— Мы пролетели самый опасный участок пути — над Косово и Скопье, где сейчас полным-полно натовцев. Возвращаться назад глупо. По сути, нам остаётся взять покруче к востоку — и через триста километров мы встретимся с капитаном Шевцовым, — прохрипел Телегин. Ребята заметили, что ему всё труднее говорить: на верхней губе снова проступили мелкие бусинки пота.— А как же Вы, товарищ подполковник? — обеспокоенно спросил Петя. — Вам же врач нужен…— У Шевцова подлечусь, — Телегин махнул рукой. — Ну всё, братцы кадеты, надо срочно упархивать отсюда. Пока натовские вертолёты не появились…Взлетели и потянулись на восток, к морю. Слава Богу, подполковник держался молодцом, больше сознания не терял. Иванушка убеждался в этом всякий раз, когда Телегин вдруг резко менял курс — видимо, для того, чтобы облететь очередной опасный район.На рассвете запахло морем. Вскоре оно показалось вдали, словно край огромного зеркала. Царицын увидел красивую, очень большую чайку.— Ещё один «ратный галеб!» — он обернулся, чтобы помахать Петруше рукой и показать ему птицу.Петруши позади не было. Глава 14.Затерянный мир Люби истинную славу, отличай любочестие от надменности и гордос ти. Приучайся сызмальства про щать погрешности других и никогда не прощай их самому себе. А. В. Суворов. Из письма крестнику Александру Вот дурень… Он же без компаса… Пропадёт, и машина секретная невесть кому достанется…Как проклятые, они с Телегиным кружили минут двадцать, ожидая, не покажется ли из утренней дымки чёрный тарахтящий «Ка-56».Царицыну хотелось плакать. От жалости, что Петруша пропал теперь уж наверняка, потому что они не могут ждать его больше, чтобы самим не упасть в море с опустевшими бензобаками, и от злости, что толстый дурачок опять опозорился.«Хорошо ещё, если погибнет, это хотя бы спасёт его от позора, — думал Царицын, борясь с настойчивым желанием расплакаться. — А что если он просто сидит где-то на бережку и ждёт, пока приедут полицейские, чтобы отвезти его на допрос, а „Чёрную осу“ — в лабораторию, к натовским экспертам?»Царицын даже сплюнул с досады. Плевок полетел в Эгейское море. Он, Царицын, никогда бы не оказался в такой дурацкой ситуации. Никогда бы не подвёл товарищей. Нет, всё-таки неправильный этот Тихогромов. Ненастоящий был кадет.Какая жалость, друзья мои, что наш герой был так огорчён потерей друга именно в те минуты, когда его маленький вертолёт летел над благословенной землёй Эллады — самой прекрасной и дивной страны под небесами! Ах, если бы северный мальчик Иван Царицын перестал плакать, он бы не мог не подивиться удивительной, вечной красоте величественных гор, возвышенных и дивных, как древние боги Олимпа, а также широких и щедрых долин, где испокон веку — ещё в те времена, когда дикие Ванины предки грелись в пещерах гиперборейской Скифии, — уже плодоносили искусства и ремесла… Он бы внял звону хрустальных источников, наполненных живым блеском резвящейся форели, стыдливому шелесту оливковых рощ, где и поныне, кажется, звучит эхо вакхических песен… Ах, если бы этот суровый северный юноша, воспитанный среди медведей и полярных оленей, мог прикоснуться к тёплому камню церквушек, попробовать парного молока, пахнущего горным разнотравьем, отведать удивительного заоблачного мёда — я уверен, он был бы покорён гипнотической, эльфийской красотой моей Родины.Бледно-розовое утреннее солнце уже совершенно вынырнуло из упругих шелков Эгейского моря, и ночную прохладу растерзал, развеял сухой азиатский ветер, когда два крошечных упорных вертолётика перестали кружить на одном месте — и уныло потащились дальше, на юго-восток. Вскоре вконец измученные подполковник Телегин и кадет Царицын увидели впереди нечто вроде гористого острова — продолговатый, заросший лесом хребет, завершавшийся на южной оконечности внушительной вершиной, склоны которой обрывались в море.Передовая «оса» Телегина начала снижение. Они ещё довольно долго летели над горами, скрывавшими в зелёных расщелинах россыпи беленьких хижин. Часто попадались и храмы — как правило, красного цвета, не очень похожие на русские церквушки, но тоже с крестами.Наконец подполковник высмотрел удобное место для посадки. На пологом, возвышенном склоне оврага в кругу высоченных и строгих кипарисов виднелся ослепительно-белый домик с округлой крышей. А чуть пониже, на противоположном берегу бурливого потока, — довольно просторное поле, где паслось несколько непривязанных маленьких лошадок. Всё поле было в утреннем тумане. Казалось, лошадки стояли по колено в молочном озере. Ни одного человека не виднелось ни возле лошадок, ни на тропинке, ведущей к белоснежному домику. Это обстоятельство, думается, особенно порадовало подполковника Телегина.Вертолётики вмиг разогнали винтами туман и — попрыгав по мягкой траве — затихли. «Ратный галеб» Царицын соскочил с воздушного мотоцикла — и бросился к Телегину. Тот уже слабо махал рукой.— Слышь, брат Царицын, сознание слабеет. Могу отключиться. Надо передохнуть…— Прикажете устроить лагерь, товарищ подполковник? — переспросил Ваня, но Телегин уже не слышал.— А ты, Тихогромов, где шлялся? Ну-ка быстро в лес и наруби дров. Вопросы есть? — утопающим голосом сказал Телегин.Иванушка понял, что дело плохо. Подполковник начал бредить, его лицо от скользкого пота казалось лакированным, застывшим. Повязка на спине и бедрах была черна от крови. Жгут на бедре сполз до колена, кровавая лужица скопилась на сиденье.— Я мигом, товарищ подполковник!..Ваня опрометью бросился в сторону белого домика. Перепуганному кадету почему-то показалось в ту минуту, что это сельская больница… Может быть, потому, что домик был чистенький, белый и приветливый на вид.Рискуя свернуть шею, Царицын скатился по довольно крутому склону, плюхнулся в ледяной поток. Стиснув кулаки и часто дыша от холода, по скользким камням, по колено в ревущей пене перебрался на другой берег.Вон и белый домик показался! Чуть не врезавшись в заборчик из ржавой сетки, натянутый среди деревьев, Ваня хотел было привычно, по-суворовски, преодолеть это препятствие — но приметил сбоку скамеечку, поленицу дров и рядом косую калитку. Задыхаясь, ухватил железное кольцо и заколотил по металлической пластине.Деревянная дверь в домике отворилась мгновенно — будто стоявший за ней бородач в сером долгополом халате только и ждал, когда же Ваня наконец постучит. «Высокий, длиннорукий и страшно похож на рыцаря», — успел подумать Ваня.Завидев гостя, худощавый «рыцарь» в халате стал поспешно спускаться по тропинке. Возле самой калитки он поднял глаза, и Царицыну снова показалось, будто этот человек совсем недавно отбросил копьё и вылез из доспехов. Вся нижняя часть лица его была скрыта тёмно-русой бородой, что поневоле подчеркивало красоту серых глаз, во взгляде которых светился благородный ум.Бородач не удивился, увидав перед собой мальчика в потёртой форменной куртке и совершенно мокрых штанах.— Калимера, — с вежливым вниманием произнёс он, живо отворяя перед Царицыным калитку.— Good morning, sir! — быстро сказал Ваня. — We desperately need a doctor, it's pretty urgent, sir Добро утро, сэр! Нам страшно нужен доктор, и это весьма срочно, сэр (англ.).

.— Bist du aus dem Deutschland? Ты из Германии? (нем.).

— мягко улыбнулся человек, поглаживая длинную вьющуюся бороду; крупные серые глаза его посмотрели с интересом. — А впрочем, я вижу — вы из России. Очень-очень хорошо. У нас есть доктор, заходите скорее в дом.Ваня едва лоб не расшиб о низкую притолоку. Внутри было чистенько и пахло печкой, тёплыми досками, сухой пылью да какой-то приятной для чутья древесной смолой. Навстречу из-за боковой двери выскочил некто низенький, тоже бородатый — только не с белым и высоколобым лицом, как первый, а совсем смуглый, с живыми чёрными глазами и крупной зубастой улыбкой в бороде:— Руссос, руссос! Калимера! Кала, кала! — заквохтал он, зачем-то обнимая Ваню за плечи. Пальцы у него были коричневые, железные и с обломанными ногтями.— Вы доктор? — быстро и прямо спросил Ваня.— О нет, юный друг, это не доктор, — мягко пояснил худощавый, склоняясь сзади к Ваниному плечу. — Это наш отец Арсений. Он хорошо разбирается в травах и делает прекрасные отвары, однако он всего лишь ученик. Как, впрочем, и я. А настоящий врач скоро придёт, садитесь пока на лавочку.— Скорее позовите врача! — Ваня не мог усидеть на месте. — Там человек умирает, понимаете Вы?!— Нужно подождать совсем немного, старец сейчас беседует с другим больным, — ласково, но твёрдо сказал худощавый. Он говорил так, будто стеснялся собственного голоса, а между тем, этот голос был очень приятный, прямо какой-то шелковистый. «Ужасно умный дяденька, но ужасно медлительный», — подумал Ваня и в отчаянии сел на скамейку.Отец Арсений присел напротив, поджал босые ноги с заскорузлыми пятками. Выглядел он ужасно потешно: борода белая, а лоб и нос — тёмные, загорелые. По всему было видно, что отец Арсений — старичок неунывающий. Он тут же достал из кармана немного запылившийся рыжий сухарь и со счастливой улыбкой протянул Царицыну.— Паракало, — сказал он. — Глико! Я пылохо по-рускому го-воряю, да-да.Между тем, «рыцарь», как мысленно прозвал его Ваня, поднялся, выплыл из комнатки и вернулся с деревянным подносом, на котором блестел стакан с прозрачной водой — и на блюдечке розовела горка лукумовых долек, обсыпанных пудрой.— Угощайтесь, — слегка кивнув, предложил «рыцарь». Потом сложил утончённые руки на коленях, склонил голову и произнёс:— Давайте знакомиться. Отец Арсений вам уже представлен, а моё имя — отец Ириней.Ваня кивнул вежливо, но поспешно. Сказать он ничего не мог, так как рот был забит восхитительным лукумом. Только теперь Царицын вспомнил, что не завтракал. «Странное место, — подумал он, спешно жуя и оглядываясь. — Какой-то затерянный мир… Бородатые, лукумом угощают, по-русски понимают… На моджахедов вроде не похожи».— Кто Вы, юноша? — спросил отец Ириней. — Откуда залетели в наши края?— Мы? — Ваня поперхнулся, поспешно запил сладость ключевой струей, от холода приятно заныли зубы.— Мы… орнитологи из московского дома пионеров. Вот видите, — Ваня похлопал себя по предплечью, — это эмблема нашего кружка. Ловим птичек. Экспедиция у нас.— Ах, как интересно, — искренне обрадовался отец Ириней. Отец Арсений тоже заулыбался и, с неподдельным интересом разглядывая вышитую чайку, заёрзал на лавочке, но сказать, видимо, ничего не мог.— Этой ночью мы ставили силки… на чёрных ласточек, — продолжал талантливо завираться Царицын, впрочем, на языке разведчиков такая ложь называется профессиональным словом «легенда», — и вдруг, представляете: в темноте столкнулись с браконьерами! Наверное, они приняли нас за кабанов. Начали стрелять, и один охотник подстрелил нашего руководителя, доцента Телегина.— Какой ужас! — воскликнул отец Ириней. — Да, эти браконьеры совсем распоясались! А здесь вообще запрещена охота… Но где же Ваш раненый доцент? Срочно его сюда!Проворный отец Арсений первым выбежал из домика. Царицын обогнал его на тропинке, на бегу махнул рукой в сторону поля с лошадками — а сам со всей мочи дунул вниз, к речке: прежде чем подоспеют бородачи, нужно успеть оттащить вертолёты, спрятать в кустах.Телегин был без сознания. Кадет Царицын, хрипя от натуги, вытащил подполковника из седла, осторожно положил лицом в траву — а сам схватил «Чёрную осу» за мачту и поволок в заросли. Насилу успел: отец Арсений, прыткий не по годам, примчался минуты через три. За ним спешил, придерживая длинный подол, отец Ириней.— Ах, какой тяжёлый господин доцент! — удивлялся отец Ириней, когда Телегина тащили к домику.Оказывается, проложенный Царицыным путь через горную речку был хоть и кратчайшим, но отнюдь не единственным. Чуть выше по течению потока имелся шаткий мостик, и через него от пастбища с мулами к кипарисовой рощице вела живописная тропка.Ударом ноги Царицын распахнул калитку (руки заняты, он придерживал Телегина под плечи и за голову, чтобы не болталась). Раненого «доцента» занесли в домик и положили на узкую лавку. Два бородача и Ваня присели на пеньки, которые заменяли здешним обитателям стулья.— Старец освободился! — быстро прошептал отец Ириней, указывая на дверь в смежную комнатку. Эта дверь уже раскрылась, и на пороге появился тот, кого бородачи называли «старцем». Худенький, немного сутулый, в штопаном-перештопанном сером халате, таком же длиннополом, как у других бородачей.Какой необычный человек… Смотрит в пол, вздыхает и потирает большие, крестьянские ладони. Мягкая, немного кудряшками борода, седенькие брови — а вот поднял глаза, и…Ваню обожгло: да ведь знакомый, почти родной взгляд! «Где-то видел… где же я видел его?»Бородачи бросились к своему начальнику. Ваня поразился: они по очереди схватили его загорелую руку и каждый поцеловал: отец Арсений чмокнул смачно, отец Ириней — едва слышно.— Геронда, это учёные, орнитологи, — отец Ириней с поклоном указал на мокрого Ваню и раненого Телегина, без сознания лежащего на скамье. Видимо, старенький «главный врач» тоже понимал по-русски. — Они ловят птиц для изучения. Приехали из России. Доцента ночью ранили браконьеры, а маленький натуралист — очень смышлёный, будущий профессор.— Маленькая, а уже учёная малыш! — с уважением подтвердил простоватый отец Арсений. Он обернул загорелое, сморщенное многолетним оптимизмом лицо к Царицыну:— А вот я совсем неучёная человек. Сложно быть учёная, да?— Ничего-ничего, — тихо сказал «главный врач» и, хорошо, мягко посмотрев на Ваню, вдруг добавил: — Тяжело в ученье — легко в бою.— Где? — отец Арсений охнул, прикладывая ладонь к прожаренному на солнце мохнатому уху. — Не понимакаю ничьих.— Эх ты, и правда неуч! — строго сказал старец. — Это же девиз юных натуралистов и скалолазов. Так сказал один великий русский скалолаз. Большой был специалист по Альпам. Он там всяких залётных орлов отлавливал.Ванька незаметно вздрогнул.Старец смотрел прямо, пряча улыбку в уголках глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66