Ксар был уверен, что со временем он сам сможет решить эту проблему. Сартане, как водится, оставили после себя бесчисленные тома, в каких-то из них непременно должно содержаться что-нибудь еще, кроме их обычного нытья — вечных жалоб на то, как тяжела жизнь, какие сложные настали времена. Ксар раздражался всякий раз, когда пытался прочесть подобную книгу. Перерыв кучи книг, полных бесполезного пустословия, выслушав болтовню и ссоры меншей и не забывая при этом следить за титанами, которые толпились за стенами цитадели, Ксар извлек очень мало полезной для себя информации. Так было до сих пор. Но сейчас ему удалось кое-что узнать.
Он вошел в Звездную камеру, осторожно прокрался к окну и выглянул наружу. Ему пришлось несколько секунд вглядываться в зеленую чащу, прежде чем он обнаружил корабль, частично спрятанный в густой листве джунглей. А найдя его, сам удивился, что не заметил раньше. Корабль сразу бросался в глаза — правильностью своей формы на фоне хаоса дикой природы.
Взволнованный, горя нетерпением, Ксар всматривался в него. Корабль был в зоне прямой видимости. Можно было бы перенестись туда в эту же секунду. Оставить этот мир, этих смертных. И вернуться в Лабиринт, вернуться, чтобы искать Эпло. Эпло, которому известно, где находятся Седьмые Врата. Который сам хотел отвести туда своего Повелителя… Сартанские руны!
Ксар сощурился, чтобы лучше рассмотреть корабль. Нет, он не ошибся. Корпус корабля, построенного в виде гигантской птицы, был покрыт сартанскими рунами.
Ксар разразился проклятиями. Сартанская магия не пустит его на корабль, как не пустила в цитадель. — Менши… — прошептал он.
Они сумели проникнуть в цитадель, они наверняка смогут попасть и на корабль. Этот гном со своим амулетом — этой крошечной, ничтожной каплей сартанской магии. Менши смогут проникнуть на корабль и взять с собой его, Ксара. Менши будут безумно счастливы покинуть это место.
Однако между меншами и кораблем, между Ксаром и кораблем стоит армия титанов.
Ксар вновь не сдержал проклятья.
Эти создания сотнями осаждали стены цитадели. Всякий раз, когда машина возвращалась к жизни, они появлялись из джунглей, окружали цитадель, поворачивали свои слепые головы в сторону ворот, ожидая, что они откроются. Это состояние оцепенения продолжалось все время, пока был слышен поющий звук и лился звездный свет. Как только машина останавливалась, титаны выходили из транса и пытались прорваться в цитадель.
Их ярость была поистине чудовищной. Они колотили в стены кулаками и выломанными деревьями. Их телепатические вопли многократно отражались в голове Ксара, доводя его до белого каления. Но стены выдерживали. Ксар помимо своей воли благодарил сартан хотя бы за это. В конце концов, выбившись из сил, титаны отступали, укрывались в джунглях и ждали.
Они выжидали и сейчас. Он видел их. Ждали, чтобы задать свой неизменный вопрос любому вышедшему из цитадели и чтобы забить его до смерти своими дубинками, когда не получат нужный им ответ.
Все это раздражало, невыносимо раздражало.
“Теперь я знаю, где находятся Седьмые Врата — на Абаррахе. Эпло мог отвести меня туда. И он сделает это. Как только Санг-дракс найдет его…”
Но как теперь расценивать действия самого Санг-дракса? Знал ли он о Седьмых Вратах? Неужели змеедракон преднамеренно лгал?
За дверью послышалось какое-то движение. Шаркающий звук. Чтоб они провалились, эти менши! Всюду суют свой нос. Не могут на секунду оставить его в покое.
На его руке вспыхнула руна, и дверь растаяла в воздухе. В комнату, ошеломленно моргая глазами, заглядывал старик, одетый в бесформенный балахон мышиного серого цвета. Его протянутая рука застыла у несуществующей ручки двери.
— Послушайте, — сказал он, — что вы сделали с дверью?
— Что тебе нужно? — спросил Ксар.
— Разве это не мужской туалет? — старик с сожалением оглядел комнату.
— Откуда ты взялся?
Старик прошаркал в комнату, все еще с надеждой оглядываясь вокруг.
— О, я живу там, дальше по коридору. У пальмы в горшке повернуть направо, потом третья дверь налево. Я просил комнату с ванной и туалетом, но…
— Что ты тут делаешь? Подсматриваешь за мной?
— Полагаю, нет, — старик задумался. — Не представляю, зачем бы я мог это делать. Не обижайтесь, старина, но вы совсем не в моем вкусе. И все же, я полагаю, мы должны извлечь из этого максимальную пользу. Мы с вами две девицы, брошенные женихами перед алтарем, не так ли, дорогой мой? Нас покинули у церковных дверей…
Старик успел подойти к колодцу. Одно магическое движение, и Ксар навсегда избавится от этого несносного болвана. Но слова старика заинтриговали его.
— Покинули?.. Что ты хочешь этим сказать?
— Больше подходит “бросили”, — сказал старик, все более мрачнея. — Так, мол, я останусь невредим: “Вы будете здесь в безопасности, сэр”, — передразнил он кого-то. — Думает, я слишком стар и слаб для хорошей драки. Я еще покажу тебе, эмоционально невыдержанная жаба… — Он потряс костлявым кулаком в неопределенном направлении, потом, вздохнув, повернулся к Ксару: — А какую отговорку придумал ваш?
— Кто придумал? — переспросил Ксар. — Боюсь, я что-то не понял.
— Ваш дракон, конечно. Слишком стары? Немощны? Свяжете ему руки? Я… ну да, конечно…
Рассеянное выражение лица старика вдруг сменилось обескураживающе проницательным.
— Я понимаю… Очень умно… Уговорил вас поехать сюда, заманил и бросил. А самого и след простыл. А вам теперь его не догнать.
Ксар пожал плечами. Старик кое-что знает. Надо, чтобы он выболтал все.
— Ты говоришь о Санг-драксе?
— На Абаррахе ты был близок к цели. Клейтус уже однажды проболтался. Он мог бы сказать больше. Санг-дракс заволновался. Предложил Приан. Однако не ожидал встретить моего дракона. Команды-соперники. Переворачивает пластинку — меняет план. Эпло упрятан в Лабиринт. Ты здесь. Не то чтобы высший класс, но лучше, чем ничего. Захват корабля. Вместе с командой. Оставляет тебя — двойная проигранная партия. Летит в Лабиринт. Убивает Эпло.
— Живой Эпло, мертвый Эпло — мне все равно, — опять пожал плечами Ксар.
— Верно, — старик задумался. — При условии, что Санг-дракс доставит тебе тело. Но этого… этого он как раз и не сделает.
Ксар смотрел в окно. Он смотрел долго и упорно. На корабль, охраняемый сартанскими рунами, на армию титанов, стоящих между ним и возможностью побега.
— Он доставит его мне, — наконец проговорил Ксар.
— Нет, не доставит, — возразил старик. — Предлагаю пари.
— Почему? Не вижу причин.
— Чтобы ни ты, ни Эпло не попали в Седьмые Врата, — победоносно завершил старик.
— Значит, — сказал Ксар, поворачиваясь лицом к старику, — ты знаешь о Седьмых Вратах. Старик нервно теребил бороду.
— Четвертый забег в Акуадукте. Лошадь. Седьмые Врата. Шесть к одному. Предпочитает земляную дорожку.
Ксар нахмурил брови. Он двинулся на старика и встал так близко, что от его дыхания заколыхались седые космы.
— Ты скажешь мне. А нет, я сделаю так, что ближайшие несколько минут станут не самыми приятными в твоей жизни.
— Да, это ты можешь, я не сомневаюсь.
Взгляд старика уже не был отсутствующим. Он наполнился невыразимым страданием, страданием, которое Ксар никогда не смог бы усилить.
— Что бы ты мне ни сделал, это не поможет, — вздохнул старик. — Я, правда, не знаю, где находятся Седьмые Врата. Я там никогда не бывал. Я был против, понимаешь. Собирался остановить Самаха, если смогу. Я так и сказал ему. Члены Совета послали стражу, чтобы силой привести меня. Им нужна была моя магия. Я ведь очень могущественный — могущественный колдун… — На лице старика промелькнула грустная улыбка. — Но когда они пришли, меня там не было. Я не мог бросить народ. Надеялся, что, может быть, смогу спасти их. И тогда меня бросили. На Земле. Я видел это. Конец. Разделение.
Старик прерывисто вздохнул.
— Я ничего не мог сделать. Помочь им было нельзя, ни одному из них — “прискорбные, но неизбежные жертвы среди мирного населения”.
“Это вопрос приоритета, — сказал Самах. — Мы не можем спасти всех. Но те, кто выживет, будут жить лучше”. И Самах бросил их на погибель. Я видел…
Я все видел…
Дрожь сотрясала хрупкое тело старика. Слезы застилали глаза, лицо начало искажаться гримасой ужаса — такой страшной, такой чудовищной, что Ксар непроизвольно отступил перед ней.
Тонкие губы старика раскрылись, как будто он хотел закричать, но крика не последовало. Глаза раскрывались все шире и шире, оживляя в памяти ужасы, которые только он смог увидеть, только он смог запомнить.
— Пожары, уничтожающие города, поля, леса. Кроваво-красные реки. Океаны кипят так, что пар скрывает солнце. Горы обуглившихся тел. А те, кто еще живы, бегут и бегут, хотя им некуда скрыться.
— Кто ты? — со страхом спросил Ксар. — Кто тебя послал?
Дыхание старика с хрипом вырывалось из горла, на губах выступила пена.
— Когда все было кончено, Самах поймал меня и отправил в Лабиринт. Я бежал. На Нексусе книги, что ты читал, — мои. Их написал я. Это мои произведения, — старик произнес это не без гордости. — Это было еще до болезни. Сам я болезни не помню, но мой дракон рассказывал мне о ней. Как раз тогда он меня нашел и стал обо мне заботиться…
— Кто ты? — повторил Ксар.
Он вгляделся в глаза старика… и увидел в них безумие.
Оно упало на него как последний занавес, усыпляя воспоминания, гася пожары, покрывая облаками раскаленное докрасна небо, стирая из памяти ужас.
Безумие. Дар? Или наказание?
— Кто ты? — в третий раз спросил Ксар.
— То есть как меня зовут? — старик улыбнулся бессмысленной счастливой улыбкой. — Бонд. Джеймс Бонд.
Глава 31. ЦИТАДЕЛЬ. Приан
Алеата метнулась в ворота, ведущие в лабиринт. Ее юбка зацепилась за куст ежевики. В сердцах она рванула ее, выдрала клок, испытав при этом мрачное удовлетворение от звука рвущейся ткани. Ну и пусть ее одежда превратится в лохмотья! Какая разница! Она никогда больше никуда не пойдет, никогда не встретит никого интересного…
Рассерженная и несчастная, она села, подобрав ноги, на мраморную скамью и предалась жалости к самой себе. Сквозь живую изгородь до нее доносились возбужденные возгласы — там, у входа в лабиринт, продолжали ссориться остальные. Роланд спросил, не сходить ли им за Алеатой? Пайтан сказал, что нет, оставьте ее в покое, далеко она не уйдет, да и что с ней может случиться?
— Ничего, — мрачно согласилась с ним Алеата. — Ничего не может случиться. Никогда.
Постепенно их голоса стихли, шаги удалились. Она осталась одна.
— Все равно что в тюрьме, — сказала Алеата, оглядываясь вокруг на зеленые стены живой изгороди с их неестественно острыми углами, прямыми и резкими. — Только в тюрьме все-таки лучше. Из каждой тюрьмы есть хоть какой-то шанс убежать, а здесь — никакого. Некуда бежать, кроме того же самого места. Не с кем видеться, кроме как все с теми же узниками. И так каждый день… годами. Надоедая друг другу, пока все не превратятся в буйнопомешанных.
Она уткнулась лицом в скамейку и горько заплакала. Какая разница, если глаза ее покраснеют, а из носа начнет капать? Какая разница, кто ее такой увидит? Никто ее не любит, никто не заботится о ней. Они все ее ненавидят. А она ненавидит их. И ненавидит этого гадкого Повелителя Ксара. В нем есть что-то пугающее…
— Перестань, не надо, — послышался хриплый голос, — а то голова заболит.
Алеата быстро села, заморгала, чтобы скрыть слезы, и принялась на ощупь искать свой платочек, который от длительного употребления стал всего лишь измятым обрывком кружев. Не найдя его, она утерла глаза краем шали.
— А, это ты, — сказала она.
Перед ней стоял Другар, глядя на нее из-под насупленных бровей. Но голос его был добрым и, можно сказать, застенчиво-нежным. Алеата уловила в нем восхищение и, хотя оно исходило всего лишь от гнома, успокоилась.
— Извини, у меня просто так вырвалось, — поспешно заверила она его, понимая, что ее предыдущие слова были не очень-то любезны. — На самом деле я рада, что это ты. А не кто-нибудь из них. Ты единственный, кто способен мыслить. Все остальные — круглые дураки! Садись.
Она подвинулась, освобождая для гнома место на скамье.
Другар колебался. Он редко сидел в присутствии людей или эльфов, которые были много выше его ростом. Когда он садился на стул, сделанный по их меркам, оказывалось, что его ноги слишком коротки и не достают до земли. Приходилось болтать ногами, что, по его мнению, было недостойно и выглядело по-детски. Он видел по глазам собеседников — во всяком случае, ему так казалось, — что в результате они начинают относиться к нему менее почтительно. Но он никогда не замечал ничего подобного за Алеатой. Она улыбалась ему — конечно, когда была в хорошем настроении — и выслушивала с уважительным вниманием, даже, кажется, восхищалась его словами и поступками.
По правде говоря, Алеата вела себя с Другаром так, как с любым другим мужчиной — то есть кокетничала с ним. Это кокетство было невинным, почти неосознанным. Влюблять в себя мужчин был единственный известный ей способ общения с ними. А с женщинами она не умела общаться совсем. Алеата понимала, что Рега хотела бы подружиться с ней, и в глубине души думала, что было бы хорошо иметь возможность поболтать с другой женщиной, посмеяться, поделиться надеждами или опасениями. Но еще в детстве Алеата поняла, что ее старшая сестра, Калли, некрасивая и никем не любимая, страстно любя ее, в то же время ненавидит ее за красоту.
Алеата привыкла думать, что другие женщины относятся к ней так же, как Калли, и, надо признать, в большинстве случаев так оно и было. Алеата щеголяла своей красотой, бросала ее Реге в лицо с вызовом, как перчатку, втайне считая себя ниже Реги, зная, что она не так умна, не так обаятельна, не умеет так располагать к себе, как Рега. Алеата использовала свою красоту, как рапиру, чтобы заставить Регу держаться от нее на расстоянии.
Что же касается мужчин, Алеата считала, что как только они узнают, какая она плохая в душе, то тут же оставят ее. И взяла за правило уходить от них первой; правда, здесь ей некуда было идти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61