В конце концов она взяла деньги и с удовлетворением подумала: как хорошо, что толстяк у нее в руках. Все удачно обернулось! Пообещав выполнить его поручения, она набросила на голову паранджу, опустила сетку и ушла.
По дороге в баню Мухаррама вдруг призадумалась: а почему кушбеги не поручил непосредственно ей этого дела? И почему понадобилась умница, искусная во всех делах, а не просто красивая девушка? По многолетнему опыту Мухаррама знала, что эмиру и его приближенным нужны просто молоденькие, хорошенькие, игривые — вот и все, их ум и способности мало кого волнует. Нет, конечно, здесь кроется какая-то тайна. Разведать ее можно, но сначала нужно найти девушку. А где ее искать?
Дом Ходжа-Убон находился в квартале, носящем его имя. Квартал расположен недалеко от медресе Ходжааспгардон, у хауза Арбоб. Высокие ворота дома выходят на улицу. За воротами широкий проход подводит к калитке во внутренний двор, справа от калитки крытое помещение, похожее на большую конюшню, отделенное от прохода высоким крыльцом. Но не кони содержались в этой конюшне. Там были прикованы цепями к столбам и стенам люди. Их шеи, руки и ноги были в оковах. Обнаженные до пояса, босые, с непокрытой головой, они являли страшное зрелище. Одни тихо стонали, покорные, подавленные, другие бились, плакали, кричали, рвались неизвестно куда.
Это был дом для умалишенных. Предполагалось, что здесь лечат душевнобольных, но в действительности об этих несчастных никто не заботился, они были заброшены, предоставлены самим себе, с ними обращались, как с животными. Пищей служила сухая лепешка да глоток сырой воды, спали они прямо на жесткой земле, днем и ночью закованные в цепи. Если к этому прибавить, что их ежедневно хлестали нагайкой, то картина мучений станет еще ужаснее. Кто эти люди, чем они занимались до того, как попали сюда,— никто не знает, их всех объединяет одно слово: девона — безумные.
И вот Хайдаркула решено было поместить в этот дом. Для начала туда отправился кори Шариф. Он явился к владельцу дома и наплел ему целую историю: к нему, мол, земляки привезли из Каждумакского тумена дальнего родственника и оставили на попечение. А родственник оказался не в себе, заговаривается. Лекари считают, что на выздоровление надежды нет, но он, кори Шариф, верит во врачебное искусство его милости ходжи и в чудеса этого дома... Так вот, не возьмется ли ходжа за его лечение? Не подержит ли больного хотя бы два месяца у себя? Вылечит его — хорошо, а не вылечит, кори Шариф, покорясь судьбе, все равно заберет его.
Плата за лечение и содержание больного была предложена хорошая, и ходжа согласился.
Вечером три друга — кори Шариф, кори Усман и Ашраф-джан,— поддерживая Хайдаркула, направились в Ходжа-Убон.
Приблизясь к сумасшедшему дому, Хайдаркул стал разыгрывать безумного.
— Истина или друг! — вскрикивал он.— Звезды с неба подмигнули мне, дали понять, что завтра утром в Бухаре пойдет снег. Да, да, снег пойдет и спадет жара. В медресе Мири Араб из купола не будет выходить пар. При виде миршаба сердца у всех каменеют... Кто посмеет назвать меня девона, получит от миршаба двести ударов нагайки...
У самого дома Хайдаркул дико закричал:
— Эй, кори Шариф, куда ты меня завел?! Обещал отвести к невесте, а это что? Если такой дом у невесты, я отказываюсь жениться! Нет, нет, не войду сюда... Не надо мне жены, оставьте меня!
Как ни сопротивлялся Хайдаркул для виду, друзья втолкнули его во двор. Там в это время сидел на суфе сам ходжа со своими гостями. По его указанию служители схватили Хайдаркула, втащили на суфу. Почтительно сложив руки на животе, поднялись на суфу три друга, поздоровались с ходжой и его гостями и скромно уселись в сторонке.
— А, это вы, кори Шариф,— заговорил ходжа, — привели больного родственника? Очень хорошо! Как его зовут?
— Его... зовут... Дехканбай,— ответил, немного растерявшись, кори Шариф.— Он — дехканин, человек очень хороший...
— Не Дехканбай мое имя, а дехканин-бедняк вмешался Хайдар-кул, подчеркнув слово бай.— Этот кори Шариф всех баями хочет сделать, только дайте ему такое право! А где же имам? Кто прочитает обручальные молитвы?
Ходжа медленно поднялся с места.
— Вот я тебя сейчас обручу,— сказал он и, тюфяка плетку, двинулся к Хайдаркулу.— Во имя бога всевышнего, прочь, злые духи, шайтаны окаянные, сгиньте, будьте вы прокляты!.. Прочь, прочь, прочь за гору Каф!
Произнося слова заговора, ходжа сильно хлестнул Хайдаркула плеткой по спине. Хайдаркул вскрикнул от боли и стал ругаться:
— Что ты бьешь меня, окаянный?
Если ты имам, читай молитву!
Ходжа не обратил ни малейшего внимания на эти слова. Он продолжал что-то бормотать, иногда выкрикивая куф-суф и нанося Хайдаркулу удары плеткой. Так продолжалось несколько минут. Наконец ходжа произнес аминь и вернулся на свое место.
Хайдаркул, разыгрывая помешанного, все сильнее ругал и ходжу, и имама, не забывая при этом помянуть миршаба и прочих должностных лиц. А когда ходжа оставил его в покое, он придирчиво затворил с кори Шарифом:
— Ну и хороша же твоя невеста, кори Шариф! И твой имам превосходно прочитал молитву. Надеюсь, теперь мы можем уйти?
Кори Шариф пропустил его слова мимо ушей и обратился к ходже:
— Скажите, ваша милость, есть какая-нибудь надежда?
— Бог знает! Мы сделаем все, что в наших силах... Почитаем молитвы, оставим на некоторое время в молельне почтеннейшего Ходжа-Убона. Даст бог — выздоровеет.
— О, ваша милость, все для вас сделаю, только помогите нам, несчастным. Мы с товарищами не оставим больного без хлеба... А если поправится, мы уж так вас отблагодарим... Вот пока что...
Кори Шариф привстал и сунул ходже в руку пятнадцать серебряных монет бухарской чеканки. Ходжа сначала отказывался, отнекивался, но деньги взял, прочитал молитву и, как подобает, провел руками по лицу. Затем он приказал слугам отвести Хайдаркула,
— Ну, жених, вставайте! — обратился к нему один из них.— Вы уже обручены и должны идти к невесте. Мы вас отведем за свадебный полог, идемте!
Хайдаркул подчинился и сошел с суфы. Слуги, поддерживая его с двух сторон, повели под навес. Из глаз кори Шарифа брызнули слезы, ему стало невыносимо жаль беднягу Хайдаркула. Что за жизнь у этого человека! Жену и дочь разлучили с ним и замучили, он потерял и дом и семью. А теперь за ним самим охотятся, как за диким зверем! До того довели, что он вынужден укрыться в сумасшедшем доме, единственном пристанище, где можно спастись от тиранов. Нет справедливости в этой стране! Некому пожаловаться, не у кого искать защиты и помощи!
— Кори Шариф! — громко крикнул Хайдаркул из прохода.— Я получу то, что мне полагается, за этой занавеской и вернусь, будь спокоен!
Его втащили вовнутрь.
Три друга распрощались с ходжой. Уходя, они заглянули под занавес, где ютились несчастные больные. Там было почти темно. Горела всего одна коптилка, испуская чад. В дрожащем свете колебались черные тени, сплетались, расплетались, судорожно корчились, двоились, троились, и казалось, что под мрачными сводами очень много людей.
С Хайдаркула сняли халат и рубаху и, не обращая внимания на крики, заковали ноги в колодки, а на шею надели железный обруч.
Ашраф-джан не выдержал, рванулся, хотел было кинуться к мучителям, потребовать, чтобы все это сняли, но кори Шариф и кори Усман остановили его. Хайдаркул ведь пошел на это ради своего спасения, шепнули они ему, иначе он сам не остался бы здесь. Надо терпеть, ждать и терпеть.
Видимо, Хайдаркулу передалось настроение друзей, он вдруг громко крикнул:
— Вы за что меня привели сюда? Думаете, я безумен? Нет, нет, нет, я не сумасшедший! Я всем это могу доказать! Если захочу, конечно! — И вдруг до странности спокойным голосом сказал: — Ну хорошо, посмотрим, что из этого выйдет, радуйтесь, мои мучители!
Эти иносказания несколько успокоили Ашраф-джана. Три друга кивнули на прощание Хайдаркулу и ушли. А слуги, видя, что больной сидит смирно, оставили его в покое.
Тогда Хайдаркул внимательно огляделся вокруг. Два толстенных столба подпирали крышу, у столбов и у стен в разных позах расположились больные. Одни сидели прямо на земле, погруженные в свои думы, как бы отрешенные от мира, другие лежали ничком или свернувшись. Некоторые стояли, дергаясь и делая непроизвольные дикие движения.
У самой стены, недалеко от Хайдаркула, сидел красивый юноша. Глаза его были полны слез, он печально, вполне осмысленно смотрел на Хайдаркула, и тот прочитал в глазах юноши жалость.
Неужели здесь еще есть такой же несчастный, как я? — подумал Хайдаркул.— А может быть, его сюда нарочно упрятали враги? Ведь говорят, что сумасшедшие не плачут. А вот у него в глазах слезы. Надо проверить, безумен он или нет.
Пока Хайдаркул раздумывал, как быть, один из больных хрипло выкрикнул начальные слова молитвы и обратился прямо к Хайдаркулу:
— Ваше святейшество, ведите службу.
— Я давно это делаю,— уверенно сказал Хайдаркул.— Все уже прочитали молитву, только ты почему-то отстал.
— Э-э... значит, уже прочитали, говоришь? Я тут занялся гаданием и не слышал...
Он отошел от Хайдаркула и начал быстро молиться. Хайдаркул хотел было заговорить с юношей у стены, но к нему вдруг нагнулся рядом стоящий сумасшедший.
— Эй, друг, эй, друг! — выкрикивал он, брызгая пеной изо рта. Потом он запел какую-то дикую песню, поглядывая при этом на Хайдаркула и как бы приглашая присоединиться.
В это же время кто-то застонал, кто-то захохотал, под навесом поднялся невообразимый шум...
Так длилось несколько часов. У Хайдаркула гудело в голове, он не мог сосредоточиться ни на одной мысли. Наконец безумные выбились из сил, кто повалился прямо на землю, кто прислонился к столбу . Поспешно все затихли, заснули беспокойным сном. В коптилке выгорело масло, она перестала мигать, и наступила тьма. Только из открытой части двора чуть проникал тусклый свет фонаря, позволявший разглядеть вход в этот дом, пристанище горя и болезней.
Темнота и тишина благотворно подействовали на Хайдаркула, нервы немного успокоились, он даже с облегчением громко вздохнул. Услыхав этот вздох, юноша с заплаканными глазами решился заговорить:
— Уважаемый, вы не спите? Здесь всегда так, с непривычки человек сначала несколько ночей не спит. Но возьмите себя в руки, иначе от бессонницы с ума можно сойти...
Хайдаркул мгновенно начал разыгрывать сумасшедшего:
— Нет, я не безумен, нет! Я шел к невесте в дом, я жених! Л сюда зашел так, мимоходом... Потерпите, и вам достанется то, что скрыто за брачным пологом.
Юноша помолчал, что-то обдумывая, потом сказал:
— Выслушайте меня, уважаемый! Я здесь уже полных три месяца... Ко многому присмотрелся, многое понял, многому научился, ведь делать-то здесь нечего... Так вот, я теперь нормального от умалишенного отличу лучше, чем его милость ходжа. Я не верю, что вы сумасшедший, хоть и представляетесь вы неплохо. Вы здоровы, я в этом уверен, и сюда пришли по собственной воле... А может, и вас, как меня, принудили, возвели напраслину...
Хайдаркул был поражен. Вот как, значит, совершенно здоровый человек провел в этом страшном доме целых три месяца! Закованный в цепи, лишенный свободы, он сохранил разум и даже научился отличать нормальных от сумасшедших. Но как он понял, что Хайдаркул здоров? Что выдало, какие слова, движения? Не сумел притвориться как следует? Но другие же не догадались! Что теперь делать? Кто этот юноша? Можно ли ему довериться? Как попал он в этот злосчастный дом?
Эти мысли вихрем пронеслись в мозгу Хайдаркула, но он молчал, а молодой человек снова заговорил:
— Не бойтесь меня. Я ничего о вас не знаю, и если не хотите рассказать, что вас привело сюда, то и не надо. Но мне необходимо поделиться с кем-нибудь моей тайной... Я давно уже молю бога, чтобы он послал мне такого человека, которому можно довериться, а потом -- будь что будет.
Пусть свершится судьба. Лишь бы тайна моя не была скрыта навек от людей. И вот бог сжалился надо мной, привел сюда вас... Я сразу увидел, что вы не безумны.
— Тише! — оборвал его Хайдаркул.— Вы наблюдательны и разумны, но почему же так неосторожны?!
— Простите! — понизив голос, сказал юноша.— Я так несчастен, угнетен, и вдруг в этой кромешной тьме, в страшном своем положении я встретил товарища по несчастью... Как же мне не обрадоваться? Словно половина тягот снята с моих плеч... Я забылся и громко заговорил. Но скажите, скажите, ведь я угадал?
В глазах молодого человека была мольба.
—- Я не безумен. Есть причина, по которой мне пришлось здесь укрыться. Придет время — расскажу вам свою историю. А пока поведайте мне, почему вы, вполне здоровый, очутились здесь?
— История эта очень длинная. Меня оклеветал родной отец. Теперь меня все считают сумасшедшим...
— Я сам не любопытен и не люблю любопытных, но не могу не спросить: как это произошло, что человека оговорил собственный отец? Кто может быть ближе, чем родитель, родные люди? Неужели может родной отец обречь сына на такие муки?..
— Да, да, так оно и было.
Юноша умолк и долго сидел задумавшись. Потом он поднял голову и заговорил:
— Я из кишлака Гала Осиё, что стоит у большой дороги между Вабкентом и Бухарой. Может, придется вам когда-нибудь проезжать мимо, спросите дом Назарбая Аспджаллоба лошадиного барышника, каждый покажет.
Отец мой когда-то славился как игрок в карты и бабки. Все его богатство состояло из двух пар бабок, двух колод карт и одной дурной головы. Моя мать — дочь кишлачного имама. Отец увидел ее и влюбился, да так, что целые дни и ночи только о том и думал, как бы завладеть ею. Но дед мой, отец матери, богобоязненный и мудрый человек, не захотел выдать дочь за картежника и отказал ему. Отец на этом не успокоился, он втянул в картежную игру брата матери и однажды, совсем потеряв голову и стыд, тот проиграл мою мать. Тут уж пришлось деду дать обещание устроить этот брак, несмотря ни на что. Но он поставил при этом условие: отец должен бросить игру в карты и заняться каким-нибудь полезным делом. Тот согласился. Отец решил заняться перепродажей лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56