– …но обрезание стало в некотором роде желательным для лиц мужского пола, эмигрирующих в Израиль. Эта варварская церемония служит своеобразным пропуском, если вам так угодно. – Лицо его исказилось от притворной сочувственной боли. – Ничуть не удивительно, что вы предпочли остаться здесь, а не присоединяться к эмигрантам.– Да ладно вам. Тут без меня вы бы просто пропали. Шевченко улыбнулся, радуясь, что уколол меня.– Давайте вернемся к этому незадачливому стрелку, – предложил я. – Вполне возможно, что он уже давно работал на Баркина и его привезли сюда специально чтобы было все шито-крыто. Разве не так?– Возможно все, что угодно. Как только установят его личность, так мы сразу узнаем, не из тех ли он списанных спортсменов, которых вы так обожаете?– Из спортсменов он или нет, это не столь важно. Но его, должно быть, нанимали те же самые люди, на которых работал и Рафик.Шевченко лишь вздохнул, иронически хмыкнув:– Блестяще. Таким образом, мы сузили круг подозреваемых до тех немногих, которым стал известен ваш очерк, переданный ТАСС.– Это верно, – заметил я, начиная раздражаться. – Таким образом, нужно исключить из этого круга всех замешанных в махинациях с обувной фабрикой. О ней в моем очерке нет ни слова, как ничего нет и в документах Воронцова – вы сами это говорили.– Вот видите. Потому-то я и говорил, что нет ничего нового.Шевченко натянуто улыбнулся, поежился от холода и пошел включать термообогреватель. Он вертел на нем ручки и так и сяк, пыхтел, стараясь выжать побольше тепла. Из-под клапана на радиаторе выбилось слабенькое, усталое шипение, потом там что-то неясно забулькало и заклокотало.– Так на чем мы остановились? – спросил он.– На том, как сузить круг подозреваемых. Агент Скотто упоминала фамилию Рабиноу?– Собственно говоря, называла, но никак не связывала с Воронцовым. Сказала только, что он околачивается в «Парадизе», когда бывает в Москве. А вам что-нибудь известно о нем? Раньше я никогда не слышал этой фамилии.– Я тоже, но следователь-то вы. А в документах Воронцова он упоминается?Он лишь мотнул головой – дескать, нет, и пояснил:– Я просматривал их несколько раз и не припомню, чтобы где-либо мелькнула фамилия Рабиноу или Рабинович.– А вы сказали об этом Скотто?– Сказал, но она все равно попросила показать бумаги.– Скотто и меня о них спрашивала.– Я сказал, что документы отправлены назад, в Министерство внутренних дел.– Неужели? Когда же? Вчера вечером их там еще не было.– Вот расписка об их передаче. – Он полистал бумажки в папке и вынул зеленый бланк с многочисленными графами и подписями. – Еще раз говорю, что вы беседовали не с теми людьми. Источники ваши ненадежны.– Он только один, но голову дает на отсечение, что документы уничтожены. Я тоже так думаю.– А если они все же там?– Если они все же там? – задумчиво повторил я. – Можно подумать, что тогда у вас было бы поменьше забот.– Тогда бы они были не в моих руках.– Да будет вам. Происходит нечто более важное, чем просто грабеж, хоть и с убийством, и вы это прекрасно знаете. А что получается? О чем говорят результаты баллистической экспертизы пулевых отверстий? О том, что налицо попытки представить все как обычный грабеж. А вы на это даже внимания не обращаете.– Ну уж извините, товарищ Катков. Этим занимается не отдел по борьбе с преступлениями, а подразделение по расследованию убийств. Прежде чем меня подключили бы к расследованию, вас бы уже двадцать раз убили. – Он сдавленно хмыкнул, радуясь собственной шутке. – Но поскольку очерк пошел гулять по свету, поводов убивать, чтобы заткнуть вам рот, не так уж и много, правда?– Однако сами вы не очень-то верите тому, что в нем написано.Шевченко только сверкнул глазами.– Все ли я спросил? Да, а как ваше продвижение по службе? Что там произошло… – Я не стал договаривать, видя, что его не интересует эта тема. – Наверно, Годунов все же получил повышение, а?Шевченко как-то безвольно кивнул.– Извините меня, – пробормотал я в смущении, но тут вспомнил, как в машину к нему подсаживалась Вера.– Не волнуйтесь, я буду по-прежнему придерживаться нашей договоренности, – сказал он, ошибочно истолковав мое огорчение. – Ну а теперь, с вашего позволения… – Шевченко не докончил мысль и начал укладывать награды в пакет. – У меня назначена встреча.– Одна такая у вас уже состоялась, когда я был здесь в прошлый раз. Вы оба, должно быть, договорились заранее.Он замер и посмотрел на меня.– Что вы имеете в виду?– А ничего, – ответил я, не желая раскрываться первым.– Не знаю, Катков, вашей проблемы. Если есть что сказать, говорите прямо.– Ну эта, Вера Федоренко…Он непонимающе глянул на меня:– А что Вера Федоренко?– В ту ночь, когда я привез Рафика в морг, вы вместе уехали в своей машине. Помните?Он сделал возмущенное лицо.– Мы уехали по сугубо служебным делам.– Да-да, разумеется, по служебным, я так и думал.– Ай, Катков, Катков! Не пристало зрелому мужчине ревновать, как зеленому юнцу. Вы, может, вспомните, что я наложил на нее дисциплинарное взыскание, а тут…– Необоснованные действия. Никому не нужные суровые меры…– Вера Федоренко тоже так считала. Она была здесь, когда вы заявились в морг с трупом Рафика.– Ну а… что потом? Вы, стало быть, решили увезти ее, чтобы договориться с ней, как все это представить?– Да нет же. Чтобы не мерзнуть. Мы оба продрогли до костей. Я все время ищу какую-нибудь причину, чтобы только выбраться из этого морозильника. Вы же знаете, все эти дни мне приходилось ужинать в одиночку, так что…Он замолк и как-то вяло пожал плечами. Я смерил его пристальным взглядом.– Хотите – верьте, не хотите – не верьте, Катков, – сказал Шевченко, укладывая в пакет последнюю медаль. Глянул на наручные часы и, насупившись, подвинул мне бумажный бланк: – Вот здесь распишитесь.– Зачем? Что это за форма такая?– А вот зачем. – Он передал мне пакет. – Рафик убит. Трупы мы под суд не отдаем. Да и как свидетели они не годятся. Я намеревался вначале отдать награды Тане Чуркиной, а потом заехать за дочерьми. А по вашей милости я опаздываю. Так что передайте их Татьяне сами.Вначале я даже растерялся, но только потом до меня дошла вся искренность его намерений.– Да никакой вы, оказывается, не подлец. На него вы явно не тянете.– Простите, не понял? – спросил Шевченко.– Да кое-кто говорил, что вам никогда не бывать начальником. Так оно и есть.– Что-то я не усматриваю здесь никакой связи.– Вы могли бы вернуть ей медали завтра и сами, разве не так?– Полагаю, что мог бы.– И за чем же дело?– Вы хотите, чтобы я сказал, почему не делаю этого?Я кивнул, с трудом сохраняя серьезность.– Ладно, скажу, – проворчал он и пошел надевать пальто. – Я подумал, что, пожалуй, вам самому хочется проделать эту процедуру.Пошарив по карманам куртки, я извлек октябрятский значок с Лениным, подаренный одним из торговцев наградами.– Шевченко! – позвал я, а когда он повернулся, кинул ему значок. – Спасибо!Он на лету ловко поймал значок и открыл кулак. Увидев портрет маленького Ленина в центре красной звездочки – кудрявые светлые волосенки и пухлые щечки совсем не вязались с зажигательным образом пролетарского вождя, – Шевченко улыбнулся и сказал:– Все остальное готовится для передачи вашему обожаемому Борису Ельцину и станет поценнее, чем эти ордена и медали. 18 Высокопоставленный государственный служащий – мертв.Бывший наемный убийца КГБ – мертв.Наемный убийца, прибывший из Израиля, – мертв.Российский журналист – едва не убит.Пахан московской мафии.Неизвестный, сотрудничающий с мафией.Агент министерства финансов США.Подборка документов исчезла.Шикарный ночной клуб.Скандальная история с приватизацией.Нефтепровод строится на отмытые грязные деньги – подробности пока не известны; эти махинации, связанные со строительством, станут сенсацией; Сергей получит возможность использовать свой кричащий заголовок «УБИЙСТВО РАДИ НАЖИВЫ» вместе с внушительным снимком орденов и медалей – Чуркина пока может и подождать. Сейчас я пойду к Юрию и засяду за репортаж. Если его опубликуют, бояться мне нечего. С Шевченко согласовывать ничего не буду. О репортаже будут судить по тому, как он написан, то есть по мастерству автора, а не по срокам, в которые он уложился. Отпускаю себе на работу целых два дня.Юрий, так и не сумевший раздобыть документы, прихватил из МВД кое-что нужное – пачку новехонькой копирки. В субботу на рассвете, как всегда, он уезжал в колхоз к матери. Я проработал почти всю ночь – оставалось еще раз пройтись по всему тексту и несколько подсократить его.– Не возражаешь, если я прокачусь вместе с тобой? Может, свежий воздух проветрит мне башку. К тому же твою мать я не видел уже целую вечность.– А она все время спрашивает о тебе, – ответил Юрий, пока я облачался в куртку и шел к двери. – Но учти: я могу остаться у нее на всю субботу и воскресенье.Это уже остановило мой порыв. С виноватым видом я покосился на пишущую машинку.– Стало быть, на целый уик-энд?– Да. Я обещал маме вычистить хлев. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.– Спасибочки. Похоже, мне лучше не ехать.– Я так это и знал, – заметил Юрий и, прихватив поклажу, пошел к двери. Но я его остановил: был еще вариант.– Юрий! Юра, подожди.Положив черновики и чистовой материал в кейс и подхватив под мышку его пишущую машинку, я поспешил вслед за ним – совсем не плохо мне смыться из города на несколько дней.Старенький «жигуленок» покатил по Ярославскому шоссе. Весь путь я оглядывался назад – не увязался ли кто следом. Юрий сосредоточенно помалкивал за рулем, но долго не выдержал:– Что-нибудь не так?– Да нет, все в порядке. От старых привычек так скоро не избавишься, особенно когда тебя пытаются убить.– А я уже забыл.– Мне нельзя этого делать.Проплутав немного по запутанным улочкам небольшого городка, мы повернули на запад. Проехав еще километров десять, Юрий свернул на грязную проселочную дорогу, с двух сторон обсаженную деревьями, гнувшимися сейчас под напором ветра. У покрытых изморозью сосенок дорога разветвлялась. Одна, извиваясь по пригорку, вела к вместительному скотному двору и надворным постройкам, другая – к старенькой бревенчатой крестьянской избе. Видавший виды почтовый ящик около калитки был без фамилий жильцов. Мать Юрия обитала здесь с рождения целых восемьдесят шесть лет, и все почтальоны знали, чей это дом.– Коленька! – Она обняла меня, словно родного сына. Маленькая, вся в морщинах, подслеповатая, отчего все время косила глазом, она была для меня олицетворением всей России-матушки.Субботу и воскресенье топилась печка с чугунной плитой, наполняя избу неповторимыми ароматами. Юрий, как и обещал, вычистил скотный двор, вернее, конюшню. Зачем он это делал? Ведь поля не распахивались десятилетиями, и вряд ли можно было рассчитывать, что в предстоящую весну что-нибудь изменится: их распашут и будет куда вывозить навоз. Все эти дни я любовался тем, как на просторе падает снег – совсем не так, как в городе, – и писал новый очерк. Я уже вносил в готовый текст кое-какие поправки, когда Юрий вернулся из сельпо, где продавались бакалейные товары: одежда, скобяные изделия, водка и дешевые вина.– Вот и готово! – С победным видом я поставил последнюю точку, вытащил листы из каретки машинки и повернулся к Юрию. – Не хочешь ли прочесть?– Да я уж читал, – как-то загадочно ответил он с растерянным видом.– О чем ты говоришь?Он протянул мне газету. Это был вчерашний номер «Правды». В центре первой полосы красовался броский заголовок: «УБИЙСТВО РАДИ НАЖИВЫ». И автор – М.И. Древний.Я почувствовал себя так, будто меня всего выпотрошили. Потом меня охватил гнев. В очерке было все, что я говорил Шевченко и что говорил он мне, и даже более того: упоминалась информация анонимного источника, поставившего под сомнение честность Воронцова; выдвигались обвинения против аппаратчиков МВД, которые на партийные деньги приобрели для себя доходные предприятия. Автор очерка утверждал: убили Воронцова из-за того, что он раскрыл махинации аппаратчиков и принялся их шантажировать.Ясно было, как дважды два – четыре, что безымянного источника, допустившего утечку служебной информации, звали не Шевченко, а Годунов, и был он из управления по борьбе с экономическими преступлениями, и прочили его теперь в начальники следственного управления.– Очень жаль, – сказал Юрий ломающимся от волнения голосом, – но я чего-то недопонимаю.У меня хватило сил лишь на то, чтобы пожать плечами. Судя по всему, Шевченко придерживался нашей договоренности, а вот Сергей, черт бы его побрал, явно не держал обещаний. Да как он позволил этому сопливому наглецу украсть мой материал и опубликовать очерк? Почему тиснул этот заголовок? Да, Сергей говорил о себе, что он безжалостен и беспощаден, но и я никогда не обольщался…Задохнувшись от гнева, отбросив газету в сторону, я схватил телефон и набрал номер редакции «Правды».– Мне Сергея Мурашова, – буркнул я в трубку, но секретарша ответила, что его нет на месте и она не знает, когда он придет.– Что-что? Ну так передайте, когда он придет, что звонил Николай Катков и сказал, что он порядочная сволочь.Разозлившись вконец и уже ничего не соображая, я со стуком швырнул трубку. Юрий вопросительно глянул на меня.– Сергея сняли с работы.У Юрия даже усы зашевелились.– И догадайся, кто сел на его место?– Наверное, тот сопляк паршивый?Я мрачно кивнул.– И что теперь ты намерен делать?Этого я не знал. Удар был слишком неожиданным и болезненным. После того как я отмотал срок в лагерях ГУЛАГа, так глубоко и чувствительно меня еще не обижали.– Клянусь, я задушил бы его голыми руками.– Да будет тебе. – Юрий замолк, дожидаясь, когда я поостыну и буду способен прислушиваться к его словам. – Как знать, может, тот, кто охотится на тебя, теперь переключится на другую личность и тебя минует беда.В словах Юрия что-то есть. Теперь под очерком фамилия того сопляка, а не моя. И если мои убийцы захотят отомстить… Я даже улыбнулся при этой мысли.В воскресенье, ближе к вечеру, мы пустились в обратный путь. Всю дорогу молчали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52