За год многое изменилось в роте. Кальм сразу не понял, в чем состояли перемены, но что-то стало по-другому. "Кому" не было больше. "Комуканье" исчезло уже на фронте. Горбушки спокойно оставляли на полках, и никто чужого не трогал. Даже от Рауднаска ничего не прятали. Это Кальм заметил, но не это было самое существенное. Существенное заключалось в ином. Меньше хныкали, меньше сомневались, больше верили; во многом, о чем раньше спорили, были единодушнее и убежденнее.
"И я уже не прежний,- думал Кальм.- Никто, наверное, уже не прежний".
Нет, больше Кальм не мог оставаться равнодушным к тому, что происходило на фронте, в жизни, в их части, в нем самом.
X
1
Наступил последний день 1943 года.
Тяэгер ворчал на Лоога, что тот дал печке остыть,
- Чертова комната! - ругался Лоог.- Крыша протекает, из стен земля сыплется, под ногами грязь хлюпает. Картофельная яма, а не комната!
- Заткнись,- поучал его Тяэгер.- Ты теперь не в Ахаче, а в отделении, где половина парней фронтовики. У нас приличные манеры, не забывай этого.
- Я тоже был на передовой. Возле депо,- защищался ефрейтор.
- Чихал я на твою передовую! - продолжал Тяэгер.- Во время боев отсиживался в десяти километрах от фронта и лакал водку погибших. Шкура!
Хотя Тяэгер был по-прежнему пулеметчиком и всего-навсего младшим сержантом, ефрейтор Лоог считался с ним. Во-первых, потому, что привык выполнять приказы; во-вторых, он хорошо знал силу и ярость Тяэгера.
- Дрова кончились, топить нечем,- оправдывался он.
- Достань! - скомандовал Тяэгер.- Какой ты красноармеец, если не можешь справиться с таким пустяком!
Мысленно ефрейтор Лоог проклинал все отделение. Вернувшись в часть, он поглядывал на всех свысока. Думал - все будут восторгаться: ведь он в отделе снабжения как сыр в масле катался, будут сочувствовать ему. Ничего подобного не произошло. Не подействовали и галифе из шерстяной материи, широкий офицерский ремень, подогнанные по ноге кирзовые сапоги, первосортная гимнастерка и шинель, какой не было даже у офицеров роты.
Из-за мундира у него сразу же произошло столкновение со старшиной. Рюнк потребовал, чтобы Лоог вынул вату из плеч шинели и выдрал резинку из спины гимнастерки. Лоог попытался игнорировать Рюнка:
- Тоже мне старшина! Я на капитанов и майоров поплевывал.
- Ты, конечно, мог высмеять слова какого-то желторотого офицерика из тыловых. А наш старшина - это дело другое,- издевался Тяэгер.
Потом Лоог жаловался Рауднаску: если бы рота ему сочувствовала, он не подчинился бы Рюнку, но кто его поддержал? Только злорадствовали.
И верно - ни отделение, ни рота не ценили его. На каждом шагу издевались. Поэтому Лоог проклинал солдат, а еще больше командира дивизии, по чьему приказу все сверхштатные писаря, кладовщики и другие "деятели" были отправлены обратно в части.
"Ничего, скоро я куда-нибудь да устроюсь", - утешал он сам себя. Но это был самообман. В любую минуту можно было ожидать приказа о выходе на передовую, и тогда все пропало. Кто же с фронта пошлет вспомогательную силу тыловым учреждениям! Когда туго становится, так и штатных тыловиков отправляют на передовую. Под Луками собрали поваров, писарей и обозников, и ему тоже пришлось четверо суток померзнуть у развалин депо. Тогда повезло - фон Засс скоро сдался, и начальник снабжения сулил вытребовать Ло-ога обратно. Теперь там новый начальник, какой-то жалкий человечек, который слово в слово выполняет йсе приказы и распоряжения. Подхалим, карьерист, какой-то ерундовый офицер запаса. А прежний был тертый калач. Бумаги, какие приходили сверху, сперва, не читая, пихал в ящик стола. Через неделю или две вынимал и начинал выполнять только те распоряжения, сроки которых за это время не истекли. Замечательный комбинатор, старая школа. Только дурак, что начал за Сарапик бегать. Из-за женщин-то он и полетел. Командир полка узнал о сопернике и сумел добиться его перевода. Послали в запасной полк. Заклеймили пьяницей. Конечно, глотка у него была первейшая, лакал, как верблюд, но раньше этого небось не замечали!
Засс - начальник немецкого гарнизона в Велнких Луках"
Попасть бы хоть на должность ротного писаря, мечтал Лоог. Но чтобы это устроить, надо много времени. Похоже, что Рюнк заодно с писарем Вийесом. Был бы командир роты более понимающий человек... Ефрейтор Лоог чувствовал, что Мянд предпочитает таких, как Тяэгер, Вески и Тислер. А человека вроде него, Лоога, окончившего торговую школу, знающего бухгалтерское дело, коммерческую переписку, умеющего стенографировать и печатать на машинке, говорящего, кроме эстонского, свободно - хотя и с небольшими ошибками - по-русски, по-немецки, даже по-английски, такого человека полуобразованный офицер ценит не высоко. Лоог был готов даже вступить в партию, но здесь, в стрелковой роте, это едва ли имело смысл. Тислер и Вески в партии, первый- член, второй - кандидат, но ни один не ушел дальше винтовки или автомата. Да и примут ли его? Едва ли.
- Топлива заготовь побольше, - поддержал Тяэгера Вески. - Сегодня новогодняя ночь, должно быть так тепло, что хоть в одних подштанниках разгуливай.
Чертыхаясь, Лоог отправился на поиски топлива.
- Мы из этого чучела, из этого Симуля, еще человека сделаем,- обратился Тяэгер к Кальму.- Доброго фронтовика. Хорошо, что ты вернулся. Возьми-ка бритву и поскреби свой подбородок.
Тяэгер подал Кальму единственную в отделении бритву, .которую тщательно хранили. У ефрейтора Лоога была, правда, безопаска и хорошие лезвия, скрепя сердце он предложил свою бритву Тяэгеру, но тот относился к безопаске презрительно, считал ее детской игрушкой.
Кальм побрился. Их отделение было свободно от всех нарядов. Только печь требовала заботы. Хмурый ефрейтор натаскал кучу всяких жердей и сучьев. Где-то он раздобыл даже толстое двухметровое бревно.
- Расколи,- посоветовал Тяэгер.- Не нужно будет ночью возиться.
На ужин дали кашу пожирнее обычного и говяжьи консервы. Каждый получил по сто граммов водки.
- Опять пшено! - скривил губы Лоог.
- Покоритель Великих Лук! - захихикал Рауднаск,
Если бы это сказал Вески, зачертыхался бы и Тяэгер, потому что и у него пшено застревало в горле. Но ворчать вместе с Лоогом он не хотел.
- Хватит тебе губами шлепать,- мягко сказал он.- Пора забыть об американских консервах, которые вы в тылу делили. Овсянка была бы не лучше.
- Да, верно, лошадиный рис был бы не лучше,- невинно согласился Рауднаск.
Тяэгер рассердился:
- Отец у вас дома у лошади сено ел, а тут на любую еду морду кривите... Юхан, подавай рыбу!
В то время как Тислер доставал с печи и ставил на столик двухкилограммовую щуку, Кальм рылся в вещмешке. И в добавление к щуке, из-за которой Тислер несколько часов мерз на реке, на столе появилась плоская солдатская фляжка.
- Сибирский самогон.
Тяэгер бросил на Лоога многозначительный взглядз
- Видишь, тыловая крыса, что такое отделение фронтовиков?!
Теперь и тыл решил показать себя и поставил рядом со щукой банку американских консервов.
- "Второй фронт"? - удивился Вески.
- Ох ты, пропащая душа! - выговаривал Тяэгер Лоогу. - Эту банку ты должен был по-христиански разделить с нами сразу же, как только вернулся в роту. Но сегодня прощаем тебе, потому что ты победил сам себя.
- К Кальму ты не цеплялся,- защищался Лоог,- он бутылку зажал.
- Вот беспонятная образина! - доброжелательно укорял Тяэгер.- Кальм берег водку на сегодня, а ты прятал банку, чтобы в укромном местечке в одиночку брюхо набить.
Вески разлил казенную водку по стаканчикам.
- Выпьем за наше наступление,- предложил он.
- За это я хоть литр выпью,- высоко поднял алюминиевую кружку Тяэгер.- Прозит, братцы!
- Все мы его ожидаем. Ох и надоела же эта тренировка! Гоняют и гоняют,- сказал Тислер.- Чокнемся, друзья! Выше стаканы!
- Какие стаканы! Не шутите. Жестяные кружки, В "Золотом льве"1 - вот там были бокалы! Моравский хрусталь...- Лоог солидно надулся.
- Если Юхан, старый фронтовик, сказал "стаканы", так это стаканы и есть. Не можешь ничего умного придумать, так и заткнись! - рассердился Тяэгер.- Не обращайте внимания!
- Дерьмо выплыло наверх,- бросил Вески.
- Восславим господа всемогущего,- поднял кружку ко рту Урмет.
Кальм выпил молча.
- Мой отец всегда учил,- заговорил Тяэгер, опорожнив кружку и понюхав кусочек хлеба: - "Если водки мало, а гостей много, предложи им быстренько две-три подходящие посудины, а закуску давай на кончике ножа. Потом еще за хорошую выпивку благодарить будут".
- Сразу пивной стакан - это глупый обычай,- упрямо утверждал Лоог. - Серость. Мне просто страшно пить из такой кружки. То ли дело тоненькая, с палец, рюмка!
- Не мели ерунды, дорогой ефрейторчик,- сказал Тяэгер. - У меня дома из твоего моравского хрусталя графин и шесть рюмок, но когда на фабрике в складчину покупали литровку, никто не вспоминал о рюмках. Бутылку ко рту - и дело в шляпе. "Главы государства" 2 хватало на четыре-пять человек. А ты - серость...
Дверь распахнулась, и три человека вошли в землянку.
- Принимайте гостей!- крикнул ротный писарь Вийес. Остальные двое были командир взвода Мяги и старшина роты Рюнк.
- Арну, чертушка! Артур, блудный сын! Отто, сатанинская душа! Без полной фляжки мы вас не впустим,- встретил их гулкий бас Тяэгера.
- Если бы Артур сегодня забыл о нас, мы вычеркнули бы его из списка друзей,- сказал Тислер.- От человека из Джурчи всего можно ожидать. Ты начинаешь забывать обычаи своей деревни.
1 "Золотой лев" - ресторан в Таллине, разрушенный во время войны
2 Так называли литровую бутылку водки.
- Самбрук! О тебе я, верно, забыл. Не сердись,- засмеялся Мяги и сел рядом с Тислером.
- Отто, а ты почему рта не открываешь? - спросил Тяэгер.- Неужели у тебя и впрямь ничего не булькает за пазухой?
- За старшину сегодня говорю я,- заявил Вийес- Его лишили слова, потому что свою порцию он уже принял, а больше у него за душой ничего нет. Слишком узкий у него кругозор для его должности. Не умеет ничего отложить для себя и своих друзей. А у меня натура другая. Поэтому у меня за поясом булькает фляжка, а у него не булькает. По правде говоря, это водка Мяги, он ее в военторге купил. Получайте пропуск, который Тяэгер требует.
Тислер подсел поближе к Кальму.
- Ты не врешь? - допытывался он.-- Значит, Вера действительно была... ну, как это у женщин... ты понимаешь?
- Не вру. Разве Вера сама не писала?
- Писала, Энн, писала, я верю. Спасибо, Энн, за доброе слово! И выше голову! Никого из нас война не радует. Легко ли мне было? Легко ли тебе было? Видел тебя в госпитале - кожа да кости, боль да муки. А кому легко? Что нас впереди ожидает? Я не знаю, увижу ли своего третьего ребенка. Ты не знаешь, вернешься ли в Таллин. Но время не такое, чтобы киснуть. Сперва нужно с фашистами рассчитаться. Тяэгер, налей мне еще. Сибирского.
- На будущий год, может, до дома дойдем,- сказал Вески, глядя в топящуюся печь.
- Дойдем! - заверил Тяэгер.- Дойдем, чтоб мне провалиться!
- Да, домой хочется,- произнес Сярглепп. Рауднаск заметил:
- Война еще не выиграна!
- Да. Но мы победим. Ты что, ослеп? Не видишь, что происходит? - загремел Тяэгер.
- Я не хочу думать о войне,- заговорил Вески,- война мне уже перевернула внутренности. На перевязках волком выл. Каждый день, целый месяц. Орал и плакал. Зачем мне война? Мое дело - пахать и сеять. Получил землю, дом построил. Под березами. Но я понимаю, что, пока мы не Выгоним фашистов, мне не пахать и не сеять в Рабааугу.
- Не пойму, по чему ты больше скучаешь - то ли по рабааугуской земле, то ли по Юте? - поддел его Вийес.
- Рабааугуская земля, Юта и я - это одно.
- Послушай, Юри, что я тебе скажу. Юта не такая уж мелочная, чтобы не простить тебе фронтового греха. Хочешь, познакомлю с шикарной бабой? Для утешения и бодрости духа Дыхание остановится, когда увидишь ее. Для меня она слишком серьезная. Отсюда километра четыре. Это не легкомысленная юбчонка. Симуль вокруг нее крутился - так послала куда подальше. А солидный дядя вроде тебя ей подошел бы.
- Ты, Вийес, еще мальчишка. Бегай, раз охота, а взрослых мужчин оставь в покое,- выговаривал ему Рюнк.- Юри, в будущем году мы должны быть дома. Я с Вильмой приеду к тебе з Рабааугу з гости.
- Пиво Юта варит такое, что.
- Вильма споет нам .
- Я покажу вам карточку Юты и дочери,- сказал Вески, и все снова рассматривали фотографию, сделанную сыном рабааугуского Сасся Стройная с крепкими руками, белокурая женщина и светловолосая девчушка стояли под белоствольными березами.- Теперь эти березы на моей зехмле. И под ними мой дом. Ветви нависают над крышей. Красивый дом, ребята. Не успел достроить. Но я дострою, я должен достроить. Ради этого можно стерпеть даже, когда в твоих кишках копаются.
- Жаль, что у меня нет карточки Вильмы и сына,- пожалел Рюнк.- Пошла на дно вместе с пиджаком и остальным... Ну, увидишь, когда к тебе погостить приедем.
Вийес в это время агитировал Кальма.
- Я познакомлю тебя с девчатами из железнодорожного батальона,- горячо говорил он.- Не пожале, ешь! В одну я влюбился. Мечта, неземное существо! Я Машу уже четыре раза видел, а поцеловать не смею. Только чертовски далеко.
- А разве Кирсти Сарапик больше не твоя мечта? - уколол Мяги.
- Почему! Ее рыцарем я останусь до смерти. Танцевал с ней. Легкая, как воздух. И рука у нее...
- Сарапик? Ваша Кирсти пепеже нашего командира полка,- презрительно сказал Лоог,
- Заткнись! - рявкнул через стол Тяэгер.- Нечего хулить женщину, с которой ты сам не спал... Да и тогда держи язык за зубами.
Лоог издевательски засмеялся.
Вдруг встал Кальм. Он схватил ефрейтора за плечо
- Что значит этот смех? Ты хочешь сказать, что.. Говори!
Вспышка Кальма, до сих пор сидевшего молча, удивила всех. Кальм яростно тряхнул Лоога.
- Отпусти... Вы все...- пробормотал тот.
- Отвечай!
- Слышишь, что у тебя спрашивают?!-загремел" в свою очередь, Тяэгер.
- Все говорят... что Сарапик... любовница полковника.
Кальм отпустил Лоога.
Вийес протянул Энну свою кружку.
- Возьми. Успокойся. Лоог - дерьмо. Он не понимает, что такое красота, чистота. Все своим языком готов опоганить.
Потом они пили самогон, хвалили Кальма, Тислера и Сибирь, где гонят такой чистый и крепкий напиток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34