– Ну а если моя публикация привлечет не ментов, а покупателей, которые повалят к вам толпой?– А ведь он прав, – нехотя процедил кто-то еще. – Да-да, прав, – подхватил другой.Тут все начали совещаться, перешептываясь и с умным видом покачивая головами, как команды КВН.– Ну ладно, – объявил общее решение длинноволосый, когда стихийное совещание закончилось. – Но только без упоминаний фамилий. Идет?– Идет. Вопрос первый: где вы достаете товар?– А у людей, которым нужны деньги.– Пример какой-нибудь можете привести?– Конечно, можем, – запищал один из подростков в теннисной куртке «Айрон мэйден». – Вот, к примеру, у моего дядьки была куча всяких орденов и медалей еще с войны. Когда он умер, родственники продали их за наличные и накупили всякой всячины для поминок, да еще купили на них автомашину, телевизор и видак, сестра сделала себе мост на зубы, а я приобрел вот что – он с гордостью показал на высокие баскетбольные кеды с воздушной подкачкой. – Потом и я втянулся в этот бизнес.– Но это же, наверное, не единственный источник, откуда поступает товар? – предположил я.– Что вы имеете в виду? – спросил длинноволосый, бросив на меня быстрый взгляд.– Да слышал я, поскольку некоторые награды стоят больших денег, их воруют, все равно как драгоценности какие, верно ведь?– Воруют? – обидевшись, резко бросил он, а торгаши угрожающе сдвинулись. – Так вы, значит, считаете, что мы скупаем и перепродаем краденое?– Нет, да нет же, что вы! Я просто не так выразился! Как бы это сказать поточнее, ну, почему не предположить, что награды были… утеряны, а затем случайно найдены кем-то и проданы вам? – Я совсем запутался в поисках подходящих к случаю формулировок.Они как-то неуверенно переглянулись, некоторые нехотя кивнули, а длинноволосый согласно подтвердил:– Да, такое возможно.– В таком случае можно ли определить, кому они принадлежали?– Так вы хотите знать, можно ли установить, кому ранее принадлежал утерянный орден или несколько орденов, предлагаемые к продаже?– Ага.– Да это все зависит от… – Он нагнулся к лежащему рядом одеялу, выбрал несколько наград и стал объяснять: – Посмотрите, на одних орденах есть номера, на других выгравированы инициалы, а то и фамилии награжденных, есть же награды без всяких номеров пли надписей. А почему вас это интересует?– Да просто любопытствую, – ушел я от ответа. Было бы глупо рассказывать им про убийство и украденные медали. Чтобы переменить тему, я задал другой вопрос:– По вашим наблюдениям, кто покупает ордена и медали?– Да самые разные люди. Коллекционеры, продавцы нумизматических магазинчиков, пенсионеры, наконец.– Многие ведь хотят пользоваться льготами, – уточнил другой торговец, – получать привилегии, покупать в магазине без очереди, проходить туда, куда простых смертных не пускают.– Можно, кстати, пролезть без очереди в переполненный трамвай пли в автобус, – вступил в разговор третий торговец. – Я не говорю, что с их помощью легче достать билеты на рок-концерт или на финал футбольного кубка.– Неплохие льготы. Жаль, что у меня нет таких. Торгаши весело заржали. Напряженность между нами спала, а тот, с писклявым голоском, преподнес мне даже набор значков – дешевых памятных сувенирчиков, прикалываемых к лацканам пиджаков, – их продают, почитай, в каждом киоске. Там и Святой Георгий на коне, поражающий змея, изображение Кремля, а на одном, в форме пятиконечной красной звезды, красовался в центре портрет Ленина в младенческом возрасте, что вызвало новый взрыв смеха. Постепенно атмосфера приобрела деловой характер, объявились несколько потенциальных покупателей, рыскавших по рядам. Настал удобный момент сматывать удочки.Мы с Рафиком потопали прочь, по дороге он вдруг зажал рот ладонью, будто охраняя важную государственную тайну, и шепотом произнес:– Национализм.– Про что это вы?– Он ширится и крепнет. Вот что вы сами-то думаете насчет этого повального психоза на ордена и медали? Когда дела идут плохо, людьми овладевает тоска по прошлому. Они готовы возродить прошлое – большевизм, Сталина, Великую Отечественную войну, спутники. Коммунисты вернутся к власти. Попомните мои слова.– Вы забыли упомянуть ГУЛАГ.– На то есть свои причины.– Лагерь «Пермь-35»? – назвал я наугад, чувствуя, куда он клонит.– Нет, Чистополь, – быстро поправил он. – Три года за…– …антигосударственную деятельность, – сказали мы с ним в унисон и рассмеялись, вспомнив немыслимую абсурдность и широкое толкование обвинений, предъявляемых по этой статье. Но веселость мигом слетела с нас. Глаза у Рафика потускнели, да и у меня гоже, ибо память вернула нас к зловещим атрибутам тюрем: крошечные камеры из шершавого железобетона – два шага в ширину, три – в длину – на двоих мужиков, тусклая лампочка под потолком, неотгороженная параша в углу, деревянные нары. И ни окошка. Даже зарешеченного. Только глухая толстенная железная дверь. До сих пор слышу леденящий кровь лязг и противный визг отодвигаемой задвижки-кормушки, через которую в камеру подавали грубый черный хлеб, вареную картошку или капусту и жиденькую размазню, словно в насмешку называемую кашей. Все это бросали, словно последней скотине. В памяти мгновенно ожила монотонная, бездумная работа, изнуряющая жара, пробирающий до костей холод, повальные болезни. И никакой связи с внешним миром: ни посетителей, ни новостей с воли, ни почты.– Чтоб никогда такое не повторилось, – произнес Рафик, выводя меня из этих воспоминаний.Я с трудом заставил себя улыбнуться.– Ну если мы затронули эту тему…– Какую? Про тюрьмы и лагеря?– Да нет. Про антигосударственные преступления. Поскольку все же есть случаи похищения наград, как по-вашему, можно ли проследить, у кого они исчезли?– А что вы имеете в виду? Разыскать торговца, который их приобрел, и через него выйти на вора?– Точно.Рафик подозрительно глянул на меня.– Так, стало быть, Катков, у вас задача не только заработать себе на хлеб с маслом, но и выяснить кое-что, не так ли?Я согласно кивнул.– Ну что ж, желаю удачи.– Послушайте, я далек от того, чтобы поднимать шум. Вся эта история началась с… некоего инцидента, а я пытаюсь выяснить мотивы.– Инцидент, говорите? – рассердился Рафик. – Не надо мне пудрить мозги и ходить вокруг да около. Говорите прямо, что нужно, или забудем о нашем разговоре.– Совершено убийство. Понятно теперь?– Стало быть, кто-то потерял больше, чем просто награды?– Да. И мне нужно выяснять, был ли здесь действительно грабеж или это искусная маскировка другого мотива убийства.– А как звали несчастного бедолагу?– Воронцов. Владимир Ильич.Рафик приподнял и опустил брови, припоминая. Пока он раздумывал, утро прорезал стремительно приближающийся свет ослепительных фар и проблески ярко-синих мигалок милицейских автомашин. Мгновенно застегнулись на все пуговицы пальто, захлопнулись крышки чемоданчиков, свернулись одеяла, продавцы и покупатели устремились к своим машинам. Загудели моторы, завизжали тормоза. Те, у кого машин не было, побежали к холмам, под защиту густых елок.– У вас есть машина? – выкрикнул я на бегу. Ответа не услышал. Оглянувшись, увидел, что Рафик куда-то пропал. Сгинул так же таинственно, как и появился.Я уже было добежал до ближайших деревьев, как оттуда выскочили несколько торгашей и врассыпную бросились в противоположную сторону. Откуда ни возьмись высыпала целая шеренга милиционеров в форме, с наганами и пневматическими ружьями в руках и дали предупредительный залп поверх голов. Все замерли на бегу, заложили руки за голову, а милиционеры начали сужать кольцо вокруг нас. Затем обыскали всех, отобрав паспорта и другие документы. Тут же подкатили воронки с решетками на окнах.Какой-то сержант принялся выкликать нас пофамильно, сверяясь с документами, каждому задержанному надевали наручники и запихивали в автобус. Так он выкликнул десятерых, и вот мой черед.– Катков?– Здесь, – раздраженно отозвался я и подошел к нему. – Послушайте, я журналист, ни в чем предосудительном не замешан. Собираю материал для репортажа.– Залезай, – указал он на дверь воронка.– Вы делаете большую ошибку. Старший следователь Шевченко – мой приятель.Сержант недоверчиво оглядел меня.– Да, приятель, заверяю нас. Вызовите его по радио и назовите мою фамилию.Уловка удалась. Сержант взял меня под руку и повел между деревьев. В это время из-за горизонта выкатилось солнышко, но холмам поползли длинные тени, я уловил силуэт высокого человека в узком пальто, наблюдавшего за операцией. Вот сукин сын! Да это же старший следователь собственной персоной! Это он устроил облаву. Когда мы уже подходили к нему, нас обогнали два милиционера, сопровождающие длинноволосого дельца.– Думаю, мы договоримся на всем этом поставить крест. – Длинноволосый вытащил из-под дождевика пачку долларов. Оттянув резинку, он принялся отсчитывать сотенные купюры, остановившись на десяти.Шевченко отвернулся и прикурил сигарету.Длинноволосый добавил еще десяток купюр.Шевченко как-то безразлично втянул табачный дым и выдохнул. Торговец доложил еще пять сотен, тогда Шевченко несколько оживился, задумчиво кивнул и положил деньги в карман.Самодовольно ухмыльнувшись, длинноволосый повернулся, собираясь уходить, но Шевченко уже подал знак милиционерам и скомандовал:– Задержать его! И предъявить еще обвинение в попытке всучить взятку сотруднику милиции. Валюту приобщить в качестве вещественного доказательства.– Ты, подонок! – вскричал торговец, вырываясь из рук милиционеров, когда они стали надевать на него наручники. – Ты, хренов подонок!– Добавьте ему также обвинение в словесном оскорблении.Подобострастно улыбнувшись, милиционеры как можно туже затянули наручники па запястьях длинноволосого и повели его к машине. Сержант подтолкнул меня к Шевченко и доложил:– Вот этот тип заявляет, будто он с вами знаком, товарищ начальник.– Раненько встали сегодня, товарищ следователь, – заерничал я.Шевченко долго смотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом.– Как его фамилия? – спросил он с кислой миной. У меня глаза на лоб полезли.– Да хватит тебе, Шевченко.– Катков его фамилия. Николай Катков, – проворчал сержант.Шевченко сердито нахмурил брови.– Не знаю такого, – отрубил он и, шепнув что-то сержанту, чуть-чуть улыбнулся и зашагал прочь.Сержант потащил меня к воронку с арестованными, затолкал внутрь и захлопнул дверь. Обозленные торгаши сидели в ряд на двух деревянных скамьях напротив друг друга. Их набралось, должно быть, не меньше дюжины. Глаза всех полыхали ненавистью, когда они прикидывали, кто же их подставил. К счастью, руки у всех были скованы за спиной наручниками, как, впрочем, и у меня.Воронок задрожал, зафыркал и стронулся с места. Не успел он отъехать, как один из дельцов, изловчившись, плюнул на меня. За ним другой, потом еще один. Сзади поднялся длинноволосый и ногой брыкнул меня по ребрам. Его примеру последовали другие, повскакав со скамеек и намереваясь избить меня ногами. Я забился в угол и отчаянно отбивался от наседавших парней. Одному угодил каблуком в грудь, он завалился на других, но все равно силы были явно неравны. Один исхитрился попасть мне прямо в пах, другой угодил коленом в лоб. От нестерпимой боли я дико завыл и рухнул на пол. Торгаши тогда совсем обезумели: они орали как бешеные, прыгали на мне, харкали и обзывали последними словами.Я думал, что совсем отдаю концы, как вдруг машина резко затормозила, парни, не удержавшись, кучей повалились вперед, прямо на меня. Дверь открылась, в нее просунулись два дула помповых ружей.– Ну ладно! Хватит! Все по местам! – раздался резкий окрик сержанта. Он внимательно оглядел всех и скомандовал, указав на меня ружьем: – Ты!– Что я? – едва подал я голос, вытирая кровь, сочившуюся из разбитого рта.– Выходи! Да пошевеливайся!Я выбрался из груды тел и торопливо пополз к двери. Менты помогли мне выбраться и захлопнули дверь. Затем поволокли меня к кабине, усадили между собой, и воронок покатил дальше.– Ну как чувствуешь себя? – хрипло спросил сержант.– Великолепно. Эти сволочи едва меня не убили.– Ну, до этого никак не дошло бы.– А я уж начал было сомневаться, когда чуть концы не отдал. В любом случае, спасибо вам.– А нам-то за что? Это следователь Шевченко нас надоумил. Он знал, что они постараются на тебе отыграться, и сказал: пусть поддадут ему как следует, это станет ему хорошим уроком на будущее.– Вот спасибо. Уроки я усваиваю быстро.– Ну и ладушки, – злорадно ухмыльнулся сержант. – Считай, что уроки только начались. 10 Я делаю эти заметки не у себя дома, а в тюремной камере в подвалах Петровки, 38. Черный рынок орденов и медалей дал мне достаточно материала для очерка и позволил набраться разных впечатлений. Сцены облавы, арест оживят очерк, сделают его более интересным – разумеется, если меня выпустят отсюда и я смогу его написать. Шевченко решил не сажать меня вместе с торгашами, у меня персональная камера. Битых четыре часа просидел я в этой сырой и вонючей камере, похожей, скорее, на хлев для свиней, промерз до костей, когда охранник впихнул еще одного арестованного. Лысый, толстый, с густой бородой, он сильно смахивал на беглого монаха. Смахнув пыль со скамьи полой пальто и оглядевшись, он сердито глянул на меня и спросил:– Ну а тебя-то за что загребли?– Да попал в облаву вместе с торговцами орденами.– А-а, так ты, стало быть, с черного рынка.– Нет, вообще-то, я свободный журналист, но случайно в неудачное время оказался не в том месте. А тебя за что?– За мясо.– Спекулировал, что ли?– Ага, спекулировал. Купил в Смоленске по дешевке, а в Москве продавал с приличным наваром.– И тебя за это арестовали? По-моему, ты обыкновенный предприимчивый торговец.– А это ты им расскажи.– И расскажу.– Вообще-то, я инженер.– Инженер? Вот как? Да вы совсем не похожи на инженера, – сказал я по-английски, прибегнув к старой привычке, приобретенной за годы заключения.Там мы всегда проверяли так новых сокамерников, выявляя «подсадных уток»; большинство политических заключенных говорили немного по-английски, а информаторы КГБ были, как правило, темными тупицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52