— И хорошо сделали,— сказала Магфират, ласково обнимая гостью.— А то я что-то нынче совсем расклеилась, не по себе мне. Давно бы вам прийти, доченька. Ну заходите, заходите.
Нежно обнявшись и осыпая друг друга любезностями, они прошли в большую комнату, похожую на крытый базар тканей, построенный в Бухаре Адулахадом. Она вся была увешана дорогими тканями и сюзане, пол застлан коврами, повсюду разбросаны большие и маленькие одеяла и подушки. В глубоких нишах стояла медная и фарфоровая посуда, дорогие чайники и пиалы, кашгарские блюда, китайские вазы...
Хозяйка, видно, собрала в этой комнате все самые дорогие украшения, ковры и ткани, которые достались ей от бая.
Обе женщины уселись на мягких одеялах, у среднего окна.
— Что-то у вас во дворе никого не видно, куда подевались все ваши служанки?
— Я их отпустила в баню.
— И во внешнем дворе никого нет?
— Саидбай, как всегда, сопровождает мужа в Арк.
— Так, значит, в доме никого? — многозначительно протянула Мушаррафа.— А что случилось с вашим водоносом? Чего это он выскочил со двора как ошпаренный?
— Пусть радуется, что сам цел остался да уберег голову от камня.
— Вот оно что! — Мушаррафа искоса взглянула на мачеху.— Недаром говорят: вода пролилась — миру не бывать. Значит, так ничего и не вышло?
— Не вышло,— нервно хрустнув пальцами, сказала Магфират.— Да разве с этим хамьем можно до чего-нибудь договориться! Но ничего, я ему еще припомню. Этот ублюдок еще пожалеет, что на свет родился, я его на улицу вышвырну, он у меня еще с голоду сдохнет.
— Правильно, вот это правильно,— раздувала огонь ее ярости Мушаррафа,— так этим собакам и надо. Ах, неблагодарные твари, мы их кормим, поим... Да и Фируза его распрекрасная... Столько лет у меня в доме кормилицей, обоих сыновей выкормила... как раз сейчас младшего от груди отлучила.
Сегодня же прогоню ее.
— Вот хорошо,— обрадовалась Магфират.— И я у вас в долгу не останусь.
Магфират расстелила перед Мушаррафой дастархан, поставила блюдо со сластями, чайник горячего чая под теплой стеганой покрышкой, пиалы и стала радушно угощать подругу.
Впрочем, гостья не очень-то отнекивалась. Напившись чаю, налакомившись, она откинулась на подушки и затараторила:
— Поедемте-ка завтра с утра к роднику Айюб. Проведем пару дней в саду за Самаркандскими воротами, повеселимся. И тетушка Мухаррама Гарч там будет. Это точно, я узнавала.
— Скажите лучше — не тетушка Мухаррама, а ваш лучший друг,— сразу забыв все неприятности, двусмысленно улыбнулась Магфират.
— Так ведь она не только мой, но и ваш друг,— засмеялась Мушар-рафа.
— Ну, значит, наш общий друг,— быстро согласилась Магфират.— Что же, спасибо за приглашение, с удовольствием поеду. Завтра приду к вам пораньше, и вместе отправимся к роднику Айюб.
Гостья с хозяйкой весело болтали, когда из бани вернулись служанки. Магфират отчитала их за опоздание и велела побыстрей приготовить плов с курицей.
— Тут ко мне на днях приходила еврейка Сорохола, принесла три большие бутылки бухарского еврейского вина,— сказала Магфират, поднимаясь с места,— так я их припрятала в чулане. Разопьем-ка бутылочку, сразу на душе легче станет.
За эти годы мало что изменилось в городе — те же кварталы, те же мечети, медресе, бани... И сейчас, как десять лет назад, чтобы попасть в баню Кунджак, надо пройти мимо южных ворот большой мечети. Все так же у входа толпятся нищие, звездочеты, гадальщики, продавцы воды, торговцы фруктами и сладостями, все они громко кричат, наперебой зазывая прохожих.
Но время, пролетевшее над городом, оставило неизгладимые следы на владелице старых бань, оно побелило ей виски, провело глубокие морщины, Мухаррама Гарч еще больше располнела, стала грузной и неповоротливой.
За всю жизнь Мухаррама Гарч накопила немало денег и могла позволить себе жить поспокойнее. Почти весь день она сидела в своей богато убранной коврами комнате, распоряжалась слугами, пила нескончаемый чай, болтала и громко смеялась.
Нравилось ей смотреть на красивых девушек и молодых женщин, пришедших в баню, частенько она даже заглядывала в парную и делала им массаж — не потому, что хотела заработать, а ради удовольствия, которое ей доставляло прикосновение к юным, упругим телам.
Была пятница — день, когда баню посещало особенно много людей. После полудня служанка доложила Мухарраме, что ее спрашивает мужчина. Ворча и тяжело отдуваясь, Мухаррама встала с места, тихонько поднялась по ступенькам прохода, ведущего к бане. Там стоял тощий человечек с козлиной бородкой, похожей на муллобачу — ученика медресе. Увидев Мухарраму, он смущенно кашлянул и почтительно приветствовал ее.
— Это вы, что ли, меня спрашивали? — разочарованно спросила Му-харрама.
— Да, я,— еще больше смутившись, пробормотал человечек.— Покорнейше прошу простить за беспокойство, я от их милости Камоледдина Махдума.
Они приказали тотчас привести вас.
Услышав это имя, Мухаррама сразу переменилась.
— Ах, вы от Камоледдина,— приветливо заговорила она.— Хорошо, хорошо, вы идите, а я сейчас же приду. А что случилось? Уж не заболел ли господин?
— Слава аллаху, слава аллаху, здоров,— ответил козлобородый.— Только вы уж не извольте задерживаться, господин ожидают вас.
Поклонившись, человечек повернулся и ушел. Мухаррама вернулась в свои покои, собрала в сундук безделушки, раскиданные на суфе, заперла его и спрятала ключ под одной из своих многочисленных кофт.
В это время в баню пришли Фируза и Оймулло Танбур. Хозяйка, как ни спешила, встретила Оймулло с почетом, усадила на суфу, на мягкие подушки.
Для Оймулло Танбур время тоже не прошло бесследно. Ее красивое лицо с годами посветлело, в огромных глубоких глазах мягко светилась затаенная грусть, седина еще больше подчеркивала благородство.
Мухаррама, которая всегда говорила, что годы съедают красоту, с удивлением смотрела на Оймулло и ее прежнюю ученицу. Особенно хороша была Фируза. На ней старенькое сатиновое платьице в мелких цветочках, простые юфтевые кауши, штаны из яркого ситца, обшитые снизу узорчатой тесьмой, чуть доходили до щиколоток, на голове — черный сатиновый платок. Но простенькая одежда не портила ее, в пей Фируза казалась еще прелестней.
— Усаживайтесь поудобней, дорогая Оймулло,— приглашала гостью Мухаррама Гарч,— порадуйте мои старые глаза. А кто эта красавица с вами? Уж не ваша ли давняя ученица? Давненько я ее не видала.
— Давно не видели, а узнали,— улыбнулась Оймулло.
— Да, узнать мудрено,— с восхищением глядя на Фирузу, сказала Мухаррама.— Девушки после замужества быстро вянут, а ее красота еще больше расцвела.
— Драгоценные камни никогда не перестают сверкать,— сказала Оймулло, с гордостью взглянув на свою ученицу.— Ведь мою девочку зовут Фируза.
— Ваша Фируза стала алмазом. Молодая женщина залилась краской.
Заметив смущение Фирузы, Оймулло переменила тему разговора.
— Не собираетесь ли вы, тетушка Мухаррама, во дворец? — спросила она.
— Да нет, я теперь там редко бываю, стара стала, сил нет,— вздохнула Мухаррама.— Только если уж сами мать эмира позовут. А то все больше здесь сижу, кому мы, старухи, нужны...
А вы, говорят, теперь часто во дворце бываете?
— Да,— ответила Оймулло,— нынче у матери эмира на ее половине увлекаются чтением и музыкой. А кроме того, я теперь занимаюсь с дочерьми эмира.
— О! Да вы стали важная персона,— почтительно протянула Мухаррама.
Проводив гостей в раздевалку и пожелав им хорошо помыться и отдохнуть, Мухаррама надела паранджу и вышла на улицу.
Дом Камоледдина Махдума стоял на улице Каплон. Путь от бани Кунджак до улицы Каплон не близкий, и Мухаррама, для которой пешее хождение даже на другую сторону улицы казалось тяжким трудом, наняла фаэтон. Миновав Куш-медресе и доехав до улицы Каплон, она отпустила фаэтон и до дома Камоледдина Махдума дошла пешком.
Камоледдин Махдум был сыном покойного Воизеддина Махдума, судьи из Карши. Еще при жизни отца Камоледдина назначили библиотекарем1, но так как в Бухаре никакой библиотеки не было и должность эта существовала чисто формально, то ему приходилось утруждать себя лишь получением положенного библиотекарю жалованья. Кроме того, в наследство от отца ему достался большой дом с двором, верховой конь, арба с лошадью, сад в Гурбоне с плодородными землями, две мельницы и много еще движимого и недвижимого имущества.
Махдум жил легко и весело. Часто в его прекрасно обставленном доме собирались друзья, пировали, играли в шахматы. Впрочем, молодые люди не только развлекались, они читали газеты, говорили о судьбах своей родины, возмущались порядками в Бухаре. Они были сторонниками джадидов и даже сочувствовали революционному движению в других странах.
В приверженности Камоледдина к джадидизму большую роль сыграли персидские и турецкие газеты и журналы, попадавшие разными путями в Бухару. Но, пожалуй, больше всего этому помог один из его ближайших друзей ака Махсум, проживший в России более пяти лет. Камоледдин подружился с ним вскоре после его возвращения в Бухару. Смелые мысли ака Махсума вначале приводили в смятение Камоледдина и его друзей. Но чем серьезнее задумывались они над тем, что говорил ака Махсум, тем ближе и понятнее становилось им движение джадидов.
Мухаррама только подняла руку, чтобы постучать, как ворота сами распахнулись перед ней. Ее явно ждали. За воротами стоял все тот же козлобородый и с улыбкой смотрел на несколько растерявшуюся женщину.
— Добро пожаловать! Заходите,— почтительно произнес он.— Господин ака Махдум и его друзья с превеликим нетерпением ожидают вас в доме.
Мухаррама вошла. Внешний двор был очень велик. К большому дому с резными деревянными колоннами примыкали пристройки, образуя как бы непомерно широкую букву «П». Козлобородый провел Мухарраму в комнату под айваном. Комната была выстроена по-современному: из жжено-ю кирпича, с большими двустворчатыми окнами, с застекленными дверьми. В передней Мухаррама сняла паранджу и вслед за козлобородым вошла в комнату.
В прежние века в Бухаре были богатые библиотеки, но за время правления Машытов не осталось ни одной общественной библиотеки. Все книги и рукописи попали в частные собрания и в дворцовые книгохранилища. Несмотря на это, должность библиотекарей осталась. Многие люди назначались эмиром на эту должность и получали соответствующее жалованье.
Мехманхана, куда ее ввели, была убрана на полуевропейский лад; деревянный пол застлан яркими, дорогими коврами, карнизы под потолком искусно отделаны лепными узорами, в больших и маленьких нишах стояла фарфоровая посуда и антикварные безделушки, потолок с деревянными плитками разрисован.
До прихода Мухаррамы у стола за шахматами сидели ака Махсум и Исмаил Эфенди: свое прозвище «эфенди», что означает по-турецки «господин», он получил после возвращения из Турции, где заканчивал образование. Хозяин дома с интересом следил за партией. Это был очень смуглый, хорошо одетый мужчина, с густыми бровями и аккуратно подстриженной бородой.
Друзья собрались час тому назад. Взволнованный Исмаил Эфенди рассказал, что ему сообщили неприятные новости: кушбеги и верховный судья очень резко отзывались о джадидах, называли их кяфирами, а дела их противными шариату. Будто бы решено закрыть джадидские школы, а самих джадидов и всех, кто имеет хоть какое-нибудь к ним отношение, арестовать и даже казнить..,
— От кого вы это узнали? — недоверчиво спросил Камоледдин.
— От моей жены,— ответил Эфенди и, заметив усмешку на губах друга, добавил: — Она дружит с женой Замонбека, а тот, вы сами знаете, близкий эмиру человек.
— Но ведь сам кушбеги поддержал новометодные школы? Да и ака Махсум не слышал ничего подозрительного, а ведь он в хороших отношениях с зятем казикалона, и тот обычно ему о новостях рассказывает.
— Да, рассказывает, но только после того, как они произойдут,— передернул плечами Эфенди,— а нам надо предупреждать события.
— Что это он сегодня молчит? — недовольно заметил Камоледдин. Но ака Махсум не заставил себя ждать и стал выкладывать новости:
— Войска генерала Макензена столкнулись с русскими - главнокомандующий турецкими войсками Энвербек взял в плен тысячу болгар. В Японии сильное землетрясение, много жертв и разрушений... Ну, что еще?
— Хватит, хватит,— перебил его Камоледдин.— Нас интересуют новости внутреннего, так сказать, порядка.
Что происходит в нашей благородной Бухаре? Нет ли у вас новостей из Арка, из дворца нашего высочайшего повелителя? Исмаил Эфенди принес довольно неприятное известие: в Арке усиливаются антиджадидские настроения.
— Надо срочно что-то предпринимать,— добавил Эфенди.
— Сначала надо проверить, насколько это известие верно. Мне лично кажется сомнительным, что кушбеги и казикалон могли хоть в чем-нибудь найти общий язык.
— Но что же нам делать? — нетерпеливо перебил его Камоледдин Махдум.— Я уверен, что слухи эти не случайны. Дыма без огня не бывает. А огонь надо загасить прежде, чем он успеет разгореться.
— Плохо, что мы ничего не знаем о делах и планах наших противников,— протянул Эфенди.
— Да, это наше слабое место,— сказал ака Махсум.—Сидим, как мыши в норе, всего и всех боимся. Даже Мухаррама — владелица бани Кунджак — больше нас знает, что делается во дворце.
— А это мысль! — перебил Камоледдин.— Вы назвали Мухарраму. Ведь мы можем через нее узнать все, что нас интересует.
— Вы с ней близко знакомы?
— Это же моя кормилица, она была у нас в доме как родная. А когда скончался старый казикалон, новый казий, назначенный на его место, хотел отнять у Мухаррамы ее баню. Отцу моему покойному стоило немало труда уладить это дело и отстоять Мухарраму. Старуха помнит добро и очень предана мне. А что, если позвать ее сюда и порасспросить?
— Это было бы неплохо,— обрадовался ака Махсум.
— Что вы, господа, как это будет выглядеть,— запротестовал Исма-ил,— пригласить сюда к нам какую-то женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56