Частенько приходил он к кушбеги, льстил ему подлизывался, наговаривал на казикалона и прочих мулл, передавал, непомерно раздувая, разные сплетни об их тайных делишках. А потом шел к кому-нибудь из них и клеветал на кушбеги. И, как ни странно, такой умный человек, как Остонакул, жестоко ошибался, считая миршаба своим преданным другом, человеком, на которого можно опереться в случае нужды. Он прибегал к его помощи, когда требовалось спровоцировать какую-нибудь склоку, разжечь вражду между разными группами. Миршаб делал вид, что выполняет указания кушбеги, а на деле и не думал преследовать его противников.
Остонакул-бек был высокого роста, сухопарый, с крупным носом, большая окладистая борода падала на грудь. Даже в жару кушбеги надевал два парчовых халата. Голову повязывал белой чалмой, какую носят чиновники, говорил громко, быстро, впиваясь в собеседника острым, пронзительным взглядом.
В этот день кушбеги срочно вызвал к себе миршаба Не успел тот сесть на коня, чтобы ехать во дворец, как пришел посыльный от казика-лона, тоже приглашавшего его к себе. Миршаб растерялся: куда ехать, что делать? Долго сидел он в седле, обдумывая этот сложный вопрос, наконец решился и двинул коня ко дворцу кушбеги. Что ни говори, вся власть у него в руках!
Ко дворцу он подъехал утомленный. В передней привел одежду в порядок, отер с лица пот и вошел в гостиную.
Кушбеги был один. Миршаб почтительно поздоровался.
— Здравствуйте,— ответил кушбеги.— Что-то вас не видно, не являетесь, пока не позовешь...
— Преданно несу службу его высочества, ваше превосходительство! Пекусь о спокойствии и безопасности его подданных, исполняю поручения вашего превосходительства. Но считаю неудобным часто беспокоить вашу милость, уж извините.
— Само собой разумеется, что мы с вами преданные слуги его высочества. И незачем это повторять, говоря об исполнении своих служебных обязанностей. Зато почаще следует докладывать о положении в городе, о поведении подданных, делиться с нами своими соображениями. Тут нечего стесняться!..
— Ваше превосходительство...
— Я ведь предупреждал вас, следите за учащимися, обуздывайте их. Сообщайте мне об их поведении. А вы что делали?
— Ваше превосходительство, я стараюсь, слежу неусыпно,— засуетился миршаб.
— Да? А что вы сделали, например, с этим Махсумом?
— О, проклятый! Он провел меня подлейшим образом! Я только искал, повода арестовать его после того, как он оскорбил меня, опозорил перед всеми...
— И вы не смогли осуществить это из-за его побега в Россию!
— Что поделаешь, в Бухаре одиннадцать ворот, и они открыты с утра до вечера.
— Надо было поторопиться с арестом! В Бухаре и без Махсума хватает головорезов! Они своевольничают, нарушают порядок, смущают людей... Вчера я получил указ от его высочества, он всех нас называет дармоедами, бездельниками! И он прав, под самым носом у нас тащат лакомые куски, а мы и в ус не дуем. Вы думаете, если русский царь хорошо к нам относится, мы можем спать спокойно? Отнюдь нет! И среди русских разные люди бывают, есть хорошие, полезные нам люди, а есть очень вредные, и такие махсумы якшаются с ними, набираются вредного духа, а потом сеют недовольство среди мусульман. Нужно смотреть в оба, быть всегда начеку!
— Да я всегда рад стараться!— проговорил миршаб, а про себя подумал: Сам кушбеги к русским тянется, с российским политическим агентом заодно, к чему же говорить все это? Может, хочет таким образом замазать свои заигрывания с русским? Хорошие ли русские, плохие ли — какое ему до этого дело! Какие есть — пусть такие и будут!
Миршабу хотелось поскорее узнать, зачем вызвал его кушбеги, и получить разрешение уйти.
Ведь его ждет еще казикалон. Но по виду Остонакула нельзя было надеяться, что его скоро отпустят, разговор обещал быть продолжительным.
Кушбеги взял со стола папку и начал рыться в ней, ища какую-то бумагу. Наконец, видимо не найдя того, что искал, он отложил папку и пристально посмотрел на миршаба.
— Насколько мне известно, до сих пор не найден разбойник, пырнувший ножом Гани-джан-бая. Почему? Вчера я получил от бая жалобу. К тому же исчезла и одна из его рабынь. Что же получается, мне, что ли, вместо вас расследовать эти дела?! Бухара поручена вам! Мы не допытываемся, каковы ваши доходы, откуда они, сколько людей у вас и что за люди... Поступающие на вас жалобы мы даже не читаем. Чего же вы еще хотите?
— Ваше превосходительство...
— Так нельзя работать на государственной службе. До меня дошли слухи, что вы якшаетесь с вашими подчиненными, играете в азартные игры, развлекаетесь с безбородыми юнцами и бог его знает какими еще занимаетесь недостойными делами...
— Клевета, ваша милость, клевета!
— Вы уже не в том возрасте,— мягче заговорил кушбеги,— любимый сын ваш Замонбек уже созрел для женитьбы, у старшей дочери дети, следовательно, ваши внуки... Пора вам заняться политикой. Возьмите пример с меня. Чего я только не вытворял в молодости! А потом прочел прощальную молитву, сказал аминь и вот достиг поста кушбеги. Мои мысли целиком посвящены государственным делам, политике.
— Ваша милость...
— Наша задача — не раздражать его высочество. Мы должны ублаготворять нашу знать, духовенство, ограждать цветы страны — богатых купцов, баев — от происков разбойников и голытьбы. Тем самым мы упрочим свое положение, наш пост будет незыблем.
— Ваша милость...
— Ну, кажется, все, можете идти. Не забывайте лишь о том, что я говорил. И имейте в виду: к началу месяца нужно поднести его высочеству подарки, в том числе красивую девушку, а еще лучше красавчика юношу...
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
— А что до дела Гани-джан-бая, то не складывайте оружия! Не может быть, чтобы ваши люди в конце концов не нашли того негодяя!..
— Нашли, нашли!— воскликнул миршаб и рассказал, что следы привели следопытов к хаузу Арбоб.
— Ну, а дальше что было?— нетерпеливо спросил кушбеги. Миршаб растерялся:
— Вот то-то и оно... Неизвестно, то ли проклятый Хайдаркул сам поскользнулся и упал в хауз, то ли его кто-то стукнул и сбросил туда. В том месте, где река выходит из-под земли, обнаружились его следы, но они переплелись со многими другими следами и потерялись. Мы спустили ныряльщиков, но они вернулись ни с чем.
Миршаб задыхался от жары и волнения.
— Все кругом обыскали, и мечеть, и медресе, но след пропал. Учащиеся и служки из мечети сказали, что слышали со стороны водоема крики среди ночи, но боялись выйти...
— И вы им поверили?
— Я бы не поверил, но...
— Забудьте о своих но и действуйте,— резко прервал кушбеги.— Господь бог вас умом не обидел, одарил богатством, дал в руки власть, чего же еще вам надо?
— Ваша милость...
— Ну, так знайте, если через неделю дело Гани-джан-бая не будет благополучно завершено, нам с вами не поздоровится.
Кушбеги жестом дал понять, что миршаб может идти. Это не сулило ничего хорошего, миршаб почувствовал, что над ним сгустились грозовые тучи.
К казикалону миршаб явился запыхавшись, когда тот уже успел прочитать вечернюю молитву и собирался приступить к трапезе в обществе своих друзей и родственников.
— Поспел, вот хорошо! Как говорится в таких случаях: значит, теща меня любит,— пошутил миршаб.— Подумать только, что я мог лишиться такого плова с курицей!
— Дело не в любви, а в том, что вам вообще везет,— подхватил шутку верховный судья,— еда сама в рот лезет, вот потому и поспели. Ну, присаживайтесь.
После плова ели дыню, затем казикалон долго молился и наконец произнес аминь. Это означало, что он отпускает гостей. Один за другим они поднялись с места и попросили разрешения уйти. А казикалон, пригласив своего сына-раиса и миршаба, уединился с ними в другой комнате.
— Ну,— сказал он,— что у вас нового?
— По милости его высочества и вашими заботами,— подобострастно начал миршаб,— всюду царят мир и тишина.
— Это нам известно,— проворчал казикалон,— дайте что-нибудь посвежее!
— Вы, кажется, были у этого мудреца-шиита,— вступил в разговор раис.— Что же он изрекает?
— Говорит, есть жалобы на нас...
— Вы поосторожней с этим иранцем,— прервал раис.— Нетрудное дело самому сочинить жалобы или попросить кого-нибудь написать... Ваш иранец — мастер на такие дела.
— Да, да,— воскликнул казикалон,— наш кушбеги-иранец очень хитрый! Слова не скажет понапрасну, без задней мысли. Вы поэтому изложите нам все, что он говорил.
Лишь тогда мы поймем его истинные намерения.
— Ваша милость...— начал миршаб.
— Ну так о чем же вы сегодня беседовали?— настойчиво повторил казикалон.
Припертый таким образом к стенке, миршаб рассказал обо всем, кроме того, что касалось Гани-джан-бая.
— Какое ему дело до учащихся медресе?— гневно вскрикнул казикалон.— Это не его забота и не ваша! Они, как и духовенство, касаются только меня.
— Удивительное дело,— снова вмешался в разговор раис,— его милость кушбеги надумал поднести эмиру красавицу! А где поставщики русских женщин, они что, не работают уже?
Миршаб не понял, что тот хочет сказать, и вопросительно посмотрел на казикалона. Тот объяснил:
— Этот иранец служил шпионом у русского царя! Они теперь в интересах России строят козни внутри Бухарского эмирата. Всем известна его связь с русским политическим агентом, даже его высочеству. Но это не смущает иранца, он подбирается к самому эмиру.
— Да, да,— согласился раис,— все начинается с дворца его высочества.
Миршаб снова недоумевал. Тогда, понизив голос, заговорил казикалон:
— До нас дошел слух, что во дворце его высочества появились русские женщины. Это удар по религии, по государству, ничего хорошего из этого не получится. А кто, кроме иранца, мог привести его высочество на этот путь? Ведь он — приверженец русских! Говорят, что его высочество уделяет много внимания этим женщинам, прибывшим из Фетербурга.— Так произносил казикалон название русской столицы.— Если и дальше так пойдет, все дела уплывут из наших рук, а религия будет раздавлена!
Обращаясь к миршабу, он сказал:
— Наш долг повлиять на его высочество.
— А как мы можем добиться этого, ваше святейшество?
— Взяться как следует, горячо за дело — всего добьемся! Можно
и попугать немного. Начнем с того, что вы, разговаривая как-нибудь с иранцем, между прочим намекнете, что вам известно о связях его высочества с русскими и что вы беспокоитесь, как бы не узнало об этом духовенство и прочие столпы государства. Иранец должен будет призадуматься. Одновременно надо найти очень красивых девушек из наших — таких, чтобы красота их пленила его высочество. Их надо подготовить к встрече, это должны быть не только красивые, но и умные девушки. Уж я знаю — одна умная девушка в таком деле стоит десяти мужчин.
— А где же найти такую умную девушку?
— Ну, это уже ваше дело!
Мало у вас поставщиков, что ли? Одна Мухаррама Гарч чего стоит! Да и вы сами весьма опытны. Когда найдете девушку, доложите, а мы уж вас научим, что делать.
Помолчав немного, миршаб сказал:
— Слушаюсь, ваше святейшество! Почту за честь выполнить данное поручение.
— Расходы по делу будут оплачены нами.
— Благодарю, ваше святейшество!
Беседа, по всей видимости, была закончена, и миршаб попросил разрешения удалиться.
После его ухода отец и сын сидели несколько минут молча. Вдруг раис забеспокоился:
— Таксир, этому глупому толстяку не очень-то можно верить... Вдруг он донесет своему высокопревосходительству?..
Казикалон, беспечно улыбаясь, махнул рукой, подумав при этом, что сын его глуповат.
— Ну что, если и донесет? Даже хорошо. Я нарочно все ему выложил. Пусть Остонакул-бек знает, что нас не проведешь. И мы в политике кое-что смыслим, бездействовать не будем. Но миршаб вряд ли осмелится рассказать. Ему лишь бы теплое местечко да чин, а до политики дела нет.
— Но, может, именно ради своей должности...
— Действуя с умом, всего добьешься!
— А все же Остонакул сильный и наглый враг. С ним нужна большая осторожность, таксир!
— Да, да,— раздраженно сказал казикалон и замолчал, что-то обдумывая.
Он хорошо изучил характер своего сына: злой, мстительный, но неумный, он все делал невпопад: если мстил, то неудачно, приказы отдавал несвоевременно...
— Я очень опасаюсь,— снова заговорил казикалон, что скоро умру и вся моя семья останется без защиты под властью этого выскочки.
— Не приведи господь!— воскликнул раис.— Даст бог, и вы одолеете всех своих врагов, а сами сто лет проживете.
— Как говорится, сынок: на бога надейся, а за куст держись!
Шамсия вышла из школы. С головы она закутана паранджой и лицевой сеткой, под мышкой — книги. Обычно за ней посылали из дому служанку или она шла в компании подруг. Сегодня, как нарочно, никого не было. Шамсия не торопилась, она думала о себе, о Фирузе, о счастье, повторяла про себя стихи Хафиза:
Он пред тобой открыт, любви чудесный храм! Все у тебя в руках... А ты... ты медлишь сам! Смотри, ты не сорвешь благоуханной розы, Коль не проявишь ты терпения к шипам!
Не относилось ли это и к ней?
Стихи Хафиза так очаровали ее, что она унеслась мечтой куда-то вдаль, парила в мире нежных чувств. Совсем не похожая ни на отца, ни на мать, она была мягкой, удивительно чуткой и впечатлительной, с сердцем, открытым для любви. Шамсия горячо любила свою учительницу, раскрывшую ей всю прелесть искусства, поэзии, воспитавшую в ней лучшие чувства — человечность, искренность, чистосердечие...
Как хорошо, что она попала в эту школу, нашла там истинный путь к знаниям. Не то прожила бы всю жизнь слепой, с чем пришла в этот мир, с тем и ушла из него. Вот как ее родители. Хорошо, что они не посмотрели на то, что школа в другом квартале. Родители любят свою Шамсию, все отдать ей готовы... но они ее не понимают и никогда не поймут. Они вечно живут в страхе, что поставщики девушек могут потребовать Шамсию для эмира. А что они сами ей готовят? Просватают за чуждого ей человека, которого она и в глаза не видала. В этом ли счастье?!
Они и не подозревают, что сердце Шамсии уже принадлежит одному человеку, что только с ним она может быть счастлива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56