смерти родителей, Феде до­сталась в наследство профессорская квартира в сталинском доме на Пресне. Белов внутренне усмехнулся, узнав, что Федя был сыном профессора филологии. Как не похож он был на Космоса Холмогорова!
Огромная трехкомнатная квартира в центре Москвы была холостому Феде ни к чему. По­этому когда замужняя сестра, имевшая двух детей, попросила Федю обменять квартиру ро­дителей на ее двухкомнатную, он сразу согла­сился. Перебравшись из центра на окраину, Федя не унывал и вскоре женился на студент­ке с собственного факультета. Новобрачная не имела московской прописки и прожила с Фе­дей ровно столько, чтобы брак не выглядел фиктивным при его расторжении.
После развода жена разменяла Федину двухкомнатную квартиру. Себе выменяла од­нокомнатную, ему - комнату в коммуналке. Но Федя и тут не унывал: вскоре его комната стала родным домом для его друзей, приятелей и просто собутыльников. Из университета его отчислили за неуспеваемость и перманентное пьянство. Но все жизненные трудности он встречал со спокойствием Диогена.
Сказать по правде, ближе всего ему было учение Эпикура: Вслед за этим античным философом он полагал, что не общественное должно быть выше личного, как раз наобо­рот. Человек создан для наслаждений, а не для решения каких-то чуждых и навязывае­мых ему окружающими социальных про­блем. Потому следует держаться подальше от государства, и ни в коем случае не участ­вовать в крестовых походах и в любых об­лавах на двуногого прямоходящего зверя. Ни под каким видом, никогда, ни за что! Это удел дураков!
Работать он так и не научился. Поэтому ког­да сосед по квартире предложил ему обменять с доплатой его комнату на домик в Подмоско­вье, он снова согласился.
Позже выяснилось, что от домика остался один фундамент. Да и вместо обещанной сум­мы в десять тысяч долларов Феде пришлось до­вольствоваться двумя тысячами задатка. Но и с такими деньгами он чувствовал себя богаче Ротшильда и Креза. Друзья недолго поднимали за Федю тосты и произносили красивые здра­вицы. В одно прекрасное утро Федя очнулся на лесополосе с разбитой головой и без копейки денег. С трудом доковылял железнодорожной линии, где его и нашел Витек. Так он оказался на свалке...
Конечно, никто из местных не сомневался, что Белов и Сергей - Серый - одно лицо. Но никому из них и в голову не пришло восполь­зоваться этой информацией в личных целях. Не тот контингент подобрался! Через некото­рое время он окончательно стал для них своим.
Он не сразу сделал выбор между своим прежним миром и этим сообществом бродяг и бомжей. Которые, в отличие от него, не состоя­лись ни в одном из качеств, необходимых для успешной жизни в обществе... Зато они были свободны от всего того, что так достало его в той, нормальной жизни. Свободны от обяза­тельств, ответственности и правил хорошего тона. Они, как панки, сказали свое «нет» гиги­ене, красоте, здоровому образу жизни, сообра­жениям выгоды. Всему, что составляет основу современного общества! Вот это «Великое отрицалово», по определению Феди, и затянуло Белова, показалось ему более справедливым и правильным по отношению к его прежнему ми­ру и образу жизни. О них он старался не вспо­минать.
Однако к одной теме он возвращался посто­янно - кто его заказал? Выводы были неуте­шительны - скорее всего, это был кто-то из своих. Думать так ему не хотелось. Всякая борьба надоела и казалась теперь бесцельной, ибо каждая новая победа только умножала число врагов.
«Федя прав, - думал он, - когда утвержда­ет, что в человеческом обществе каждый охот­ник рано или поздно сам становится предме­том охоты». Белов так изменился, вернее, его взгляды так изменились, что он сам перестал себя узнавать. Ему было стыдно за историю с Кавериным, Бакеном, и множество других ис­торий, в которых он вел себя, как животное. Одновременно он понимал, что эта перемена связана с тем, что он выпал из обоймы, из сис­темы, из всех систем, освободился от них. Он «подсел на волю», как и большинство живу­щих на свалке бомжей.
Как-то раз в разговоре с Витысом Саша за­метил, что убивая себе подобных, человек сам теряет право на жизнь. Они как раз в Лениной бытовке за стаканом водки обсуждали вопрос, надо ли мстить обидчикам или отложить это дело до Страшного суда, который не известно еще, состоится ли.
Слушая рассуждения Белова, Витек разо­злился и вышел из себя.
- Ты не гони! - возмутился он. - Разве ты не хочешь узнать, кто в тебя стрелял? И мочка-нуть в свое удовольствие? Не поверю!
Белов многозначительно поднял указатель­ный палец и убежденно сказал.
- Не хочу. Я бы ему за это еще и стакан на­лил. Понимаешь, я в тот момент оказался в полном тупике. Хоть сам стреляйся. А тут доб­рый человек нашелся. Шмальнул и к вам сюда привез. Я теперь своей жизнью живу, для себя, и назад возвращаться не собираюсь.
Витек, сидевший на койке Белова, встрепе­нулся и чуть было не выплеснул водку на себя.
- Так ты непротивленец, как граф Толстой, стал? Подставляешь щеку под второй удар? А если тебя не по щеке ударили, а ногу отруби­ли, что же, вторую подставлять прикажешь?
Белов в ответ заметил, что если любую мысль доводить до крайности, ничего из этого, кроме идиотизма, не выйдет. А прощать надо, это вроде психотерапии, снимает груз с души.
- Знаешь, Серый, - сказал Витек со скеп­тической улыбкой, - о прощении мне притчу рассказывал отец Дмитрий, священник, с ко­торым я в зиндане чеченском три месяца си­дел. Есть такая былина «Сорок калик со кали­кою»...
Так вот, калики это были такие паломни­ки древнерусские, они ходили ко Гробу Гос­подню в Палестину, поклониться святым ме­стам. Собирались человек по тридцать, сбра­сывались на дорогу в общак. И еще они давали на время пути обет чистоты, воздер­жания от плотского общения с женщинами, и взявшего чужое подряжались закапывать живым в землю. А друг друга они звали бра­тьями, кстати.
Главный у них был Касьян, его выбрали вро­де как атаманом. И был он молодой такой, кра­сивый парень, паломники вообще люди разные были по возрасту. Приходят они в Киев на кня­жий двор, приняли их с почетом, накормили, а Касьян показался молодой княгине, запала она на него. Князь Владимир был в отлучке, на охоте. Стала она с парнем заигрывать, на ночь остаться приглашать, а тот возьми и откажись. Слово, мол, дал, завязал с этим. Княгиня взъе­лась на него и решила отомстить: велела свое­му слуге в Касьянову сумку подложить драго­ценный кубок.
На другое утро нагоняет паломников в чис­том поле князь Владимир, и во время обыска у Касьяна находят этот кубок. Делать нечего, бра­тья закопали ослушника в землю по плечи, и дальше в путь. А на княгиню в Киеве в тот же час напала болезнь вроде хронической гангрены: за­живо начала гнить, а не умирает. Смрад пошел такой, что все от нее отвернулись, никто воды подать не хотел. Возвращается братия через пол­года, а Касьян хоть и в земле стоит, да жив и здоров. Ясное дело, чудо произошло, и не виноват он ни в чем. Приходят они все вместе в Киев на княжий двор. Касьян к княгине прямым ходом. Сотворил крестное знамение - болезни как не бывало...
- Понимаешь, Серый, - подвел черту Ви­тек, - не захотел он мстить, а ведь полгода му-чался в земле по плечи. Я в зиндане сидел, а ему еще хуже пришлось. Отец Дмитрий гово­рил, по-христиански Касьян поступил, про­стил врага, поэтому и чудо произошло...
- Вот видишь, я том же, - кивнул Саша.
- О том же, да не о том. Это в сказке все доб­ром кончилось. А с отца Дмитрия духи с живо­го кожу содрали, хоть и был он вроде того Ка­сьяна. И записали на видео. Так что их, про­стить за это?
Белов промолчал. Он к этому времени по­нял, что каждый человек сам должен решить этот вопрос: прощать, не прощать. Для своих тридцати лет он достаточно дров наломал, хва­тит крови. Пора остановиться...
XIX
Однажды в поселке снова показался Бакен. Весь в бинтах, но злой и несломленный. Он о чем-то долго шептался с Леной, потом еще сло­нялся по поселку и расспрашивал о Белове. Толком ничего не узнал, но пообещал, что еще вернется и за все поквитается.
Узнав об этом, Белов только усмехнулся. Хотя внутренний голос подсказывал ему, что одним врагом у него стало больше.
Напольные часы в кабинете Зорина пробили полдень. Специальный порученец Виктора Пет­ровича, бывший сотрудник ФСБ Андрей Литвиненко заканчивал свой доклад по делу Белова.
- Таким образом доказано, что перед гибе­лью Белый часто встречался с продюсером и руководителем каскадеров Киншаковым. Сей­час он работает в Штатах. Может быть, к зиме вернется. - Литвиненко, стоявший во время своего сообщения, замолчал и вопросительно взглянул на шефа.
- Почему именно к зиме? - Зорин оторвал­ся от разложенных перед ним на столе фото­графий съемочной группы Киншакова, снял очки, откинулся в кресле.
Литвиненко замялся.
- Ну, Новый год, «елки» начнутся... - по­пытался сострить он.
Зорин покрутил очки в руках, наморщил лоб.
- Думаешь, приедет? Променяет работу со Спилбергом на халтуру с «елками»? Сомни­тельно... Или это шутка такая?
Литвиненко прикусил язык. Он давно подо­зревал, что его босс лишен чувства юмора, но чтобы настолько... Впрочем, в высокой полити­ке может утвердиться только человек, который ко всему относится крайне серьезно, букваль­но. Работа такая.
Смутившись, Андрей покраснел, закашлял­ся и торопливо принялся излагать свои мысли по поводу группы журналистов, которые суме­ли заснять взрыв и падение с моста «линколь­на» Белова.
- Люди в группе разные. Для нас из всей группы наиболее интересен репортер крими­нальной хроники Невзглядов. Очень перспек­тивен для разработки. Любит поддать, амбицио­зен, жаден. Если вы санкционируете его разра­ботку, я им займусь.
Зорин принялся изучать поданное помощ­ником досье журналиста. Для него дело Белова понемногу стало отходить на второй план. Он раздумывал, стоит ли втягиваться в затяжную и тяжелую войну за наследство исчезнувшего партнера. От размышлений его оторвал звонок телефона. Он поднял трубку.
- Да, Зорин на проводе!
Выслушав короткое сообщение, Зорин на­хмурился. Верный человек из президентской администрации только что сообщил ему, что президент принял окончательное решение - топить рубль. Это означало, что правительство собирается отказаться от своих обязательств по государственным краткосрочным обяза­тельствам и готово объявить себя банкротом.
Зорин прикинул. Его деньги хранились не в России, а в оффшорных банках на далеких эк­зотических островах. Так что девальвация его капиталам практически не грозит. Проблема состоит в том, чтобы наварить на дефолте. И в свете этих событий империя Белова становилась куда более реальной и легкой добычей, чем раньше.
Зорин аккуратно сложил фотографии и лис­точки досье в папку и протянул помощнику.
- Вот что, Андрей. Брось все дела, занимай­ся только этим журналюгой. Из-под земли мне его достань. И как можно скорее. Озолотить я тебя не озолочу, но посеребрю в полный рост. Только постарайся. Вперед!
Не столько обрадованный, сколько озада­ченный подозрительно щедрыми обещаниями шефа, Литвиненко вышел из его кабинета.
Виктор Петрович Зорин не зря платил день­ги своему информатору. Не успел президент по телевизору заверить народ в незыблемости рубля, как на страну обрушился дефолт, и все в один момент обеднели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32