Длинная очередь, вытянувшаяся вдоль окон, москвичей не смущала – они привыкли стоять в очередях за чем угодно. Но после того как всю жизнь питаешься вареной картошкой и жареной говядиной, хрустящий картофель по-французски и чизбургеры кажутся необыкновенно вкусными. Принадлежащие к среднему классу скуповатые москвичи прежде не знали вкуса быстро приготовленной пищи, но быстро оценили ее достоинства, и на первых порах очереди к ресторану были поразительными, хотя большинство жителей не могли позволить себе подобной роскоши, при том что стоимость подобных блюд сравнительно невелика. Нас же троих больше раздражал нескончаемый людской гул в зале, чем цена блюд.– Значит, не пробьешься? А ты давай, Верочка, попробуй, – попросил я. – Ведь на Петровке, 38, ты бываешь почти каждый день. Я должен подержать в руках эти документы. Попытайся достать их.Она демонстративно поджала губы, что означало отказ.– Ну, Верочка.– Меня уже один раз застукали. В итоге я провела целую ночь в вытрезвителе для пьяниц и осталась без двухдневного заработка.– Я что-то не совсем понимаю, – начал Юрий, но тут же замолк, смакуя шоколадное мороженое. Разделяя мою приверженность к политическим реформам, в отличие от меня, большого любителя водочки, он предпочитал мороженое, в поисках особого вкуса и качества которого обошел, наверное, все московские кафе-мороженое. – Если Воронцова убили, чтобы предотвратить скандал, зачем тогда унесли его медали? – недоумевал он.– Это для следователей, чтобы представить убийство как ограбление и толкнуть милицию по ложному направлению. Вот я и думаю, что Шевченко и взял этот ложный след.– Все может быть. А еще?– А еще из-за их ценности. Представляете, сколько отхватит барыга за ордена и медали Воронцова?– Понятия не имею, – задумался Юрий, разглядывая мороженое на своей ложечке.– Он обогатится. В данном случае убийце особенно повезло. Вначале он угрохал Воронцова, а затем уже заметил на его пиджаке миллионы. Неплохое дополнительное вознаграждение!– Но также и неплохая версия, – добавила Вера. – А еще что-нибудь есть?– Нет, только награды и документы, – ответил я, стараясь выглядеть пришибленным, чтобы разжалобить ее.– Перестань, Николай, я тебя еще раз предупреждаю: затея невыполнима.– Ты меня убиваешь, – заныл я, схватившись за грудь. – А что бы ты мог сделать, а, Юра?– Я?– Да, ты. Шевченко ведь должен вернуть документы в МВД. Смог бы ты как-то наложить на них свою лапу?– Нет, это невозможно.– Помню, раньше трудностей с подобными просьбами вроде не возникало.– А потому что раньше я мог подкупать нужных людей номерами «Плейбоя» или «Доктором Живаго». А сейчас их свободно продают на том же Арбате.При этих словах брови Юрия поползли вверх: действительно, такая литература продается не где-нибудь, а в пяти-семи минутах ходьбы от Кремля, да еще на оживленной магистрали, которую закрыли для транспорта и превратили в пешеходную торговую улицу. По обе ее стороны, начиная от Арбатской площади и до здания Министерства иностранных дел, открыты магазинчики, кафе и закусочные, там полно художников, музыкантов, карманных воришек и неугомонной молодежи.– Нет, не могу. Даже не проси, – отрезал Юрий.– Может, я чего-то недопонимаю, но раньше, когда в министерстве ты был чужаком, ты все мог, а теперь, когда ты уже свой человек, не можешь?– Николай, – заныл он, полагая, что так я его лучше пойму, – несмотря на всякие перестройки, МВД остается прежним учреждением, как и раньше, доступ к документам сильно ограничен. К тому же, хотя я и должен молчать об этом, мое дело – научная работа, а не практические дела, связанные с торговлей. К приватизации никакого касательства не имею.– У тебя нет там даже друзей, к которым можно обратиться за помощью?Юрий подцепил ложечкой остаток мороженого, вроде бы размяк и смилостивился:– Ну ладно. Посмотрю, что можно сделать, но не радуйся. Честно говоря, старые зубры цепляются за свои места изо всех сил и вряд ли пойдут на сделку. На твоем месте я бы махнул на все рукой.– Нет, ему нужно забыть только о документах и сосредоточиться на орденах и медалях, – снова заговорила Вера.– На наградах? Почему ты так считаешь?– Найдя их, в конце концов выйдешь и на убийцу, который окажется или обыкновенным вором, или кем-то посложней.– Понятно. Тогда подтвердится та или иная версия.– Если он наемный убийца, взявшийся за мокрую работенку, при определенных условиях он может выдать тех, кто его покупал.– Очень может быть. Но я журналист, Вера, а не следователь из милиции. Понимаешь разницу?– Если бы я захотела переспать с ментом, – сказала она, улыбаясь своим мыслям, – у меня не возникло бы особых трудностей с выбором.– А тебя никто и не удерживает.Вера замерла от моей реплики, потом, возмущенно тряхнув копной своих непокорных волос, выпалила:– И я никого не удерживаю. И вообще все время я просто дурачилась.Протянув руку, я хотел дотронуться до ее руки, но она быстро отдернула ее.– Извини меня, Вера. В последнее время я совсем развинтился.Она тяжело вздохнула и молча посмотрела на Юрия, который понимающе кивнул и спросил:– Мы что, должны все это выслушивать?– Ну ладно, ладно. А помнишь, как я бывало говорил, что диссидент – это гражданин, который имеет мужество сказать вслух то, что другие держат лишь в мыслях. А ты обычно отвечал…– Который имеет дурь, а не мужество, – перебил меня Юрий. – Отлично помню. Но я же шутил.– Знаю, но иногда думаю, что, пожалуй, ты был нрав.– Знаешь, ты просто с жиру бесишься, – взорвалась Вера. – Коммунисты ушли, демократы пришли, наконец-то у нас свободное общество, а ты все недоволен.– Это потому, что все идет не так, как я думал.– Позволь народу самому решать, как и что делать, Николай. А на перемены требуется время.– Нет, это мне для перемен нужно время. Здесь большая разница.– Для каких перемен? – осторожно поинтересовался Юрий.– Для любых.– Для любых?– В первую очередь мне нужно менять стиль письма. Согласен? Как-то по-ходульному я пишу, получаются серые штамповки, и пристраивать такие очерки и репортажи становится все труднее. Писать так, чтобы достать аппаратчиков и они крутились, – работенка не из легких. Я никогда не писал ради денег, всегда казалось, что их хватает. Теперь же я только и думаю о деньгах, и каждый раз меня обсчитывают.– Ну хорошо, – заметила Вера каким-то немного подхалимским тоном, – если говорить о работе, то, может, хватит жалеть самого себя, а лучше пожалеть других?– Ты имеешь в виду газеты?– Не прикидывайся таким несчастным. Ты зарабатываешь себе на жизнь достойным образом. Уверена, что Сергей дал бы тебе место не задумываясь.– А я не уверен. Мне действительно прежде всего нужно в корне менять стиль письма. А после стольких лет твердой уверенности в том, что само предназначение журналистики состоит… – Тут я даже взмахнул руками, чтобы подчеркнуть свою неприязнь к прошлому предназначению журналистики. – Конечно же, я мог бы и без заказа написать кое-что о торговле наградами на черном рынке. Это было бы…– Как же я не додумалась предложить тебе такое? – шутливо перебила меня Вера.– И кому можно было бы предложить материал? – поинтересовался Юрий.– «Независимой газете». Они купят его без колебаний.– Есть еще иностранные информационные агентства, – подначила Вера. – Им по душе всякая низкопробная чепуха про Москву.– Полагаю, уж тебе-то известно, где тусуются деляги, торгующие орденами на черном рынке?– Да нет. Откуда мне знать?– Оттуда. Ты ведь знаешь, где доставать для меня кофе. Думаю, что в похождениях по этому дну ты натыкалась на…– Не имела такого счастья.– А тот спортсмен не поможет ли? – спросил Юрий.– Какой спортсмен?– Ну тот, о котором ты как-то писал. Аркадий… Аркадий, так вроде его зовут?– Аркадий Баркин, что ли?– Он самый. Может, он знает, где их найти?– Может, и знает, но я его не видел уже целую вечность. Его, наверное, уже и в живых нет.Но если он все еще жив, разыскать его будет не так уж и сложно. Аркадий Баркин был многообещающим легкоатлетом-десятиборцем, но травмированное колено вынудило его уйти из спорта. Теперь ему, должно быть лет тридцать пять. Я познакомился с ним давно, когда писал очерк о государственных чиновниках, которые поворачиваются спиной к спортсменам, драматически выбывающим из спорта из-за травм или стареющих и перестающих завоевывать призовые места. Только некоторые знаменитые спортсмены находят работу в качестве тренеров или инструкторов по спорту, большинство стареющих спортсменов из местных, национальных или олимпийских команд, не имеющие ни специальности, ни образования, чаще всего безработные.Если женщины могут выйти замуж, рожать детей, толстеть, то у мужчин единственный выход – продавать свои навыки и физическую силу мафии в качестве охранников, вышибал и рэкетиров, подобно чуме, заполонивших все российские города. Днем в тренировочных залах они поддерживают и накачивают одряхлевшие мускулы, а по ночам болтаются по ресторанам и кафе, выколачивая деньги за охрану и покровительство. Они не стали уважаемыми и заслуженными ветеранами, которыми все гордятся, а превратились в озлобленных «шестерок» на побегушках, привыкнув жить за счет мошенничества и заказных убийств.Когда я встречался с Аркадием Баркиным последний раз, он был готов пополнить эти ряды. 7 Черный рынок орденов и медалей. Несомненно, он существовал, ибо если есть спрос даже на всякую ерунду, вроде щипчиков для подрезания ногтей, то должен быть и черный рынок для этого товара. Но я понятия не имел, где он находится. Обитатели московского дна мало чем отличаются от себе подобных в других городах. Живут они не высовываясь, замаливают грехи в потемках и перемещаются в пространстве так, лишь бы на один шаг опережать милицию, но никак не ближе. Тем не менее мирок их враждебен, и появляться там небезопасно. Юрий прав. Аркашка Баркин поможет проникнуть туда и обеспечит прикрытие. Только бы разыскать его.Предполагая, что задача будет не из легких, на всякий случай я отыскал в старой записной книжке номер его телефона. Трубку на том конце взяла какая-то женщина и объяснила, что этот номер телефона принадлежит ей с незапамятных времен, а об Аркадии Баркине она и слыхом не слыхивала. Ситуация усугублялась тем, что подробного справочника московских телефонов и в помине не было, хотя о его подготовке к изданию совместно с западными фирмами широко трезвонили в многочисленных рекламных объявлениях. Оставалась справочная телефонная служба, знаменитое 09, но там у меня спросили адрес и полное имя Аркадия. Помнится, тогда он что-то говорил мне про адрес. Листая давнишние записи, я натыкался только на второпях записанные названия ресторанов и кафе, где встречался с ним и другими спортсменами, обиженными их руководителями.Пришлось несколько вечеров околачиваться по ночным заведениям, где обычно тусуются бывшие спортсмены, связанные с мафией. Их легко было распознать по джинсовым костюмам «Левайс», кожаным курткам и кроссовкам «Адидас». На мои расспросы про Аркадия Баркина одни недоуменно пожимали плечами, отрицательно мотали головой, делали круглые глаза, другие отвечали, что вообще не знали такого. Тогда я решил сделать вылазку на Арбат.Днем Арбат – это скопище палаток, лотков и магазинчиков, по вечерам же он превращается в яркое зрелищное шоу. Несмотря на легкий морозец, улицу заполнили проститутки, сутенеры, музыканты, художники, их друзья и знакомые, просто гуляющая публика и обычные зеваки. Продавцы магазинчиков и прилавков лихорадочно сбывали свой товар, стараясь облапошить как можно больше молокососов и лопухов, пока милиция не прикроет их лавочки. Даже местные жители порой блуждают в лабиринте примыкающих, перекрещивающихся улочек и переулков. Я не сразу освоился в этом столпотворении. Только повернул за угол и увидел потускневшую вывеску кафе «Сказка», как угодил с угрозой для жизни в толпу фанатов с волосами, выкрашенными в зеленый цвет, – продавали старые записи группы «Роллинг Стоунз».Кафе было под стать вывеске – мрачная пещера, обшарпанные колченогие столики, расшатанные стулья. На стенах местами отвалилась штукатурка, зал пропитался табачным дымом и прокисшим пивом. В этот поздний час за грязной мраморной стойкой бара, сгорбившись, молча сидели несколько посетителей; кипучая, бьющая ключом жизнь осталась там, за дверями. В углу, подальше от окна, за столиком компания атлетически сложенных молодых людей тупо уставилась в стаканы с водкой, будто стараясь разглядеть в ней остатки былой славы.Меня так и подмывало выпить, но я держался изо всех сил и попросил минеральной воды. Бармен, пухлый малый с лицом, испещренным прожилками и морщинами, как старый асфальт на дороге, налил «Боржоми» и подвинул стакан ко мне.– Что-нибудь еще закажете?Я вынул из кармана пачку «Мальборо» и, положив ее на стойку, сказал:– Нужна кое-какая информация.Глаза у него при виде пачки загорелись, но тут же в них мелькнуло подозрение.– Видишь это? – Он ткнул в наклейку на пачке, предупреждающую, что курение опасно для здоровья. – Для таких парней, как ты, угроза вдвойне опасна.– Неприятности мне нежелательны. Я разыскиваю друга.– В Москве всяких кафе навалом, милок.– Знаю. Потому и хожу по всем его излюбленным забегаловкам.Бармен пожал плечами и мокрой тряпкой протер на стойке пятно.– Последний раз мы встречались с ним именно у вас, – снова взялся я за свое, видя, что бармен намеревается исчезнуть. – Мой друг разъяснял тогда владельцу кафе все выгоды, которые он будет иметь, если станет платить ему за охрану и протекцию.Эти слова его уже заинтересовали. Встрепенулись и крепкие парни за дальним столиком: зашептались, сдвинув лбы, завертели шеями, оглядываясь. Затем громыхнул стул, заскрипели кроссовки. Я приготовился, бармен – тоже. Заинтересовавшись дальним столиком, он ушел к нему, чтобы навести там порядок. В старом потертом трюмо позади него появилось отражение щегольски одетого крутого парня. Сплошная кожа приблизилась ко мне. Руки в перчатках двинули мои руки к пачке «Мальборо».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52