Тяэгер подошел к строю.
- Ты зачем немецкий мундир напялил? - спросил он у такого же плечистого, ширококостного мужчины, как и он сам, Тяэгер.
Рослый пленный смотрел мимо него и странно шевелил губами.
- Мобилизовали,- сказал стоявший рядом невысокий узколицый солдат.
Каков царь, таково и стадо (лат.).
- Нас расстреляют? - спросил теперь плечистый, который сперва молчал.
- Я бы расстрелял,- тяжело сказал Тяэгер,- Черт побери,- не мог он удержаться,- сколько ты убил моих товарищей? Кто заставлял палить из леса? А теперь - "мобилизованные"...
Рослый пленный снова как-то странно почмокал губами.
- Разберутся, кто вы такие,- продолжал Тяэгьр,
- Честное слово, мобилизованные,- снова заверил узколицый солдат.- Дуло моей винтовки чистое, я не сделал ни одного выстрела. Это можно проверить. По номеру оружия.
Вески перебил его:
- А кто же стрелял из леса? Волки, что ли?
- Мы и впрямь мобилизованные,- сказал сосед широкоплечего, солдат с широким щербатым лицом.- Но уж если на тебе мундир и ружье носишь, так и стреляешь.
- Прямой разговор, - согласился Тяэгер, - Такого, как ты, и я бы помиловал. Еще можешь поумнеть.
- Да если бы мы так уж крепко за немцев стояли, разве тогда так легко в плен сдались бы?
- Теперь и чистой воды эсэсовцы, а не только эрзацы вроде вас начали свою шкуру спасать,- отрезал Вески.
- Так не расстреляют? - допытывался рослый.
- Чего ты стонешь? - рассердился маленький.- Сказано тебе!
- Уже весной, когда нас мобилизовали, видно было, что дело идет к концу,- сказал широколицый.- Дураки были, что не сумели вовремя спрягаться.
- Куда ты спрячешься от власти! - вздохнул стоявший в заднем ряду пленный в очках.
- Главное, чтоб не расстреляли,- снова упорно повторил рослый пленный.
Тяэгер повернулся к нему спиной. Закинув пулемет за плечо, как будто это была винтовка, он обошел строй. Лица пленных казались ему одинаковыми. Большинство или отводили взгляд, или смотрели на него исподлобья. Он не стал размышлять над тем, что сдавшиеся и перепуганные люди всегда выглядят одинаково. Мундир, правда, тоже придает людям известное сходство, но пленные были настолько на одно лицо, что только одинаковой голубовато-зеленой формой это объяснить трудно. Людей отличают друг от друга не только форма носа или подбородка, цвет глаз и волос, но и внутреннее "я", выражающееся во взгляде, проявляющееся во всей сущности человека. Сейчас этого внутреннего "я" не ощущалось. Этого внутреннего "я" не было. Оно было обмануто и обманулось. Животный страх господствовал над чувствами и мыслями. Тяэгер не раздумывал об этом. Он только констатировал, что если здесь даже и есть его знакомые, то узнать их нелегко. А он хотел встретить знакомого, кого-нибудь с фабрики, чтобы услыхать честный ответ - что погнало их на фронт. "Власть и насилие, больше ничего, - рассуждал он по себя. - И глупость и темнота". Но знакомых он не нашел. Поэтому он вернулся к широколицему и спросил:
- А вы, иуды, знали, против кого воевали?
- Против русских,- быстро ответил узколицый солдат.
- Вы не тронете, а вдруг русские поставят нас к стенке? - опять спросил рослый.
- Нечего гитлеровскую чушь пороть! - рявкнул Тяэгер пленным.- Против власти трудового народа воевали. Правительство фашистов и буржуев действительно накормило бы вас свинцом. А теперь останетесь с целой шкурой. Конечно, тюремного хлеба попробовать придется.
- Трагика эстонцев,- заметил тощий мужчина в роговых очках, стоявший во втором ряду.
Тяэгер не совсем понял, что он хочет этим сказать, но незамедлительно ответил:
- Это ты трагика эстонцев. Разница только в том, мобилизованная или добровольная трагика.
- Добровольцев расстреливают? - взволнованно спросил рослый.
- Даже и этих убийц мы не расстреливаем,- проворчал Тяэгер. Теперь он был по горло сыт разговором с пленными.- Ей-богу, трагика,- бормотал он про себя, возвращаясь к товарищам.
- Что? - спросил у него Рауднаск.
- Эти там,- показал Тяэгер на пленных,- трагика эстонцев.
- А ты что или кто ты?
- Я не трагика,- спокойно ответил Тяэгер. - Я знаю, что делаю. Если бы нас, ребята, не было, вот тогда была бы трагика эстонского народа.
Вдруг Тяэгеру что-то пришло в голову. Он снова по" дошел и спросил:
- Где ваши начальники?
- Часть тут. Кое-кто со страху сменил мундир фюрера на гренадерский. Часть начальства сбежала еще вчера,- объяснил широколицый.- Оберфюрер Кикс-бергер и другие фюреры покрупнее. Начальник нашего батальона штурмбаннфюрер Рейноп удрал в штатском! гренадер Ээпик сам видел.
Гренадером Ээпиком оказался узколицый солдат.
- Видел, да. Я стоял на часах у штаба. Рано утром он прокрался в соседнюю усадьбу. Оттуда он и удрал в домотканом костюме... Мы мобилизованные... Эсэсовские нашивки нам налепили.
Теперь спросил Кальм:
- Рейноп? Вашего начальника звали Рейноп?
- Рейноп. Штурмбаннфюрер Мати Рейноп. Писали, что он настоящий патриот. Под Великими Луками перешел фронт и привел с собой тысячу человек. Он говорил нам, что в Красной Армии есть приказ: убивать всех эстонцев - стариков, детей и женщин, всех.
- Об этом он не говорил,- поправил пленный в очках,- это было в газетах - черным по белому. Не Путай.
- Все одно.
- А вы не убьете? Вдруг все же расстреляете? -> все еще допытывался рослый.
Его не слушали.
- Рейноп? Как будто знакомое имя.- Тяэгер вопросительно посмотрел на Кальма.
- Рейноп служил в штабе нашего полка. Старший лейтенант,- сказал Кальм.
- Тысячу человек? Это же сказки! - удивился Тяэгер.
- Брехня,- согласился Кальм.- Это брехня. Он перебежал, как вор.
Тяэгер сообщил об этом пленным.
Рассказ пленных взволновал Кальма. Он, значит, видел Рейнопа и не поверил, что это Рейноп. Примерно за час до начала боя их взвод прошел мимо усадьбы на опушке леса. На дворе, в тени сиреневого куста, стоял
мужчина. Сперва взгляд Кальма равнодушно скользнул по нему. Мало ли любопытных глазеет на них. Мало ли они видели на дорогах мужчин, торопливо прятавшихся при приближении советских частей... И без особой проницательности в этих крестьянах легко было узнать гренадеров, для спасения своей шкуры сменивших мундир на штатскую одежду. Никто не преследовал и не задерживал их. Кальму нравилось, что Советская Армия относилась к ним с пренебрежительным равнодушием. В этом он видел великодушие победителей к сложившим оружие. Ощущение силы. Веру в народ, который умеет отличить волков от овец. И о мужчине, стоявшем в тени сиреневого куста, он сперва подумал, что и это один из насильно мобилизованных в гитлеровскую армию. Только потом Кальм почувствовал в этом человеке что-то знакомое. Когда же посмотрел внимательнее, тот отвернулся, и Кальм забеспокоился. Оглянулся еще раз. У куста никого не было. Через мгновение он заметил, что этот человек торопливо идет к дому. И верно, Рейноп. Его походка. Надо бы задержать. Ведь это же предатель! Человек, который едва не убил его, из-за которого он два месяца был на краю смерти. Надо окликнуть, и если предатель не остановится, пустить ему вслед пулю. Надо сказать командиру взвода, что этого человека следует задержать. Эти мысли промелькнули у него, но он не сделал ни того, ни другого. Потом он успокаивал себя тем, что это, возможно, и не Рейноп, просто кто-то похожий на Мати.
И все-таки это Мати Рейноп.
Штурмбаннфюрер.
Предатель.
Конвойных сменили. Пленных построили в колонну, и конвойная команда повела их в тыл.
- Все на одно лицо.
Так сказал кто-то из стоявших рядом с Кальмом.
- Убийцы.
Это сказал Вески, и Кальм подумал, что Вески не упустил бы Мати.
- Несчастные люди. Это - Рауднаск.
- Убийцы. Кто убил Юхана? Кто сегодня убил капитана?
Вески от своего никогда не отступается,
- Война убила.
Так сказал Рауднаск.
- Фашизм убил. Фашисты начали. И фашисты должны нести ответственность. Немцы или эстонцы --все равно.
Кальм узнал голос старшего лейтенанта Мяшч. И командир роты пришел сюда.
И Кальм подумал, что Мянд прав.
4
На следующий день седьмая рота третьего батальона двигалась в авангарде полка. За три часа прошли йятнадцать километров. Панически отступающие соединения противника почти не сопротивлялись.
- Ну и чешут! - сказал Тяэгер.- Прямо взопрела. Сентябрь, а погода июльская.
- Знаете ли вы, что сегодняшний бой снова выиграют немцы? - засмеялся Вийес.- Я читал "Эстонское слово". Знаете, что там написано? "Противнику не удалось помешать нам оторваться от него". Слово в слово! Что скажете? Ловко, а? Как, Рауднаск, прав я?
- Геббельс тонкая бестия,- ответил за Рауднаска Тяэгер.
- От этих "отрывов" фрицев у меня спина дымится.
- Еще помучаемся. Соберутся с духом и снова зубы оскалят,- сказал Урмет.
- Ребята, я спою,- предложил Вийес.
Все ждали, что Рюнк скажет: "Только не шлягер", - и посоветует, что именно спеть. Но старшина роты молчал.
Не могу молччть я . --
начал Вийес.
- Прекрати! - запретил Рюнк.
Люди удивленно посмотрели на него. Эта песня всегда нравилась Рюнку. Урмет догадался:
- Это не строевая песня?
- Мы не на прогулке,- выпалил Вески.- Стадо дурней!
Кнюметр за километром оставались за спиной роты. У Рауднаска болели ноги. Он не жаловался. Лес.
Деревня.
Снова лес.
Рота маршировала.
Старший лейтенант Мянд посмотрел на карту и приказал остановиться. Здесь они должны ожидать основные силы полка. Вперед выслали боевое охранение, и рота устроилась на отдых.
В сотне метров от дороги виднелась усадьба. Тяэгер заметил на дворе колодец.
- Товарищ старший лейтенант, я пойду умоюсь. Там, в этой усадьбе.
С десяток человек высказали такое же желание. Мянд согласился.
- Только будьте осторожны,- предупредил он Агура, который тоже пошел к колодцу.
Люди приближались к усадьбе.
- Женщина выглядывает сквозь занавески,- заметил Вийес. - Красавица, ей-богу, красавица.
- Что? Мечта? - спросил Тяэгер.
-- Мечта? Нет, мечта осталась за Эмайыги. Провизор в Тарту.
- Провизор? Тогда ей не меньше сорока,- громко заявил Тяэгер.
- Не провизор. Я хотел сказать -фармацевт. Самое большее двадцать три - двадцать четыре года. Меня еще ни одна женщина с университетским образованием не целовала. Пламя! Я произвел на нее огромное впечатление. Кстати, она поцеловала меня первой.
- Фрицевская потаскушка, если первая поцеловала. Они всегда первыми целуют, - подморгнул Тяэгер товарищам.
- Девушка? - невинно спросил Урмет. Вийес рассердился.
- Ты мужлан, честное слово! Таких вешей не спрашивают. Не правда ли, старик, они мужланы,- обратился он к Рюнку, который всегда поддерживал его.
Рюнк молчал.
На дворе стояла пароконная телега, Воз был туго стянут веревкой. На второй телеге веревки были распущены стороне, за оградой, виднелись лошади с широкими спинами.
- Я покачаю,-сказал Сярглепп.
Вода была холодная, освежающая,
Приоткрылась дверь дома. Девушка, одетая по-городскому, изумленно смотрела на солдат.
- Вы... эстонцы? - спросила она шепотом.
- Как видите,- приветливо улыбаясь, подошел к ней Вийес.- Мы эстонцы, я и мои товарищи.
- Эстонские ребята! - громыхнул Тяэгер от колодца.
- Смеху еще будет,- засмеялся Сярглепп. Девушка недоверчиво оглядывала их. У нее были
большие глаза, и в этих больших глазах отражалось удивление.
- Боже мой! Эстонцы, вы - эстонцы! Мама,- крикнула она в комнату,- они все эстонцы! Говорят по-эстонски и... Иди сюда, мама, они не тронут! Они говорят, что они эстонцы, и у них эстонские лица.
Она сделала несколько робких шагов к солдатам. Вийес пошел ей навстречу.
- Младший сержант Арнольд Вийес из Таллина, представился он, щелкнув каблуками.
Из дома во двор вышли женщины. Были среди них одетые по-городскому, были и крестьянки в длинных юбках и передниках, были молодые, были и старые. Они тоже смотрели на солдат удивленно, недоверчиво и взволнованно.
Быстрее всех оправилась от удивления дородная женщина с полными, молочно-белыми и округлыми руками, кисти которых напоминали пышные лепешки.
- Обождите, господин,- обратилась она к Тяэгеру, вытиравшему шею носовым платком,- я принесу вам полотенце.
Через мгновение несколько женщин принесли снежно-белые полотенца.
- Спасибо,- сказал Тяэгер.
- Хельга, Анне, мыло, быстро! - командовала дородная женщина.
- Не беспокойтесь,- отказывался Тяэгер.
И Вийес начал поспешно мыться. Мыло ему подала девушка, вышедшая первой.
- Нам говорили, что вас давно и в живых-то нет,- заговорила самая старшая из женщин.- Все вы будто бы погибли там, в Сибири. А тех, кто еще остался, тех под одним городом... названия сейчас не помню... всех до последнего перебили. А вас много осталось?
Две женщины, которые до сих пор скромно стояли у двери, подошли поближе.
- Да, да, хозяйка,- заверил лейтенант Агур,- если весь наш корпус промаршировал бы мимо вашего дома, пришлось бы смотреть целый день. Сходите на шоссе - увидите сами. Несколько тысяч человек пройдет и по этой дороге.
- И все вы говорите по-эстонски?
- Не хуже, чем вы, дорогая хозяйка,- сказал Вийее.- Мы можем и петь.- И Вийес запел:
Коль знала б ты, как мне мила...
- Боже милостивый! - всплеснула своими пухлыми руками мать Хельги и Анне.- Кто бы мог этому поверить! Чего только здесь не говорили!.. Что придут русские и убьют. Одного русского солдата взяли, мол, в плен, и он рассказал, что отдан такой приказ. Первые не сделают ничего, им некогда, они должны день и ночь воевать, а те, кто вслед за ними идут, они будто бы будут убивать или ссылать честных людей.
Тяэгер спокойно сказал:
- Фашистская брехня.
- Да, так говорили и писали. И еще похуже,- подтвердила старая хозяйка.- Утром проходили здесь немцы и угрожали. Газеты уже третий день не приходят, и все дороги полны беженцев. Каждый говорит страшные вещи, не знаешь, кому и верить.
Теперь одна из женщин, до сих пор стоявшая в стороне, сказала:
- А мне сердце подсказывало, что врали газеты, Племянница тайком слушала по радио Ленинград - там говорили, что есть Эстонский корпус и еще...
Женщины заговорили наперебой.
Солдат пригласили в комнату. Хозяйка и ее дочери взволнованно хлопотали. Быстро накрыли стол, поставили сало, яйца, масло, сыр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34