Наверное, я в ужасе закричал. Точно не знаю. Но, подняв глаза, я увидел, что в дверях стоит наш старый слуга.
— Да, — сказал Ан-ли, — теперь ты единственный наследник.
Как ты понимаешь, он решил, что я зарезал брата, чтобы получить наследство отца.
Я пытался убедить его, что он ошибается, рассказал ему, что случилось, но он, конечно, мне не поверил. Можно ли его за это судить? Я ведь и сам не верил своим глазам.
Кинжал опять изменил форму, стал таким, каким ты его видишь сейчас. Я понимал, что если уж Ан-ли не поверил мне, не поверит и никто другой. Этот скандал погубит нашу семью. Братоубийство наказывается смертью. Меня повесят. Замок и земли король конфискует. Мою мать выбросят на улицу, сестры, лишенные наследства, будут обречены на нищету и бесчестье. Каким бы тяжелым ни было для меня это горе (а я бы с готовностью признался и понес наказание), я не мог навлечь такую беду на всю нашу семью.
Ан-ли был предан мне. Он предложил скрыть мое преступление. Что мне оставалось делать, кроме как последовать его совету? Вдвоем мы тайно вынесли тело моего несчастного брата из замка, отнесли в достаточно удаленное место, где, как мы знали, нередко совершали набеги воины людей, и бросили его в ров. Потом вернулись домой.
Я сказал матери, что брат, услышав сообщение о набегах людей, отправился выяснить, в чем дело. Когда через несколько дней нашли тело, решили, что он погиб в стычке с теми, кого искал. Никто ничего не заподозрил. Верный слуга Ан-ли унес эту тайну с собой в могилу.
Что же касается меня, сын мой, то ты и представить себе не можешь, какие муки мне пришлось пережить. Временами мне казалось, что боль и сознание вины сведут меня с ума. Ночь за ночью я лежал без сна, с тоской мечтая броситься вниз со стены и тем навеки покончить с моими мучениями. Однако я должен был жить — ради других, не ради себя.
У меня была мысль уничтожить кинжал, но я помнил о предостережениях кенкари. Что, если он попадет в другие руки? Что, если опять совершится убийство? Зачем еще кому-то страдать, как страдаю я? Нет, я должен был нести свою кару — хранить Проклятый клинок у себя. А теперь я вынужден передать его тебе. Это бремя, которое должен нести наш род до скончания века.
Сжалься надо мной, сын, и помолись за меня. Всевидящая Кренка-Анрис знает правду и, я верю, простит меня. Как, надеюсь, и мой горячо любимый брат.
Заклинаю тебя, сын мой, всем, что тебе дорого — Богиней, моей памятью, сердцем твоей матери, глазами твоей супруги, твоим еще не рожденным ребенком — надежно храни Проклятый клинок и никогда, никогда не притрагивайся к нему и не смотри больше на него.
Да пребудет с тобой Кренка-Анрис.
Любящий тебя отец.
Глава 9. КРЕПОСТЬ БРАТСТВА. Скёрваш, Арианус
Закончив читать, Сианг посмотрела на Хага. Все то время, пока она читала послание, он молча стоял, засунув руки в карманы своих кожаных штанов, прислонясь спиной к стене. Сейчас он переступил с ноги на ногу и, скрестив руки на груди, уставился в пол.
— Ты этому не веришь, — сказала Сианг. Хаг тряхнул головой.
— Убийца, старающийся увильнуть от своей вины. Утверждает, будто никто ничего не заподозрил, но наверняка это не так. Хочет обелить себя в глазах сына, прежде чем уйдет на войну.
Сианг разгневалась. Ее губы превратились в тонкую злую полоску.
— Если бы ты был эльфом, ты бы поверил. Такими клятвами, какие дает он, не бросаются — даже и в наши дни.
Хаг покраснел.
— Прости меня, Сианг. Мои слова прозвучали неуважительно. Я не хотел… Просто… Мне довелось видеть немало волшебного оружия, но я никогда не встречал и не слышал, чтобы оно совершало что-либо подобное. Или хотя бы отдаленно напоминающее это.
— А скольких людей ты встречал, которые бы умерли, а потом опять вернулись к жизни, Хаг Рука? — тихо спросила Сианг. — И много ли ты видел людей с двумя парами рук? Или теперь ты уже и мне отказываешься верить?
Хаг опустил глаза, опять вперился в пол. Его лицо помрачнело, он бросил угрюмый взгляд на кинжал.
— Тогда как он действует?
— Этого я не знаю, — ответила Сианг, тоже глядя на неказистый с виду клинок. — Не могу сказать. У меня есть некоторые догадки, но это не более чем догадки. Теперь тебе известно все, что знаю я.
Хаг нетерпеливо дернулся.
— А как появился этот клинок в Братстве? Хотя бы это можешь ты мне сказать?
— Это произошло еще до меня. Но нетрудно предположить, как это случилось. Война эльфов была длинной и разорительной. Из-за нее пришли в упадок многие эльфийские династии. Возможно, и для этого знатного рода настали тяжелые времена. Может быть, младший сын в семье был вынужден покинуть дом в поисках счастья и удачи и нашел их в Братстве. Может быть, он принес с собой Проклятый клинок. Правду об этом может знать только Кренка-Анрис. Мой предшественник передал его мне вместе с посланием. Он принадлежал к расе людей, и он не читал послания — не знал языка. Вероятно, именно поэтому он позволил выдать на время этот клинок.
— А ты никогда и никому не позволяла воспользоваться им? — спросил Хаг, пристально глядя ей в глаза.
— Никогда. Ты забыл, мой друг, что я помогала хоронить человека с четырьмя руками. И, кроме того, никому из нас прежде не приходилось убивать богов.
— Ты полагаешь, кинжал с этим справится?
— Если верить тому, что написано в этом послании, он был создан именно с этой целью. Я провела всю ночь за изучением сартанской магии, потому что, хотя тот, кого ты должен убить, и не сартан, магия и тех, и других в основе одна и та же.
Сианг встала, медленно подошла к столу, на котором лежал кинжал. Говоря, она осторожно водила пальцем с длинным ногтем по рукоятке, по неровностям ее поверхности. Однако она тщательно избегала прикосновения к самому лезвию, лезвию с выгравированными на нем рунами.
— Один маг из клана Паксаров еще в те времена, когда сартаны жили в Срединном царстве, сделал попытку разгадать секрет сартанской магии. В этом нет ничего особенного. Маг Синистрад делал то же самое. Во всяком случае, так мне рассказывали, — взгляд Сианг скользнул в сторону Хага.
Он хмуро кивнул, но ничего не сказал.
— По утверждению этого мага, сартанская магия совершенно иная по своей сути, она не похожа ни на человеческую, ни на эльфийскую. И отличается она тем, что основана не на воздействии на естественные явления, — как у людей, и не на использовании волшебных механических устройств — как у нас, эльфов. Обе эти магии оперируют или тем, что в прошлом, или же тем, что здесь и сейчас. Сартанская же магия управляет будущим. Поэтому она так могущественна. Они добиваются этого, управляя возможностями совершения будущих событий.
Сбитый с толку Хаг озадаченно смотрел на Сианг.
Она помолчала.
— Ну как тебе это объяснить? Предположим, мой друг, что мы стоим в этой комнате и неожиданно целая банда врывается в дверь и нападает на нас. Что бы ты сделал?
Хаг виновато усмехнулся.
— Выпрыгнул бы в окно.
Сианг, улыбнувшись, положила руку на его локоть.
— Весьма разумно. Вот почему ты до сих пор жив. Но это, конечно, одна из возможностей. Здесь много оружия. Оно предоставляет тебе множество других возможностей. Ты можешь воспользоваться копьем, чтобы держать нападающих на расстоянии. Можешь выстрелить в гущу врагов эльфийскими взрывающимися стрелами. Можешь, наконец, плеснуть в них одним из этих изобретенных людьми снадобий. Можешь выбрать любой из этих вариантов.
При этом существуют еще и другие, мой друг. Несколько более необычные, но все это — возможности. К примеру, потолок мог бы внезапно обрушиться, передавив всех твоих врагов. Или их общий вес мог бы оказаться достаточным, чтобы они провалились сквозь пол. Дракон мог бы влететь в окно и сожрать их.
— Ну, уж это вряд ли! — невесело засмеялся Хаг.
— Но все же ты допускаешь, что это возможно?
— Все возможно.
— Почти все. Хотя, чем более невероятна возможность, тем больше усилий требуется, чтобы она произошла. Сартан обладает способностью заглядывать в будущее, анализировать возможности и выбирать ту, что больше всего его устраивает. Затем он как бы вызывает ее, заставляет стать реальной. Вот, мой друг, как случилось, что ты вернулся к жизни.
Хаг уже не смеялся.
— Значит, Альфред заглянул в будущее и обнаружил возможность…
— …Что ты выжил после нападения мага. Он выбрал именно ее, и ты вернулся к жизни.
— Но не означает ли это, что я вовсе не умирал?
— О, здесь мы углубляемся в запретное искусство некромантии. По словам мага, сартанам не позволялось им пользоваться…
— Да, Иридаль говорила мне что-то об этом. Якобы это одна из причин, почему Альфред отрицал, что применил ко мне свою магию. “За каждого безвременно возвращенного к жизни другой безвременно умирает”, — сказала она тогда. Может, именно из-за этого погиб ее сын, Бейн.
Сианг пожала плечами.
— Кто знает? Возможно, если бы Альфред был рядом, когда маг напал на тебя, сартан мог бы спасти тебе жизнь. И ты бы не был убит. Но получилось так, что ты был мертв. Этого уже нельзя было изменить. Сартанской магии неподвластно прошлое, она способна воздействовать только на будущее. Вчера ночью я провела много часов, размышляя об этом, изучая трактат мага, хотя он не потрудился рассмотреть в нем некромантию. Вероятно, потому, что тогда сартаны не прибегали к ней.
Мы знаем, что ты умер, прикоснулся к загробной жизни, — при этих словах лицо Сианг слегка исказилось. — Но сейчас ты жив. Представь себе ребенка, играющего в чехарду. Он начинает в определенной точке, перепрыгивает через спину стоящего перед ним товарища и оказывается в следующей точке. Альфред был не в силах изменить тот факт, что ты умер. Но он мог, так сказать, перескочить через него. Двигаясь от прошлого — вперед, к будущему…
— И бросил меня застрявшим посередине!
— Да. Именно так, полагаю, все и произошло. Ты не мертв. Однако и не жив в полном смысле слова. Хаг пристально посмотрел на нее.
— Не хочу тебя обидеть, Сианг, но и не могу согласиться с твоим объяснением. Я не в состоянии это понять.
Сианг покачала готовой.
— Я, возможно, тоже. Однако это интересная теория. И она помогла мне скоротать долгие часы этой ночи. Но вернемся к кинжалу. Зная немного больше о том, как действует сартанская магия, мы можем попытаться понять, как действует и этот клинок…
— Если допустить, что патринская магия подобна сартанской.
— Некоторые отличия могут быть, так же, как, например, эльфийская магия отличается от человеческой. Но, как я уже говорила, полагаю, основа у них одна и та же. Прежде давай рассмотрим послание этого эльфийского лорда, убившего своего брата. Допустим, он говорит правду. Тогда что нам известно?
Он и его брат затевают шуточную драку. Но кинжал, который он выбрал, не знает, что это не всерьез. Он знает лишь, что должен сражаться с противником, замахивающимся ножом…
— Так, он противодействует. И для этого превращается в более мощное оружие, — подхватил Хаг, глядя на клинок уже с большим интересом. — Пока что смысл в этом есть. На тебя нападает противник с ножом. Если у тебя есть возможность выбирать оружие, ты выберешь меч. Тогда ему никогда не пробить твою оборону, — с благоговейным страхом он взглянул на Сианг. — И ты думаешь, кинжал сам решил превратиться в меч?
— Возможно, — медленно проговорила Сианг. — Или же он среагировал на желание эльфийского лорда, который, может быть, в тот момент подумал, разумеется, чисто теоретически, что меч был бы отличным оружием против вооруженного кинжалом противника. И тут же получилось так, что в руке у него оказался меч.
— Но уж тот парень, четырехрукий, навряд ли пожелал, чтобы у него выросла еще одна пара рук? — возразил Хаг.
— Возможно, он хотел все более и более мощного оружия, и в конце концов у него оказался такой длинный и тяжелый меч, что нужны были две пары рук, чтобы держать его, — Сианг постукивала кончиками ногтей по рукоятке кинжала. — Как в той волшебной сказке, что мы слышали в детстве — прекрасная юная девушка пожелала стать бессмертной, и ее желание исполнилось. Но она забыла попросить еще и вечной молодости, и поэтому с годами все старела и старела. Ее тело высохло, превратившись в ходячую мумию. И так она была обречена жить вечно.
Хаг внезапно представил самого себя, обреченного на подобное существование. Он посмотрел на Сианг, прожившую гораздо дольше, чем любой эльфийский долгожитель…
— Нет, — сказала она в ответ на его немой вопрос. — Я никогда не встречала волшебной феи. И никогда не искала такой встречи. Я-то умру. А вот ты, мой друг, — в этом я не уверена. Твое будущее в руках этого сартана, Альфреда. Ты должен найти его, чтобы вновь обрести свободу своей души.
— Я сделаю это, — сказал Хаг. — Как только избавлю мир от этого Эпло. Я возьму кинжал. Возможно, я им и не воспользуюсь. Но он может мне пригодиться. Кто знает, — добавил он с кривой усмешкой.
Сианг наклонила голову в знак согласия.
Секунду он колебался, нервно шевеля пальцами, затем, ощущая на себе взгляд раскосых глаз эльфийской женщины, быстро накинул на нож черное бархатное покрывало и взял со стола. Потом, стараясь не приближать к телу, подержал его в руке, подозрительно разглядывая. С ножом ничего не произошло, но Хагу показалось, что он ощутил пульсирующее подрагивание его загадочной магической жизни. Хаг хотел было засунуть нож себе за пояс, но передумал и оставил в руке. Придется раздобыть для него ножны, да такие, чтобы он не прикасался непосредственно к телу. Ощущение металлического лезвия, извивающегося, как угорь, действовало ему на нервы.
Сианг повернулась, направляясь к выходу. Хаг предложил ей руку. Она приняла ее, но сделала все возможное, чтобы на нее не опираться. Они медленно двинулись к выходу.
Вдруг в голове Хага мелькнула мысль. Его лицо залила краска. Он резко остановился.
— В чем дело, мой друг? — спросила Сианг, чувствуя, как напряглась его рука, поддерживающая ее.
— Я… не могу заплатить тебе за него, Сианг, — смущенно проговорил он. — Все, что у меня было, я отдал монахам Кира. За то, что они пустили меня к себе жить.
— Ты заплатишь мне, — сказала Сианг, и ее улыбка была зловещей и безжалостной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61