Старшая жена ревновала его к младшей, завидовала и старалась всячески отравить ей жизнь. Не было дня, чтобы она не подняла скандала, по ночам она или ее служанка подслушивала под дверью комнаты младшей жены. Зная, что бай мечтает о сыне, она посоветовала баю жениться — пусть в молодости насладится вволю, а богатства его на всех.
Такой совет бай принял с удовольствием, даже подарил старшей жене дорогие серьги — золотые веточки, осыпанные жемчугом. Она же, решив в пику младшей женить мужа еще раз, усердно принялась хлопотать, искать невесту и наконец нашла дочь Оллоёр-би, считавшуюся почти старой девой. Но бай не посмотрел, что ей много лет,— она была щеголиха, задира, держалась надменно, бай решил, что как раз такая ему и нужна. Он послал к ней сватов. Девушка сама их принимала, сама дала согласие на брак, заявила, что ей приятно войти в дом, где есть соперницы. Каждый день будет у нее развлечение...
Узнав об этом, старшая жена бая пожалела, что задумала такое дело, но было уже поздно. События развивались так стремительно, что она не успела разочаровать мужа в невесте и подыскать другую, более подходящую для нее самой. По желанию будущей супруги, бай приказал старшей жене освободить большую комнату и перейти в другую - в конце двора, на солнечной стороне. «Эта комната теперь тебе больше подходит — кухня и прачечная рядом... хозяйство у нас разрастается, и у тебя будет много дел».
Старшая жена поняла, что если дочь Оллоёр-би, еще не став женой, так распоряжается, то, войдя в дом, она никому не позволит верховодить.
Как бы там ни было, старшей жене пришлось уступить, и она с утра занялась переселением.
Одеяла и тюфяки, горой лежавшие на огромном сундуке, шелковые, бархатные, адрасовые, вынесли, вытряхнули и перенесли в новое помещение. Оставалось перетащить сундук, который был очень тяжел, полон накопленного добра, а хозяйка не хотела ничего вынимать из него на глазах у служанок.
Решили позвать Асо. Он вырос в этом доме и был еще так молод, что, когда бая не было дома, женщины не закрывались от него. А он, когда его звали на женскую половину, входил, не подымая глаз, делал то, что нужно было, и уходил, ни на кого не глядя. Теперь Хайри, молоденькая служанка, веселая и шаловливая, побежала за ним. Увидев его на среднем дворе, Хайри схватила Асо за руку и втащила в коридор. Асо знал, что Хайри влюблена и всегда ищет случая прижаться к нему, от страсти совсем потеряла стыд. Застенчивый юноша старался быть от нее подальше.
Сейчас, попав внезапно в объятия шалуньи, он не знал что делать, покраснел, смутился, сердце у него забилось.
— Хайри-джан,— проговорил он, стараясь высвободиться.— Нехорошо, Хайри-джан, вдруг бай войдет, убьет нас обоих.
Но девушка, словно не слыша, еще крепче прижималась к нему, старалась поцеловать.
Асо, видя, что она его не слушает, принял строгий вид, резко оттолкнул девушку и, держа ее за руки, сказал:
— Хайри, ведь ты же знаешь, что мое сердце отдано другой, как же ты...
— Я знаю,— ответила Хайри,— знаю, что я тебе не нравлюсь, но что мне делать? Я хоть поцелую тебя, прижму к сердцу, мне будет легче.
— Еще хуже будет. Лучше оставь это, будем с тобой как брат и сестра. Я буду тебя любить, как родную сестру.
— Ладно, давай обниму тебя, как брата! — воскликнула шалунья, крепко сжимая его в объятиях.
В этот самый момент выглянула пожилая служанка, которая их ждала.
— О-го-го! — закричала она.— Ну и выбрали времечко для забавы! Ах вы бесстыдники!
Они отскочили друг от друга. Хайри со смехом убежала на женскую половину, а бедный Асо, то краснея, то бледнея, стоял как вкопанный перед служанкой, глядя в землю.
— Я и не знала, что ты такой! — выговаривала ему служанка.— Теперь тебя нельзя пускать в ичкари, надо сказать госпожам, ты теперь чужой.
Асо ничего не сказал и повернулся, чтобы уйти. Но служанка не пустила его:
— А, хочешь удрать уже? Нет, любишь обнимать девушек, так и от работы не бегай!
Она взяла его за ухо и так потащила на женскую половину. Младшая хозяйка, увидев это, засмеялась и спросила:
— В чем это Асо провинился?
— Уши ему надо обрезать, этому тихоне,— усмехнулась служанка.— Ладно, пусть сначала поработает...
Асо вместе со служанками перенес тяжелый сундук в другую комнату, и девушки стали укладывать на него одеяла и тюфяки старшей хозяйки. Затем Асо пришлось переносить чемоданы, сундуки и тяжелую медную посуду. Потом он ушел, надо было полить и подмести двор, нарезать травы для лошадей и коров, почистить конюшню и хлев. А вдобавок то сам бай, то аксакал посылали его в дом невесты, в торговые ряды, к мастерам. И вот, когда он бежал к невесте, в каком-то переулке столкнулся с Хайдаркулом.
— Эй, куда так спешишь? — остановил его Хайдаркул.— Постой, передохни немного, пот вытри — мокрый весь!
Асо вытер тюбетейкой пот с лица и присел на скамеечку рядом с Хайдаркулом у запертой лавки.
— Как твои дела? Зачем ты выходишь на улицу?
— Потом все объясню. А сейчас вот что: пойди туда, где готовится пир, и скажи аксакалу, что нашел хорошего повара, он, мол, из квартала Джуйбори Берун, ищет работы. Если аксакал согласится меня взять, отведешь к нему.
— Но ведь в доме бая все тебя знают! Как же ты хочешь!..
— Не беспокойся, никто меня не узнает.
— Ладно, пойдем.
И они отправились в квартал Чакар Султан.
Вечером после переселения старшей хозяйки, всех перестановок и устройства на новом месте, когда госпожи легли спать, служанки, усталые, улеглись в комнате возле кухни. Хайри долго не давала никому уснуть, шутила, смеялась, щекотала девушек, приставала к пожилым служанкам.
Расскажите сказку, сказочку про влюбленных,— говорила она паршей служанке.— Милая, дорогая тетушка, одну только сказочку, чтобы в ней был принц, красивый, как Асо. Пока не расскажете, не дам вам уснуть.
Все засмеялись при этих ее словах. Старшая служанка шлепнула ее по руке:
— У тебя на уме только Асо, да влюбленные, да молодые парни! Ладно уж, скажу баю — после своей свадьбы он и тебя выдаст замуж.
— За Асо! — подхватила ее слова Хайри.
Опять все засмеялись, а она, смеясь вместе с другими, добавила:
— Я согласна, я сто раз согласна! Даже если пира не будет, свадьбы не будет, все равно, только бы выйти за...
— Только бы очутиться в объятиях кого-то с крепкой шеей! — резко сказала служанка.— Вот погоди, скажу баю, пусть я не буду Латофабану, коли не выдам тебя за Токсабая, который навоз возит, за этого грубого мужика!
— За Токсабая? — взвизгнула и захохотала Хайри.— Так ведь вы же сами так расхваливали его крепкую шею, богатырскую фигуру, у вас прямо слюнки текли на него глядя!
— Какие глупости! — прикрикнула служанка.
— Э, да ведь это все знают,— продолжала Хайри.— Неделю назад вы сами говорили, что Токсабай такой сильный мужчина, что ни одна женщина с ним не может прожить больше двух месяцев. Две жены у него умерли, третья с ним разошлась, четвертая лежит калекой...
— А пятой ты будешь,— засмеялась служанка.
— Нет, мне никто не нужен, только Асо мой дорогой! — вздохнула Хайри и добавила грустно: — А вот я ему не нужна...
— Не нужна, не нужна, а вот большой живот он тебе сделает, не успеешь опомниться! — сказала служанка.— Ты историю его матери знаешь? Покойница была точь-в-точь как ты — такая же шалунья и ничего не боялась. Ее вместе со мной привез из Гиждувана старый бай — купил за десять мер пшеницы. Тогда на среднем дворе, в той комнате, где теперь живет Абдулла, жил один байский слуга — Тулабай. Он был земляк бая, родом из Каракуля, любимец бая, его доверенное лицо, все байские тайны были ему известны. Мать Асо — ее звали Шарофат — полюбила Тулабая. Никто этого не знал, кроме меня. Каждую ночь Шарофат выходила в крытый проход и там миловалась со своим Тулабаем, а иной раз, если все было спокойно в доме, даже заходила к нему в комнату, а рано утром тихонько возвращалась и ложилась на свое место. Как-то ночью, когда все спали, Шарофат забралась ко мне на постель и шепнула: «Кажется, я беременна». Сказала и заплакала. Я спрашиваю:
«А что же Тулабай говорит?» Она шепчет: «Тулабай просил хозяина поженить нас, но бай обещания не дал, и теперь я не знаю, что будет». Я, как могла, утешила ее. А через несколько дней случилась беда.
Оказывается, когда Тулабай просил хозяина разрешить ему жениться на Шарофат, бай спросил, почему он так спешит. Тут Тулабай рассказал всю правду, сказал, что любит Шарофат, что они уже давно муж и жена и она ждет ребенка. Услышав это, бай рассердился, стал кричать, что его дом не притон какой-нибудь, и так вопил, так рассвирепел, что забыл про любовь к Тулабаю, размахнулся и обрушился на него с кулаками. Тулабай тоже вспылил, схватил бая за ворот и закричал:
«Задушу, если не дашь согласия!» Бай крикнул слуг. Тулабая связали по рукам, по ногам, посадили на арбу и увезли неведомо куда. Больше мы ничего не слыхали о Тулабае. Шарофат бродила как тень, плакала, пожелтела, как солома, живот ее рос, а она сама стала худой, как палка. Через девять месяцев, бог дал, родился чудесный мальчик, и мы назвали его Асо1, чтобы он стал опорой своей матери. Но Шарофат не вынесла горя и отдала богу душу, когда мальчику исполнилось два года. Его взяла к себе Дилором-каниз... Вот так-то. В этом доме нам с тобой счастья не видать. И напрасно ты привязываешься к Асо, ты ему как колючка ненужная, хоть и сердце свое отдашь!
Латофабану замолкла. Никто не отозвался. Только в темноте слышались всхлипывания бедной Хайри...
День клонился к вечеру, темно. В переулках у крепостной стены почти не было прохожих. На площади перед мечетью, громко крича, играли дети. Муэдзин после вечерней молитвы разогнал их и пошел по улице, беседуя с аксакалом
Разговор шел о Дилором-каниз.
— Говорят, старуха совсем поправилась, опять ходит,— сказал муэдзин, шагая рядом с аксакалом.— Служитель из квартала Чакар Султан сказал, что старуху пригласили на той. Завтра она туда пойдет.
— Да, какая-то бессмертная старуха,— промолвил аксакал задумчиво.— Вчера водонос Ахмед приходил, говорил, что ей плохо, я думал уже, как ее хоронить, поминки устраивать, а она — глядите вот — опять ожила по милости божьей, выздоровела и ходит.
— Действительно, она каменная какая-то, - ответил муэдзин.— Не будь ее, я бы взял внучку за своего племянника
— Да что вы говорите? — насмешливо отозвался аксакал.— Нет уж, эта внучка вам не по зубам, у нее и без вас есть хозяин.
— Помимо старухи?
— Да, помимо старухи!
Муэдзин ничего не сказал, только подергал себя за воротник. Аксакал засмеялся:
— А для чего же я в этом квартале? Если каждый будет протягивать руки к вдовам и бедным сиротам... И по шариату я обязан...
В эту минуту они как раз подходили к домику Дилором-каниз и увидали, как в низенькие ворота кто-то вошел. Аксакал, оборвав речь, посмотрел на спутника.
— Кто это?
— Как кто? — удивился тот.
— Да вот человек, что вошел во двор старухи?
— Я не заметил.
— Вы никогда ничего не замечаете! — махнул на него рукой аксакал, подошел к воротам и постучал колотушкой.
Ворота долго не открывали. Уже после того, как и муэдзин подошел и крикнул, со двора откликнулась Фируза и открыла ворота.
— Салом! — проговорила она, прикрывая лицо рукавом и прячась в темноту.
— Как бабушка? — спросил аксакал.— Мы пришли узнать, как ее здоровье. У вас в доме никого нет, кто бы нас не хотел видеть?
— Нет, заходите! — ответила Фируза из темноты.
Аксакал поднял полы халата, нагнулся и вошел в низкую дверь, муэдзин, хромая, шел за ним.
В комнате, слабо освещенной маленькой лампочкой, старуха лежала на постели, у ее ног сидел бородатый мужчина в шапке, надвинутой до бровей. Аксакал и муэдзин поздоровались со старухой, осведомились о здоровье, прочитали молитву, сказали «аминь». Старуха, опершись рукой о подушку, внимательно смотрела на пришедших.
— С чего это вдруг вы пожаловали ко мне? — сказала она.— Не сглазить бы!
— Ты все отлично понимаешь, нечего меня упрекать! Моя служба людям конца-краю не имеет, одно дело сделаешь — другое начинается, с этим покончишь, третье подвернется, а там еще и еще! Я слышал, что ты заболела, велел Ахмеду заходить, узнавать, сказал — если понадоблюсь, все дела брошу, пойду послужить старой Дилором. Вы ведь дорогой наш человек!
— Нет, пока еще ты мне не понадобился! — усмехнулась старуха. Аксакал понял намек, хотел что-то сказать, но бросил взгляд на незнакомца, сидевшего около старухи, и прикусил язык.
— У тебя гость, мы помешали! — сказал он с ударением.— Твой гость, наверно, нездешний, издалека?
— Да, он родня отцу Фирузы,— отвечала старуха.— Жил тут рядом, в доме у одного человека, а мы и не знали. Но тот человек продал дом и уехал, и вот тогда-то он, разузнав про нас, пришел сюда. Хочет немного подработать, скопить на дорогу и вернуться к себе.
— Очень хорошо, завтра приходите к мечети,— сказал аксакал,— мы найдем вам работу.
— Спасибо,— ответил гость — это был Хайдаркул.— Я уже нашел работу, два-три дня буду помогать поварам на свадьбе.
— Очень хорошо,— сказал опять аксакал и взглянул на муэдзина.— Ну что ж, господин суфи, видно, вам теперь уж не нужно искать лекаря. Дилором, слава богу, поправилась. Пойдемте!
— Да, слава богу, пока не понадобился ни лекарь, ни могильщик! Но жить мне осталось недолго, аксакал, ты своего дождешься. Когда я умру, никто уже не скажет тебе резкого слова правды — вот что жаль!
— Ну зачем же так говорить, старая? — с досадой сказал аксакал.— Я на тебя не жалуюсь. Живи, каждому свой кусок хлеба...
Старуха зло усмехнулась:
— Ну, это ты другим говори, а я-то тебя знаю... да хранит тебя бог. Только имей в виду, что я не уйду, пока не вручу мое единственное сокровище ее хозяину, только тогда умру! А тебе с меня больше и получить нечего.
— А я ни на что не зарюсь,— сердито сказал аксакал и встал. Муэдзин тоже встал и надел кауши.
— Нет, ты заришься! — сказала старуха.— От меня не скроешь, я вижу все, что у тебя на сердце, все твои замыслы понимаю. Но ты и не мечтай о Фирузе, скоро мы поставим чашу с водой, почитаем молитву, и я вручу ее мужу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56