Скорее наоборот... Но стало понятнее/ что от Сергея Танцюра хочет примерно того же, что и Игорь.
Все же Игорь откликнулся сдержанно?
— Спасибо.
Но почему Танцюра так рьяно старается оградить его от возможных любопытных взглядов? Вряд ли Сергей поручил ему эту заботу.
— Постараюсь ввести вас в курс всего до начала пятиминутки,— пообещал Танцюра.— На пятиминутке мне придется стать надзирателем! как только я замечу, что вы собираетесь вмешаться в естественный, так сказать, ход событий, я сразу зажму вам рот. Так и знайте!
Игорь чуть не рассмеялся. Значит, Сергей натравил их друг на друга? Подумаешь, какое благородство, никого не желает впутывать в свою беду..,
Игорь спросил без экивоков}
— А не сказал ли вам Сергей Антонович, почему ему так приспичило сыграть роль «одного в поле воина»?.. Кстати, мне он поручил удерживать от глупостей вас.
Не из тех Танцюра, кого можно удивить. Вот только в его солидно-покровительственном взгляде промелькнуло что-то похожее на хитроватую ухмылку, похожую на замеченную Игорем у директора.
Однако Александр Семенович ответил глубокомысленно з
— Видно, хочет, чтобы мы внимательнейшим образом проследили, как он будет вызывать огонь на себя... По-моему, это правильно. Или вы на его месте сделали бы иначе?.. Сергею Антоновичу надо почувствовать, что стоит он на твердой почве. Если же принять во внимание его ангельское терпение, он считает это высшей человеческой доблестью...
— И кажется,— в тон ему добавил Игорь,— привил его своим субординаторам...
— ...то любой огонь будет ему нипочем,— закончил Танцюра, не поддавшись на провокацию.— Правда, до сего времени терпение приносило моему патрону только, пардон, кукиш с маслом. А его помощникам и того меньше. Но я стою твердо. А вот у Вадика почва, кажется, уже начала уходить из-под ног... Имейте в виду: поручение Сергея Антоновича относительно вас я выполню в точности. В какой-то мере сам стал ангелоподобным. И рад, что вы это заметили.
— Хорошо, помолчим,— с улыбкой согласился Игорь.— Если, конечно, Сергея Антоновича не засекут до смерти.
— Не волнуйтесь, кроме очередного кукиша с маслом, он ничего не получит. Больной останется у нас: сами, дескать, прыгнули в яму, сами и выбирайтесь. Для многих из здесь присутствующих самое заветное — как бы не обжечься.
Игорь снова попробовал поддеть Танцюру:
•— Не очень-то вы верите в Сергея Антоновича.
Молодой врач слегка прищурился.
— А вот, представьте себе, верю! И вам того же желаю.
Смешно, но от этого неожиданного и твердого «верю» у Игоря отлегло от сердца.
И одиннадцать лет назад Сергей казался нелюдимым. Но в нем было что-то привлекательное. Тогда это сделало Игоря его неразлучным другом. Сегодня, правда, Игорь не успел разглядеть, не исчезло ли это самое «что- то». Если бы оно исчезло, вряд ли Танцюра заявил бы не задумываясь «верю». Этот субординатор, по-видимому, уже знает, что золото блестит не так ярко, как жестянка. И красавица медсестра разглядела это самое «что-то». Ну, и не зря же Таня думает, что Сергей во что бы то ни стало должен стать их союзником.
Проверяя себя, Игорь спросил:
— А вам не казалось, что Сергей Антонович из тех, кто считает: «Если что-то мне не под силу, то как справиться с этим кому-то другому?»
Танцюра снова прищурился. И ответил, словно шахматную фигуру передвинул:
— А вам кажется? — Он помолчал немного.— Не от«
дожить ли нам эту взаимную проверку? Не послушать ли нам о том, что вам следует знать уже сегодня?
— Еще какое-то Сергеево поручение?
Танцюра не спеша осмотрел конференц-зал. Хотя поблизости никого не было, он подвинулся к Игорю еще ближе и заговорил тише:
— Вы, должно быть, не поняла, зачем я познакомил вас с Вадиком. Присмотритесь к нему повнимательнее и подойдите с самой строгой меркой. Это нужно для того, чтобы не терзала вас совесть, если ему ради вас придется чем-то поступиться.
Игорь развел руками:
— Не понимаю.
— Да, выражаюсь я не очень ясно,— согласился Танцюра.— Трудновато мне говорить с вами откровенно. Возможно, что за уже существующее я выдаю то, к чему лишь стремлюсь. А вы не были здесь несколько лет, ничего толком не знаете. Больше всего вам нужен сейчас вадемекум. Обязанности вашего проводника сначала будут ограниченными. Наш новый больной уже поставил перед вами, Игорь Федорович, некоторые вопросы. И я хлопочу, чтобы никакая морально-этическая пыль не запорошила вам глаза. Я имею в виду Вадика... Прошу только помнить, что я это делаю по собственной инициативе. Сергей Антонович ничего не знает...
Яснее обстановка после его слов не стала, скорее наоборот. И это развеселило Игоря.
— А что такое морально-этическая пыль? Впервые слышу такой странный термин...
Танцюра стал еще серьезнее:
— Прошу вас не думать, что я с вами в жмурки играю. Я хочу, чтобы вы не споткнулись, не расквасили себе нос в нашем тумане. Говорят, в старину часовые ночью кричали: «Слушай»! Допустите, что я страж и кричу это вам. Какая опасность вам угрожает, когда и откуда она придет к вам, я пока что не знаю. А вы и подавно. Вот я и напоминаю: «Не растеряйтесь в решительную минуту!»
— Постараюсь,— так же серьезно ответил Игорь, хоть и трудно ему было не прыснуть в кулак.
Можно подумать, сидит он не в конференц-зале научно-исследовательского института, а бродит по мрачным закоулкам средневекового замка. То директор таинственно улыбается и чего-то недоговаривает. То Сергей, когда от него ждут ответа, молча чертит палкой на полу. То его помощник не может разобраться в собственных ощущениях.
Широко и уверенно ступая, в конференц-зал вошел пожилой и до такой степени дородный человек, что казался похожим на огромное, поставленное стоймя яйцо. Фигуру этого человека плотно облегал длинный халат. Из-под халата выглядывал такой же идеально белый воротник и завязанный еле заметным узлом галстук — свидетельство внимательного отношения к требованиям моды. Лицо было чисто выбрито и напудрено, но на щеках и подбородке лежала темно-синяя тень, хотя из-под шапочки выглядывали седые волосы. На носу поблескивали причудливой формы очки с толстыми стеклами.
Двигался этот человек для своего возраста и веса стремительно: он перебегал от группы к группе и угомонился лишь после того, как обошел весь зал, пожал всем руки, одарил каждого улыбкой, осветил лучами своих очков.
Игорь сразу узнал этого человека, хотя три года тому назад тот был куда стройнее.
Это был Самоило Евсеевич Евецкий. На рабфак мединститута он пришел с котомкой за плечами из какого- то глухого села в начале двадцатых годов с командировкой комитета бедноты. А теперь он частый гость у отца в доме, первый его подхалим.
Чем ближе этот самородок подходил к нише, тем беспокойнее чувствовал себя Игорь.
Евецкий ниши не пропустил. Еще издали он демократично протянул руку Танцюре, который, продолжая заслонять Игоря, поднялся столь высокому начальству навстречу. Уверенный, что его острота будет оценена должным образом, Самойло Евсеевич начал:
— А-а, привет представителю триумвирата тишайших! Между прочим, кто-то шепнул мне, что в вашем тихом болоте вдруг появились чертенята.
Танцюра молча и не очень крепко пожал протянутую руку. Поднялся и Игорь. Этого еще недоставало — прятаться от отцовского оруженосца за спиной полу знакомого юноши!
Пять лет тому назад, когда произошла первая, так сказать, превентивная дискуссия с отцом, Игорь и Самойлу Евсеевичу высказал все, что думал о нем и как о хирурге, и как об исследователе, и как о помощнике отца. «Левая рука» выслушала, не краснея и молча, только что родившегося бунтовщика и перестала замечать его. Но на грубость Игоря он своему шефу почему- то не пожаловался.
Неожиданно увидев перед собой сына своего покровителя, Евецкий если и окаменел, то только на мгновенье. Потом, бесцеремонно отодвинув Танцюру, он широко раскинул руки, и новый стажер почувствовал — хоть и под пятьдесят «левой руке», живот у него совсем не дряблый, щеки как налитые яблоки, а на лице будто большими буквами написано: кто старое помянет, тому глаз вон!
Целую минуту Евецкий не выпускал Игоря из объятий, терся своей тщательно выбритой щекой о его покрытое жесткой щетиной лицо. После этого он опустился на стул, с которого только что встал Танцюра. По лицу расплылась счастливая улыбка. И лишь через некоторое время к Евецкому вернулся и дар речи:
— Неужели это вы, дорогой мой Игорь?
— Как видите...
Игорь хорошо знал цену и словам Евецкого, и тому, что в каждое данное мгновение написано на его лун подобном лице, но ответил достаточно учтиво. Когда человек всем своим видом и поведением показывает, что прошлое забыто, стоит ли напоминать ему сказанное тобой?
Вопросы полились шумным потоком. И в каких мирах Игорь побывал за эти годы, и что делал, чем прославился, и неужели не тосковал по родным пенатам, и сколько девичьих сердец покорил, и чем может похвалиться перед своими наставниками и коллегами... Столько острого интереса проявил Евецкий к судьбе молодого хирурга, в становлении таланта которого и сам некогда принимал участие, что Игорь не успевал отвечать.
Прибавить к чумацкой усмешке Каранды, к полной неясных намеков беседе с Танцюрой (он стоял рядом, всем своим видом показывая, что к разговору не прислушивается), к угрюмой молчаливости Сергея,— прибавить ко всему этому забвение прошлого таким себялюбцем, как Самойло Евсеевич,— право же, от такого голова может пойти кругом. Что бы это значило?
Евецкий не унимался:
— Итак, вы совсем к нам?
— Только на полгода.
— Ну-ну-ну!
Глаз за толстым стеклом выразительно подмигнул. «Левая рука» отца и мысли не допускала, что Игорь осмелился приехать сюда без разрешения. Он схватил Игоря за пуговицу халата и принялся убеждать:
— Слышать не хочу! Никто вас отсюда не отпустит. Углекопы и металлурги проживут и без вас.— Он поднял вверх похожий на сардельку указательный палец.— У Федора Ипполитовича вы единственный сын. Наследник. Всякое могло быть в прошлом между вами. А ныне... Конечно, Федор Ипполитович не сразу сдастся. Но притворства в этом будет больше, чем правды,— так и знайте. Через неделю — ну, через две — ваш отец сменит гнев на милость. Во всяком случае, я также позабочусь, чтобы «горячка юных лет, и юный жар, и юный бред» были вам- прощены как можно скорее! Вот вам моя рука в этом!
Евецкий широким жестом протянул Игорю руку.
Но тот этого не заметил. Он слишком сосредоточенно смотрел этой лисе в глаза. С какой стати Евецкий Предлагает себя ему в союзники? Неужели даже он начал фрондировать против своего повелителя? Нет, такого не может быть!.. А пожать льстиво протянутую руку — сначала надо потерять уважение к себе.
Как раз в это время распахнулись обе половинки дверей. В конференц-зал толпой повалили белые халаты.
Евецкий торопливо встал.
— Мы непременно встретимся после обхода. И еще сегодня обо всем договоримся.
Помахав Игорю рукой, он помчался к своему месту — в первом ряду, как раз напротив председательского кресла.
Танцюра снова уселся на свой стул. Пока Самойло Евсеевич признавался Игорю в любви, у него заметно испортилось настроение. Он готов был смотреть на Игоря так, будто Евецкому удалось его обольстить. Тем внимательнее Танцюра стал следить за своим ординатором.
Войдя в зал, Сергей направился к столу президиума. На ходу он просматривал какие-то бумажки. Свои заметки? Только что начатые истории болезней? При этом он машинально потирал себе висок...
Последним в зал вошел научный руководитель института.
И с этого мгновенья Игорь почти всю пятиминутку следил только за отцом.
Плавным движением руки профессор прикрыл за собой дверь. Это означало, что до конца совещания вход в конференц-зал опоздавшим запрещен. Возможно, элементы военной дисциплины нужны и в научно-исследовательском учреждении, хотя исследовательская работа очень требовательна сама по себе. Затем Федор Ипполитович оглядел присутствующих, прошествовал к столу, короткими кивками отвечая на почтительные приветствия. Кое с кем милостиво обменялся несколькими словами. И чем ближе подходил он к столу, тем тише становилось в зале.
Тем временем Танцюра вспомнил о своих обязанностях—расправил плечи, чтобы уютнее за ними чувствовал себя друг его наставника. Но взгляд профессора скользнул мимо этой ниши.
— Сегодня мы не в очень хорошем настроении,— пробормотал Танцюра.
А Игорь заметил не только это...
Подойдя к столу, отец еще раз окинул начальственным взглядом зал (спина Танцюры, кажется, снова не позволила ему заглянуть в нишу), пожелал всем присутствующим доброго утра и обратился к дежурному врачу:
— Мы вас слушаем.
Такое начало рабочего дня в этой клинике стало ритуальным, кажется, до того, как Игорь побывал тут впервые. Учился он тогда на четвертом курсе, и ему приятно было видеть, как почтительно встречают отца присутствующие, как внимательно прислушивается к каждому его слову почтенная когорта исследователей и врачей. Игорь дал тогда себе слово: в ближайшем будущем он непременно поднимется на такую же высоту.
Но вскоре оказалось, что пятиминутки похожи одна на другую, что в них больше парадности, чем делового
обмена мнениями. И отец в глазах Игоря начал — чем дальше, тем быстрее — спускаться с высот.
Затем Игорь пришел к совсем не утешительному выводу: ритуалы появляются там, где лозунг о критике и самокритике понимают так, что только одни руководители имеют право критиковать, а руководимым позволено лишь само критиковать. В таких условиях руководителю очень трудно заметить, как превращается он в подобие непогрешимого римского папы...
Надийка и Татьяна, наверно, уже волнуются: куда запропастился Игорь? Ждет его и мама... Да и следовало бы после дороги вымыться, побриться, позавтракать. А он сидит на пятиминутке, надеясь увидеть хоть что-нибудь такое, чего не было здесь пять лет тому назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22