Чем только привлек его внимание этот самовлюбленный помощник Друзя? Удивительно вели себя руки профессорского сына, небрежно, казалось, заложенные за спину: правая крепко сжимала запястье левой, а пальцы то сжимались, то стремительно выпрямлялись.
Взглянув на Василя Максимовича, Женя облегченно вздохнула. По сравнению с тем, что было ночью, чувствовал он себя намного лучше. Хоть и небритый, он уже не был похож на старика. Глаза ожили.
Женю он встретил весело:
— Доброго утра, дочка. Тебе от меня особое спасибо.
Но когда Танцюра закончил свой подчеркнуто добросовестный осмотр, лаборантки сделали Черемашко все, что велел им Сергей Антонович, а врачи вышли из палаты, Василь Максимович попросил Женю:
— Дочка, отдохни и ты от меня.
У него не хватило сил дождаться, пока девушка выйдет. Василь Максимович бессильно закрыл глаза, его рука соскользнула с койки...
Женя догнала Сергея Антоновича в коридоре, схватила за локоть.
— Черемашко лучше не стало!
Друзь осторожно освободил свою руку.
— Я знаю... И вряд ли он у нас сегодня отдохнёт. Поэтому и вы не стойте у него над душой. Передайте это и тем, кто вас сменит.
Друзь не приказывал, а просил. И Женя отважилась:
— Сергей Антонович... Ночью ваш Вадик... Вадим Григорьевич, сказал, что после операции...— Два часа она обдумывала свою просьбу, а теперь все старательно подобранные, убедительные слова куда-то исчезли.— Это правда, что следующей ночью возле Василя Максимовича должен кто-то быть?
Глаза Друзя стали такими, какими были вчера, когда он вошел в мужское отделение. Но, видно, столько мольбы было в Женином взгляде... Он тихо постучал палкой о пол.
— Зайдемте в ординаторскую. Через полминуты вам станет ясно, какая именно,— он подчеркнул эти слова,— медсестра будет нужна Василю Максимовичу следующей ночью.
Хотя за окнами не совсем рассвело, электричества в ординаторской не включили.
Женя остановилась на пороге. Врачи расселись по разным углам.
Сергей Антонович тяжело опустился на стул и закрыл глаза. Профессорский сын забарабанил пальцами по столу. А Танцюра, откинувшись на спинку кресла, положил ногу на ногу и поглядывал на врачей и медсестру так, будто именно ему суждено председательствовать на этом совещании.
Наконец Друзь спросил, не открывая глаз:
— Что скажете?
Пальцы - молодого Шостенко застучали громче.
Танцюра спросил у него:
— Не соблаговолите ли вы, Игорь Федорович, ответить мне на такой вопрос: почему вас заинтересовал небольшой отек на голеностопном суставе у нашего новичка? Нам известно, что в пропускнике у него подвернулась нога. А вы вели себя так, словно не парез кишечника должен нас беспокоить, а вымышленный вами тромбофлебит. Мне это трудно понять.
Бесцеремонность Танцюры возмутила Женю. Сергей Антонович тоже покраснел за своего помощника.
А молодой Шостенко смутился. И ответ его больше походил на самокритику:
— Прошлым летом я тоже не понимал. А теперь, как пуганая ворона, боюсь кустов. Осматривая больного, стараюсь не пропустить ни одной мелочи. Не распознанный вовремя тромбофлебит иногда приводит к тому, что мы имеем в данном случае. Вот я и доискиваюсь: не закупорена ли у Черемашко какая-нибудь вена или капилляры? Буду счастлив, если мои поиски окажутся напрасными.
Пока самозваный председатель обдумывал услышанное, Шостенко-младший спросил у Друзя:
— У Черемашко взята кровь на протромбин?
Тот нервно потер себе виски и открыл глаза.
— Ну конечно... Ты в самом деле думаешь...
— Ничего не «в самом деле»! — совсем уже бесцеремонно перебил Танцюра своего патрона.— Этак и к воробьиному чириканью можно пришить пуговицу.— Он всем корпусом повернулся к Шостенко-младшему: — Уж не показалось ли вам, дорогой коллега, небо с овчинку?
Сергей Антонович повторил:
— Значит, ты думаешь, что...
Гость сочувственно глянул на Друзя: не предполагаю, мол, а уверен. А Танцюре снова ответил так, словно тот был вправе его допрашивать:
— Повторяю: я первый обрадуюсь, если ошибусь.— Чем дальше, тем угрюмее он становился.— Подавляющее большинство хирургов за всю жизнь ни разу не встречались с таким парезом кишечника, как у Черемашко. А я... кажется, у меня это вторая встреча. В первый раз я встретился с ним прошлым летом. В нашу больницу «скорая помощь» привезла человека в таком же состоянии. О клинических исследованиях не могло быть и речи, пришлось сразу же положить больного на стол. Во время операции обнаружилось, что одна из артерий, питающих кишечник, перекрыта тромбом... или эмболом. А началось все, как потом выяснилось, терпимого и поэтому не сразу распознанного тромбофлебит
та... Сделал я этому больному все, что было в моих силах. Четыре дня не выходил из больницы. А на четвертую ночь...— Руки у Шостенко-младшего дрогнули, и он спрятал их за спину.— Было ли у тебя такое, Сергей, или у твоего помощника? Хоть раз вы почувствовали себя беспомощными людьми, которые занялись не своим делом, почти убийцами? А впрочем, где уж вам... У нас молодых исследователей заботливо оберегают и от неприятных переживаний, и от самостоятельности...
Сергей Антонович ссутулился. Неугомонный Александр Семенович задал новый вопрос:
— Итак, вы считаете, что у нашего больного тромбоэмболическое заболевание?
Велико же терпение у Шостенко-младшего! Он вежливо ответил:
— Разве вы не слышали, как Черемашко сказал, что у него вот уже второй год побаливает нога?
— Очень хорошо слышал. Но ведь он с шестнадцати лет стоит у станков. Да и не такая это была боль, чтобы бегать с нею по врачам и поликлиникам...
— А кончилось тем,— позволил себе Шостенко-младший перебить Танцюру,— что его привезла к вам «скорая помощь».
Но убедить в чем-нибудь Танцюру не так просто.
— Не понимаю, зачем вы все это нам говорите. Ведь в вашем случае это ничем не помогло!
Шостенко-младший ответил еще вежливее:
— Я уже имел честь сообщить вам: о тромбофлебите у моего больного я узнал лишь после его смерти. Но если бы я и знал об этом раньше...— Он безнадежно махнул рукой.— Вообще оперативное вмешательство при инфаркте кишечника помогает пока что только в двух-трех случаях из ста.
Женя сильнее прижалась спиной к двери. Похоже на то, что Танцюра в чем-то прав.
Как можно с таким спокойствием говорить о вещах, от которых кровь стынет? Зачем гость Сергея Антоновича так подробно рассказал о своем поражении? Хочет внушить своим собеседникам, что то же самое ждет и их? Сам боится и других пугает?
Если так, то Танцюра молодец: не позволяет сбить с толку своего патрона.
Но и Сергей Антонович, кажется, не из трусливых.
Его палка что-то чертит на полу, а он 'сосредоточенно вглядывается в невидимый чертеж, и слова обоих спорщиков как бы пролетают мимо него.
Когда же его друг замолчал, он добродушно спросил у Жени:
— Ну как? Будете настаивать?..
Девушка оттолкнулась от двери.
— Буду!
Она сказала бы это, даже поверив молодому Шостенко.
Профессорский сын посмотрел на нее так, словно перед ним стояла не медицинская сестра, а девчонка, и вдруг запел:
— «Дитя, не тянись весною за розой...» — и, прервав песню, нравоучительно заявил:—Слишком вы еще молоды, девушка. Даже о том не знаете, что роз в нашем деле за шипами не видно. Они вас всю исколют.
Женя рванулась было к этому новоявленному проповеднику осторожности. Мало, видно, отстегал его Александр Семенович, так она добавит! Слишком много напрашивалось Самых едких словечек о паникерах и перестраховщиках, но Женя выкрикнула лишь то, о чем непременно надо было напомнить Сергею Антоновичу — его собственными словами напомнить:
— Нет, не для того поместили Василя Максимовича в четвертую, чтобы он... Он не умрет!
Ее голос потонул во внезапном грохоте. Вслед за ним раздалось:
— Верно, Женя! Мы не из трусливых!
Это Александр Семенович опустил на стол свою сильную, как у молотобойца, руку. Тот из молодых, да ранний помощник Друзя, который умел отнестись с гордым пренебрежением даже к пощечине. И сейчас он не кричал. Он высокомерно проскандировал эти шесть слов, и они прозвучали как стихи. Да так грозно, что Сергей Антонович изумленно выпрямился, а у нового стажера приоткрылся рот. *
— Инфаркт кишечника! — продолжал допрос Танцюра.— Ну и что? Прятаться от него в кусты? Зачем же вы нас запугиваете? Пусть ваши страхи останутся с вами. А мы не только вытащим Черемашко из пропасти, но и найдем верный способ повысить те самые два процента, за которыми вы прячетесь. Именно для этого и создан
наш институт. Разве вы, Сергей Антонович, иначе думаете? Разве на сегодняшней пятиминутке вы не о том же заявите?
Друзь не ответил. Он принялся заканчивать лишь ему видимый чертеж. И что еще удивительнее — его приятель стал следить за неторопливыми движениями палки.
Не дождавшись ответа, Танцюра продолжал:
— Почему вы молчите, Сергей Антонович? Почему вы не объясните вашему другу хотя бы то, что в прошлом году он был в своей больнице одинок? Ни совета, ни помощи ниоткуда. И в голове у него застряло где- то вычитанное: летальный конец почти во всех подобных случаях. Вот и не хватило у человека пороху... А нас целый коллектив. Причем я имею в виду только вас, себя и, с некоторыми оговорками, Вадика. И мы обеспечены почти всем, что дает хирургии современная наука. Но это еще не все. Вон у двери стоит Женя Жовнир. Сколько ею уже сделано для Василя Максимовича! Разве не вы, Сергей Антонович, перед тем как она привела лаборанток, сказали Черемашко, что он прежде всего должен поблагодарить Женю? И это при вашей скупости на похвалу. К слову, я тоже не ждал от нее чего-либо особенного. А сейчас я за то, чтобы вы поверили ей больше—поручили бы ей уход за Черемашко и после операции: она знает больного, а больной ей верит... А наш новый коллега? Пусть он только захочет взять реванш за недавнее свое поражение, я немедленно попрошу у него извинения за все, о сейчас сказал.
Александр Семенович не сдерживал своего возмущения. Но дикция его была как всегда превосходной, и удар по столу был лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание. Все это в данном случае заменяло ему локти, с помощью которых он проталкивался к своей еще неясной для Жени цели.
При всей своей антипатии к Танцюре Женя была готова поблагодарить его: как-никак Александр Семенович поддержал ее перед своим патроном. И поддержка эта кое-чего стоила.
Подождав, не скажет ли Танцюра что-нибудь еще, Друзь едва заметно улыбнулся.
— Как это я не заметил в вас, Александр Семенович, ораторского таланта?
Танцюра величественным жестом остановил патрона.
— Благодарю за комплимент. Но цена этому таланту, если он не в состоянии расшевелить вас... Вы, дорогой мой наставник, так и не поняли, что я похв&Лил вас авансом. И все-таки я еще верю: вы сегодня публично заявите, что наш маленький коллектив желает доказать самому себе: мы — хирурги, а не холодные сапожники. Мы хотим поставить на ноги безнадежно больного человека, хоть о болезни и ее причинах ничего толком не знаем. И мы это сделаем во что бы то ни стало! — Танцюра вдруг по-мальчишески засмеялся.— Честное слово, Сергей Антонович, это будет как взрыв бомбы! Отбросьте же всякие сомнения и во всеуслышание заявите о своем намерении. Вам же осточертело прозябать! Ну, либо пан, либо пропал!
Может быть, прав в чем-то Танцюра. Но на месте Друзя Женя взяла бы себе в помощники человека не столь безрассудного. Ведь Черемашко уже лежит в четвертой палате, и этим сказано все. Зачем же поднимать шум?.. А если у Сергея Антоновича поколебалась вера в себя? Тем решительнее он должен прекратить краснобайство Танцюры: разве соберешься с мыслями, если над ухом без умолку тараторят...
Нет, не Женин характер у Друзя. Он нерешительно промямлил:
— М-м...— и обратился к своему гостю:—За напоминание о том, что брыжеечные артерии могут закупориваться, спасибо. Сам я как-то не вспомнил бы об этом... А директор, наверное, уже пришел. Сейчас знаю.
Он вышел из ординаторской.
Странно повел себя Шостенко-младший. Он двинулся было вслед за Друзем, но возле Танцюры остановился, похлопал его по плечу, хотя тот только что громогласно обрушился на него с самыми нелепыми обвинениями.
Показав на дверь, за которой скрылся Друзь, Шостенко-младший одобрительно промолвил:
— Здорово вы его... Неужели это единственный способ повлиять на Сергея?
Александр Семенович сокрушенно вздохнул:
— Боюсь, старания мои напрасны. Все испробовал, но пронять его не смог ничем.
Шостенко-младший возразил:
— Нет, почему же... Кое-чего вы, кажется, добились.
— А может быть, это случится сегодня? — не слушая его, пробормотал Танцюра—Должно же когда-нибудь у него лопнуть терпение!
Женя вспомнила, каким был Сергей Антонович ночью, когда выходил из четвертой палаты. И о том, что именно Танцюре принадлежит сравнение Сергея Антоновича с до отказа заведенной пружиной: она, мол, вот- вот сорвется. Как же Танцюра сейчас ничего не заметил? Упивался собственными речами и не увидел, что пружина уже сорвалась и, несмотря на все старания Сергея Антоновича удержать ее, стремительно раскручивается...
Молча, не глядя на Танцюру, Женя пропустила Шостенко-младшего и повернулась, чтобы выйти из ординаторской вслед за ним.
Она не удивилась, когда самый активный из ее рыцарей и здесь загородил ей дорогу. Только слегка поднялась рука, как тогда, в лифте. Но Танцюра спросил миролюбиво:
— Как по-вашему: подожмет ли доктор Друзь хвост, если на него прикрикнут на пятиминутке?
Девушка ответила ему без церемоний:
— Не понимаю, как Сергей Антонович терпит вас возле себя... И с какой стати вы набросились на совершенно незнакомого вам человека?
— Вы окрыляете меня, Женя! — обрадовался Танцюра.— Вам уже не безразлично мое поведение. Спасибо... Но вы не очень наблюдательны. Вы не заметили, что наш гость сразу сообразил, почему я ощетинился на него, зачем я устроил этот спектакль. Он готов поддержать меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22