В первую очередь, конечно, родные. Его ждут мать и отец. А вдруг они уже потеряли надежду увидеть его? Нет, родители все еще ждут и надеются. А народ? Ведь народ - это не только родные.
Кальм задумался.
- Как ты думаешь, народ ожидает нас? - тихонько спросил он у Тяэгера.
Тяэгер подумал и ответил:
- Если рабочие нашей фабрики не примут меня с распростертыми объятиями, тогда нет правды на земле.
- Сассь-то, конечно,, по мне не скучает,- сказал Вески, слушавший их разговор.- Не скучают и серые бароны, и все, кто продался гитлеровцам.
- Сасси не народ,- пожал плечами Тяэгер.
Эшелон подходил к какому-то поселку. Большой, наверное - город. Показались контуры какого-то строения. Вскоре сквозь сетку лесов стали видны высокие стены из светлого силикатного кирпича. Появились гигантские бетонные колонны. На металлических решетках сверкало пламя сварки.
- Уже восстанавливают,- сказал капитан Аава.
- Волховстрой,- ответил младший лейтенант Мяги.- Скоро будем в Ленинграде.
- Уже восстанавливают,- повторил командир батальона.- Чудеса! Сколько же у нас еще силы!
Кальм подумал: какой сейчас Таллин? И какой будет его родной город после освобождения?
Рюнк сказал Урмету, что, наверное, много лет пройдет, прежде чем удастся отстроить все уничтоженное в войну.
Вески проголодался. Он размышлял, что дадут к обеду. Суп с сушеной картошкой, к которой он никогда не привыкнет, или что-нибудь другое? На второе будет, конечно, каша. И кусок красной рыбы.
Мянд думал о Кирсти. Он очень часто думал о Кирсти. Слишком часто.
Тяэгер свернул цигарку. Он мысленно повторял, что рабааугуские сасси не народ. Народ - это такие, как он. Рабочие люди.
Лоог размышлял, не обратиться ли снова к командиру батальона. Быть может, чапитан назначит его помощником штабного писаря, который плохо знает русский ..
Вийес подумал, что лучше бы им не пришлось воевать с эстонцами. Потом вспомнил Машу, девушку из железнодорожного батальона,- она осталась в Луках.
Соловьев жадно смотрел в окно вагона.
Тислер размышлял про себя, что если говорят правду и фашисты сколотили различные полицейские батальоны и легионы, то получается как в гражданскую войну: с одной стороны красные, с другой - белые.
Сярглепп пытался представить себе, как будут смотреть на него родители и сестра, когда он придет домой с автоматом за плечами, с комсомольским билетом в нагрудном кармане. Вот смеху будет!
Харри Ханимяги и Альберт Пакас с любопытством разглядывали командира батальона: не так часто он запросто приходит в роту. Может быть, он еще что-нибудь расскажет? Но капитан Аава молча смотрел в окно.
Вечером капитан Аава сказал своему заместителю, капитану Виноградову:
- Почему-то я не предполагал, что мы вступим в Эстонию через Нарву. Я представлял себе, что это произойдет на юге. Через Псков - Печоры-Выру. Ведь от Великих Лук до южной Эстонии рукой подать. Мне казалось, что поэтому-то нас там и держали.
Капитан Виноградов откровенно признался, что он не думал, каким путем они пойдут. Но был уверен, что корпус примет участие в боях за освобождение Эстонии.
Весь вечер капитан Аава просидел у окна. Вдали виднелись четырех-пятиэтажные дома. Рядом с железной дорогой зияли огромные воронки от бомб. Потом промелькнуло несколько разбитых орудий. В стороне, на голом поле, стоял обгоревший танк. "Видимо, подъезжаем к Ленинграду",- думал капитан.
Лейтенант Симуль подвинулся к командиру батальона и сказал:
- Как мне хотелось бы стать одним из защитников Ленинграда!
Капитан Аава не ответил.
Когда другие уже укладывались спать, лейтенант Симуль сидел, схватившись обеими руками за голову.
- Я сойду с ума.,.- бубнил он себе под нос, но все же достаточно громко, чтобы мог услышать командир батальона. Но и на этот раз капитан Аава не ответил.
На станции Калище дивизия выгрузилась.
- Почему мы не едем дальше? - спрашивал Тяэгер у каждого встречного. Он спросил это и у лейтенанта Симуля.
- Я больше не в курсе дел,- необычно любезно извинился Симуль.- Меня насильно посылают в Ленинград, в госпиталь. Мучительные боли. Проклятая контузия...
Придав своему землистому лицу выражение умирающего, он потащился к вокзалу. Тяэгер непонимающе смотрел ему вслед.
- Шевелись, ребята, шевелись! - крикнул Рюнк бойцам, хлопотавшим у вагонов.
И обратился к Тяэгеру:
- Спроси у Мянда. А еще лучше - у самого "старика", командира полка. Он знает. А мы знаем столько же, сколько и ты, Сярглепп! Опять ты титьки заголил, как кормящая мать! Лондонский курортник, а не солдат!
- Наверное, впереди дорога разбита,- рассуждал Вески.- Отсюда до границы Эстонии недалеко.
- Хочешь въехать в Нарву в спальном вагоне? - засмеялся Урмет.- Топай, браток, топай! С пятки на носок. Было бы о чем говорить - всего сто километров, да еще по холодку.
Станцию Калище немцы так и не взяли, хотя около двух с половиной лет окружали эту небольшую прибрежную полоску. Батальон остановился в деревне вблизи станции. Задымили полевые кухни.
- Сперва дадут каши, потом начнется марш,- сообщил Соловьев.
Тяэгер допытывался:
- Куда?
Соловьев свернул папироску.
- На запад, браток, на запад.
- Дал бы бог! - пробурчал Тяэгер. Ему не сиде-
лось. Но пойти было некуда. К тому же запретили далеко отходить. Тяэгер топтался на месте, как медведь в клетке.
Неподалеку стоял дом.
Тяэгер остановился возле Кальма.
- Видишь? - указал он на здание.
- Красивый дом,- сказал Кальм.
- Стекла целы. Занавески.
Тяэгер направился к дому. Какая-то непреодолимая сила влекла его туда. Кальм пошел вместе с ним, Вески и Соловьев потащились вслед.
- Куда это ты? - спросил Кальм.
- Так просто... Смотри, на окне горшок с цветами,
- Фикус,- сказал Вийес.
- У фикуса листья шире. Пальма? - высказал свое мнение Соловьев.
У домл Тяэгер остановился. Дом казался удивительно мирным - гардины на окне, горшок с цветами, видневшийся сквозь гардины, всё...
- Ох дьявол! - выругался он вдруг. Вески вздохнул:
- Как мой дом. Смотри, и березы растут..! Он потоптался на месте и вдруг решил:
- Пойду попрошу попить.
Он ПОДРЯЛСЯ по ступенькам крыльца и постучал. Тишина.
Постучался снова.
Дверь открылась. На пороге появилась пожилая женщина. Она, видимо, несколько побаивалась пришельца, И Вески как-то растерялся. Наконец пробормотал:
- Вода. Пить. Извините... Хозяйка впустила его в дом.
Скоро он сно&а вышел и позвал других:
- Пошли, погреемся.
Тяэгер обил снег с валенок и последовал за ним. Пошли и остальные. В прихожей Тяэгер увидел яркую полосатую дорожку и снова вернулся на улицу. Здесь он еще раз тщательно отряхнул снег с валенок и лишь после этого решился войти в комнату. И другие, прежде нем последовать за Тяэгером, старательно счистили снег с валенок. Они приводили себя в порядок, как будто входили не в простой деревенский дом, а в высокий жтаб, где так и снуют полковники и генералы.
Хозяйка серьезно смотрела на них,
Крашеные полы, стены, оклеенные обоями, занавески на окнах, на столе вышитая скатерть, куча снежно-белых подушек на кровати. Маленький, чистый и Зютный деревенский дом напоминал о мирном времени, о котором каждый мечтал в глубине сердца. Два с половиной года они жили в лесу, в бараках пли в землянках. Немногие сохранившиеся под Великими Луками здания были разграблены, разбиты, пусты и холодны, вернувшиеся в них люди еще ничего не успели привести в порядок. Здесь все по-другому, как до войны.
Хозяйка пригласила гостей садиться.
Сквозь открытую дверь виднелась кухня. На полке рядами стояли четырехугольные, покрытые глазурью банки двух размеров для муки, сахара, риса и других продуктов. "Наверное, фарфоровые",- подумал Кальм. У них в Таллине были такие же банки, только из жести. На полке стояли миски, горшочки, тарелки. Посуда сверкала чистотой.
Потом взор Кальма остановился на книжной полке с ючеными ножками: такая же полка была у теги в Пайде.
Тяэгер как-то удивленно рассматривал все это.
Вески, указывая на скатерть, прошептал:
- Юта умеет вышивать так же красиво. Хозяйка крикнула в соседнюю комнату:
- Фома Никифорович!
В комнату вошел старик лет семидесяти.
- Гости у нас.
Голос женщины дрогнул.
У них было четверо сыновей. Самый старший, Александр, погиб в финскую войну. Двое, Петр и Виктор, пропали без вести в самом начале войны. Четвертый, Леонид, убит. Обо всем этом рассказала хозяйка. Испросила сквозь слезы:
- Как вы думаете, может, Петр и Виктор живы?
- Живы они, - сказал Соловьев. - Многие пропавшие без вести потом объявлялись.
Тяэгер утвердительно кивнул.
Все они пожелали, чтобы сыновья хозяйки оказались живы, чтобы произошло чудо, которого она так ожидает.
Когда солдаты уходили,- Рюнк прислал за ними ефрейтора Лоога,- хозяйка призналась, что сперва боялась их.
- Страшно, когда услыхала ваш язык. В де-ЁЯподдатом году эс гонцы здесь свирепствовали. Грабили ужас как. Еще почище, чем солдаты Юденича.
- Это были белые, Екатерина Николаевна. Что о белых говорить! - вмешался ее муж.
- Говорят, и сейчас есть такие эстонцы. Под Кингисеппом облавы делали и партизан ловили. Злые и грубые, как немцы. Одну повесили, детей держали в сарае на морозе. И русских не терпят, видеть не могут.
- Екатерина Николаевна,- снова с непривычной для Кальма почтительностью обратился хозяин к своей жене,- ведь эстонцы бывают всякие, как и мы, русские. Кулаки, пролетарии - всякие. За многие годы, слава богу, мы научились в таких делах разбираться. И эстонцы, наверное, плачут, стыдятся страшных дел полицейских батальонов, так же, как мы не знаем, куда глаза девать, когда о власовцах речь заходит. Кулак или хозяин фабрики, он, конечно, ненавидит таких русских, которые помогают эстонцам советскую власть устанавливать.
Кальм не все понял и потом, когда они уже маршировал по заснеженному шоссе, попросил Соловьева перевести.
Потом долго шел молча и наконец взволнованно сказал:
- Хозяин прав.
Кальм думал, что между такими людьми, как Мянд и Рейноп, непреодолимая пропасть. И его, Энна, путь разошелся с путем Мати. Мати считает, что таких, как Энн Кальм, нужно расстреливать, Теперь единомышленники Рейнопа ожидают их под Нарвой. А вдруг среди них и сам Мати? Он хотел поделиться своими мыслями с Соловьевым, но передумал и не сказал ни слова.
На третий день марш был окончен. Штаб батальона разместился в деревне, роты - в высоком еловом лесу. Взводы начали строить землянки.
- Видишь, снова мы себе пещеры роем. Мне это осточертело,- жаловался Тяэгер Кальму.- Почему нас не направили под Нарву? От этой кротовой жизни у меня уже ревматизм в пояснице. Неужели мы так и не пойдем в бой? Почему русские должны воевать и умирать за нас?
XII
1
Зиму сменила весна, весну - раннее лето, а дивизия все еще стояла за рекой Лугой. Штабы в деревнях, роты в лесах. Учения месяц оборонных работ и снова учения.
В седьмой роте третьего батальона произошли кое-какие изменения.
В роту вернулся Карл Агур. Он окончил военное училище, носил на погонах лейтенантские звездочки, и назначили его заместителем командира роты. Старший сержант Юри Вески стал старшиной первого взвода. Командиром отделения назначили сержанта Тислера. Энн Кальм получил повышение - стал ефрейтором.
И еще одно дело. Выросла семья Тислера. Жена родила ему дочь.
А в остальном все по-прежнему.
Внйес по вечерам исчезал в деревне, и когда утром, составляя строевую рапортичку, он клевал носом, Тюнк ругал его:
- Ты что, развлекаться сюда прибыл? - Так я ничего...
- Мянд приказал предупредить. В последний раз,
- Откуда он знает? - испугался ротный писарь.
- Ему по ночам не спится. Увидал, что твое место пусто, дал взбучку мне и Мяги. Рассердился всерьез.
- Ну, назначьте Лоога на мое место. Я иначе не могу.
- На гауптвахту бы надо тебя...
- И это не помогло бы, Отто. Оиа изумительная женщина. После войны поеду к вей, буду в России жить. Чего ты смеешься?
- По годам - мужик, по уму - ребенок. В каждой деревне теряешь голову. Брось шутки шутить. Попадешься - пеняй на себя.
Разговор с Рюнком опечалил Вийеса. Но ночью он опять исчез.
Тяэгер стал мрачным и хмурым. Он всем возражал и на учениях держался тупо, как деревянная колода. Крепко довелось помучиться с ним командиру взвода Мяги. Единственный, с кем Тяэгер немного считался, был старший лейтенант Мянд. Сейчас никто не хотел ссориться с командиром роты, потому что он стал суровее и требовательнее, чем когда бы то ни было раньше.
- Как Симуль,- горевал Тислер.
- Нет,- защищал Мянда Тяэгер,- я на его месте еще хуже был бы. Такая жизнь любого из себя выведет. Советская Армия ведет бой на западе от реки Наровы где-то под Аувере, а мы здесь учения проводим.
Вдруг Вески показал зубы:
- Не ной. Раз приказано ожидать, так жди, хотя сердце и сочится кровью. Придет время, бросят и нас вперед,- тогда покажешь себя.
Старший лейтенант Мянд попытался забыть Кирсти, забыть свою неудачную любовь. Но справиться со своим чувством он не мог. Избегал встреч с Кирсти, а когда они иногда все же встречались, держался так, как будто между ними ничего произошло. Только сам Рейн Мянд знал, какого огромного напряжения это ему СТОИЛО.
Он загружал себя работой, стал очень требовательным к подчиненным.
Днем ему еще удавалось не думать о Кирсти, но по ночам он не мог никуда уйти от воспоминаний.
Известие о рождении дочери привело Тислера в вос" торг.
- Во время войны женщины должны бы приносить сыновей,-сказал Мяги.- Но от человека из Самбрука нельзя требовать большего.
Тислер смеялся. Он был так счастлив, что не ответил на подначку друга.
Лоог хихикал:
- Его ли эго ребенок-то?
- Из тебя, наверное, никогда человек не выйдет,- сказал ему Вески.
Тислер смеялся й на слова Лоога. Его ничего не трогало.
Все свое свободное время Лоог посвящал завязыванию знакомств Й связей. Долгое время он обхаживал батальонного адъютанта. Он бросил курить, выменял на табак алюминиевый портсигар, на котором были выгравированы ели, горы и сабля, дал выгравировав еще слова: "От бойцов бат. лейт. Симулю" - подарил его адъютанту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34