Но и ты должен за добро заплатить добром.
Мы советуем тебе поработать у бая в счет долга.
Истад долго не соглашался, но все же его заставили смириться, он обязался пять лет бесплатно работать у бая.
Вот так и стал Истад слугой бая, помощником садовника.
На краю кишлака, на взгорье, прохладном и обильном влагой, расположен был сад Мухаммедамин-бая, занимавший двадцать танапов земли. В этом саду, разделенном по образцу бухарских садов на четыре участка, с хаузом посредине, росло множество фруктовых деревьев, виноградники разнообразных сортов, арбузы и дыни. Старый садовник, родом из Гиждувана, дни и ночи проводил в этом саду с кетменем, ножницами и садовым ножом. У входа в сад стояла его лачужка, где он жил зимой и летом. Садовник был одиноким, его одиночество делил с ним только пес Доно, почти не отходивший от хозяина. Старик на винограднике подрезает лозы — Доно сидит внизу, садовник собирает плоды с деревьев — Доно рядом с ним, старик подметает — Доно ходит за ним следом.
Когда старик отправлялся вечером на большой арык пускать воду в сад и долго сидел на берегу, следя за течением, собака лежала около своего хозяина и смотрела на него, точно ожидая, что он скажет. Старик сидел молча, уставясь взглядом в одну точку, но иногда, глядя на воду, он вдруг обращался к собаке:
— Ну, сколько еще мы с тобой будем здесь сидеть и караулить воду? Не знаешь? Эх ты, а еще зовешься Доно — всезнайка!.. Вон посмотри, видишь ту звезду, вот когда она приблизится к вершине большого ореха, тогда мы с тобой встанем и пойдем домой... Уйти раньше мы не можем: вдруг кто-то придет и закроет воду — пустит ее к себе, тогда завтра хозяин нас обоих убьет, понимаешь ты это? Так-то вот... Давай-ка поговорим, время и пролетит незаметно. Ты хитер, шайтан, я тебя хорошо знаю: глаза таращишь, смотришь на меня в оба, хочешь, чтобы я говорил, а сам небось и языком не пошевелишь, отмалчиваешься, себе на уме! Что ж, лови мои слова, мне не жалко, на мою долю их еще много останется... Жалко только, что они никому не достанутся. Эти слова — все на ветер, дунь — и нет их. Раньше когда-то жили на свете поэты: высокочтимый... высокочтимый шейх Омар Хайям, высокочтимый ходжа Хафиз, высокочтимый Навои, высокочтимый Бедиль... вот это были люди, не болтали на ветер, как мы с тобой, каждое их слово — сама мудрость, каждое их слово записано, их слова — книга! Люди читают — и глаза их открываются, читают — и сбываются их мечты...
А какая польза от наших слов? Мы с тобой говорим о воде, о земле, о саде, о винограднике, о работе, об одиночестве, о старости и слабости — о чем еще нам с тобой говорить? Только о том, что мы с тобой — одни на свете: и ты одинок, и я одинок, нет у нас с тобой ни жены, ни детей, ни родни... Трудно человеку на старости лет не иметь даже друга. Хоть бы сын единственный или брат был!.. У тебя, Доно, родственники нашлись бы, только ты не хочешь с ними связываться. У меня тоже есть родня, только не здесь — в Гиждуване... Когда-то так случилось, что я обиделся на них и сбежал сюда. А теперь, на старости лет, вернуться не так-то легко. По дороге, где-нибудь в степи или в горах, вдруг умру и волки меня сожрут, вот чего я боюсь. Ты ведь меня похоронить не сумеешь, ты только называешься Доно, а на что ты годен? Ты, правда, лаешь, ворчишь, кусаешься, слушаешь вот, что я тебе говорю,— и все! А больше ты ничего не можешь, потому что у тебя нет рук... Что ж, каждому свое, говорят: мое дело — сад растить, твое — караулить... Ну ладно, может, уж и хватит? Еще немножко посидим, пусть наши посадки еще попьют водички — и пойдем домой...
Вот какой был старый садовник! Все время за делом, никогда спокойно не посидит, а сад был большой, одному со всем не справиться.
...Был холодный день ранней весны, работы в саду еще не начались, когда в лачужку садовника пришел сам бай с Истадом и сказал Рузибаю, что теперь этот парень будет ему помощником.
— Теперь, уважаемый Рузибай,— сказал бай,— вы будете вдвоем работать в моем саду, так чтоб уже не было никаких отговорок... постарайтесь, чтобы урожай был в этом году в десять раз больше, чем в прошлом, и чтобы никаких бед с деревьями не случилось, чтобы все делалось вовремя и как нужно, хорошо?
— Слушаюсь, хозяин, хорошо! — отвечал Рузибай, а когда бай ушел, сказал Истаду: — Истад-джан, сынок, как же так вышло, что ты пошел работать к баю?.. А, понимаю, ты должен отрабатывать долг? Ну ничего, не огорчайся! Работа в саду нетрудная, мы с тобой поладим - и здесь управимся с делами, и для своего садика у тебя найдется время. Пойдем, я покажу тебе сад, посоветуемся, что делать.
Рузибай накинул на плечи рваный чекмень, надел чоруки и вышел с Истадом в сад. Недавно выпавший снег лежал на земле одеялом. Ветви деревьев сгибались под его тяжестью. Садовник слегка ударял по ним палкой, снег осыпался, и ветви распрямлялись. Доно, радостно повизгивая, проваливаясь в снег, бежал впереди. Рузибай привел Истада к большому хаузу посреди сада.
— Я думаю, это последний снег,— сказал он, опираясь на свою длинную палку.— Как только он растает, деревья начнут просыпаться. Раньше всех пробуждается от сна миндаль. Вот здесь наш лучший миндаль: его ядро легко отделяется от скорлупки. Это дерево может замерзнуть, если мы прозеваем. Поэтому первое наше дело: сегодня же вскопаем под этим деревом землю поглубже, насыплем на корни снегу, потом засыплем землей и хорошенько утрамбуем, чтобы снег в глубине затвердел.
Холод задержит пробуждение дерева, оно расцветет позже, и ему не страшны будут заморозки. Идем, я покажу тебе, где лежат лопаты, кетмени и носилки.
Первые дни Истад был еще очень расстроен, рассеян, но постепенно стал привыкать к старому садовнику, трудолюбивому и ласковому, и повеселел. Может быть,— думал,— Рузибай станет мне вторым отцом...
Так оно и вышло. Истаду было весело учиться у Рузибая его искусству садоводства, он сработал с увлечением. А Рузибай тоже от всей души старался обучить Истада своему любимому делу, открывал ему все свои секреты. Он учил его, как сохранять деревья — яблони, груши, айву — от стихийных бедствий, от червей, как лучше делать прививку, когда давать воду саженцам, когда удобрять землю, какому дереву где выбирать место для посадки и всяким другим тонкостям садоводства.
Каждое утро Истад брал с собой лепешку и отправлялся в байский сад. Они работали с Рузибаем до полудня, потом вместе пили чай с лепешкой, с сухими фруктами, чаще всего с тутом. Вечером им приносили что-нибудь горячее — остатки хозяйского дастархана. После ужина старик отпускал Истада домой. Иногда старик сам приходил к Истаду, присматривал за его садиком и давал полезные советы.
Так шли дни, и, хоть нелегко приходилось, Истад все же был доволен и признателен Рузибаю. В тот год, благодаря усилиям Истада и опыту старого садовника, сад был в полном порядке, деревья принесли обильные плоды. Мухаммедамин-бай часто наведывался в сад, видел его в полном цвету, но ни разу не похвалил Истада и Рузибая, не оценил их трудов, наоборот, сердился и попрекал их и, если замечал сломанную веточку, подымал крик, бранился.
Истад был рассудительным, серьезным, вежливым. Но если кто обижал его, он не мог сдержаться и выходил из себя. Несколько раз в первый год работы у бая он выгонял хозяина из сторожки Рузибая, за это его били, сажали в чулан байского дома. Баю надоел такой упрямый и беспокойный батрак. Он спросил аксакала, как быть.
— Что мне делать с этим упрямцем? Ни битьем, ни угрозами от него добра не дождешься... если бы не долг, давно уже выгнал бы его. Посоветуйте, как получить с него долг, хотя бы половину.
Аксакал ничего не мог придумать.
— Имущества у него нет, только садик да полуразвалившийся домишко — они вам ни к чему. Лучше уж будьте с ним помягче, добрыми словами вы скорее его заставите работать как следует.
И баю пришлось изменить свое обращение с батраком, он стал вежливее, да и старику садовнику не смел грубить при нем. Старик за это готов был молиться на Истада и полюбил его еще больше.
Однажды приехал к баю в гости из Бухары приятель — Джура-караулбеги. Это было летом, в самую жару, и бай поместил гостя в своем хваленом саду. Все дорожки в саду и вокруг хауза были по приказу бая тщательно подметены, на суфе около хауза разостланы ковры и паласы, курпачи, все разукрашено, как для невесты.
Зарезали козла и барана и устроили большой пир.
Джура-караулбеги ездил в Гиссар с особым поручением, его сопровождали шестеро сарбазов, он держал себя так важно, как сам гиссарский правитель. Бай велел всем своим работникам прислуживать гостю, но тяжелее всех пришлось Истаду и старику садовнику. Они должны были сторожить и кормить семь лошадей, три-четыре раза в день мести и поливать дорожки в саду, собирать для гостей спелые фрукты и выполнять еще десятки поручений.
Джура-караулбеги был когда-то азартным картежником, а шесть лет назад попал в тюрьму за воровство и убийство. По ходатайству высоких друзей его скоро освободили, но отдали в солдаты. Думали этим наказать его, а он сумел и военную службу использовать для всяких темных махинаций. Картежная игра продолжалась, обман и коварство были пущены в ход, и очень скоро он стал повышаться по службе — назначен был сначала дахбоши, потом джевачи и наконец — караулбеги. Жестокость и кровожадность его были известны, его стали посылать в области для подавления мятежей. Безжалостно расправившись с мятежниками, он возвращался с богатой добычей и щедро одаривал свое начальство.
И в этот раз выполнив подобное поручение, он по дороге домой заехал в гости к своему старинному другу Мухаммедамин-баю.
В первый день на пир были приглашены все заправилы кишлака, собралось много гостей, сидели допоздна, угощались, пили чай и беседовали. На второй день отправились на охоту, убили серну, вечером ее зажарили, и началась пьянка, а потом игра в буджул — в бабки. Истад раньше не знал, что такое азартная игра и как это взрослые играют в бабки. Рузибай объяснил ему. Было уже очень поздно, а Истаду все не разрешали уйти домой. Мухаммедамин-бай, Джура-караулбеги и шестеро его сарбазов играли, громко выкрикивали гардкам, когда кто-то проигрывал. Вдруг Рузибай и Истад, сидевшие возле сторожки, услышали шум, громкий разговор и споры и увидели, что бай спустился с суфы и идет к ним. Рузибай и Истад при его приближении встали. Шатаясь, совершенно пьяный, бай подошел к ним и заорал:
— Кто тут? Это кто? Рузибай? А, Рузибай! А это кто? Да это ведь он, этот... как его...
Он всмотрелся в лицо Истада и засмеялся:
— А я думал, это вор какой-нибудь, что ж ты молчишь?
— Ведь вы знали, хозяин, что я здесь!
— Откуда мне знать? Тут столько народу приходило и уходило...
— Вы ведь сами не позволили мне уйти домой.
— И не позволю, пока гости не лягут спать, не пущу домой!
Ладно, у меня к тебе дело, Рузибай...
— Слушаю, хозяин!
— Я нынче здорово погулял, повеселился, ну и проигрался немного, и теперь в кармане у меня — ни гроша. Домой послать за деньгами — поздно, темная ночь, кто его знает, времена теперь ненадежные... Да! Так вот что: я знаю, у тебя есть деньги, ты у меня скопил кое-что. Дай мне из них... рублей двадцать пять дай, я отыграюсь и верну тебе с прибылью.
Рузибай удивился, взглянул на Истада и сказал:
— Откуда же у меня деньги, хозяин?
— Есть у тебя, есть, двадцать пять рублей есть, я знаю, обманщик!
— Правда, мне причитается с вас двадцать пять рублей, но вы до сих пор мне их не уплатили.
— Э-э, я же еще и должником оказался!
— Да, вы мне не отдали двадцать пять рублей, что мне полагается за полтора года, хозяин!
— Ты брось вздор болтать, давай вытаскивай деньги! Я тебе говорю, старик, ты со мной не шути!
И бай схватил Рузибая за ворот. Истад вскипел, кинулся на бая, но тот сам отпустил старика.
— А ну, доставай деньги!
— Нет у меня денег, зайдите — сами посмотрите, хозяин! — тяжело дыша, проговорил старик.— Клянусь пророком, вот уже два месяца у меня в руках не было ни копейки!
— Врешь ты, обманщик, плут! — продолжал приставать к старику бай.— Я сейчас из тебя всю душу вытрясу, если не дашь. Я с тобой не шучу, я проигрался, слышишь ты, проигрался!
Он схватил старика за горло и, прижав к стене, стал душить. Но на этот раз сильные руки Истада схватили бая и отбросили от старика, так что он с криком свалился прямо в арык. На крик прибежали Джура-ка-раулбеги с солдатами, вытащили бая из воды и по его наущению принялись бить Истада.
— Ну, хватит пока,— сказал наконец Джура-караулбеги.— Заприте обоих в сторожке. Завтра я разделаюсь с этим разбойником!
И гости снова уселись на суфе возле хауза. Сняли с бая мокрую, грязную одежду, напялили чей-то камзол и халат, поднесли ему пиалу водки и стали расспрашивать, как было дело. Бай коротко объяснил, что просил у старика денег, но тот отказал, а этот проклятый парень набросился на него и избил. Джура-караулбеги, обыгравший бая дочиста, смущенно захохотал:
— Ладно, давайте играть снова!
— У меня нет денег,— отвечал пьяный бай.
— Давай ставь на кон этого парня! Ничего, что ребята немного его изувечили, он мне пригодится.
— Ладно,— сказал бай,— этот бунтовщик — ваш. Начинаем снова. Гардкам!
Игра продолжалась...
В доме известного нам Каракулибая, в городе Бухаре, в квартале Чордар, царило необычное оживление. В большой мехманхане было людно, все время приходили и уходили ишаны, кори и лекари. Здесь же собрались все родственники бая, его наследники, друзья и близкие.
Вот уже десять дней, как бай болен, лежит в жару, ничего не ест. Ненадолго приходит в себя, потом опять теряет сознание, бормочет в бреду что-то непонятное, стонет. Прославленные бухарские лекари бессильны ему помочь, не знают, что делать, какое дать лекарство. Жены и дочери его плачут. Гани-джан-байбача, его единственный сын, любимец и баловень, взволнован, беспокойно ходит взад и вперед по комнате, не находя себе места...
У изголовья больного сидел его самый близкий друг и доверенный Эльмурад-бай-кунградец. Как только сознание возвращалось к баю, он звал Эльмурада и принимался что-то шептать ему на ухо, вероятно отдавая распоряжения, добавляя что-то к своему завещанию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56