Громила в темных очках повел меня к угловой кабинке, где веселящуюся компанию возглавлял элегантно одетый мужчина, и здесь не расстающийся с трубкой радиотелефона. Перед ним рядом с бутылкой шампанского, хрустальным бокалом, вазочкой с черной икрой лежал… мой бумажник! По обе стороны стола сидели потрясные девахи – явно манекенщицы из фешенебельного дома моделей.С первого же взгляда можно было догадаться, что преуспевающий, могущественный, уважаемый мужчина с телефонной трубкой – не иначе как пахан уголовников, но в этом загорелом воре в законе для местной шпаны я вмиг опознал Аркадия Баркина.Закончив разговаривать, он посмотрел на меня задумчиво:– Вроде сам Коля Катков к нам пожаловал.– Аркадий, ты ли это?!Что-то сжало мне шею сзади, и я едва мог выдавить словечко.– Слыхал, ты ищешь меня?– Ищу, да все не там. – Я кивнул, косясь глазом на окружающую ослепительную роскошь.– В конце концов все находят пути-дороги сюда.– Думаю, одни находят пути полегче, чем другие.Он лишь снисходительно улыбнулся.– Слыхивал я также, что есть между нами какие-то неуплаченные должки?– Да нет, это все выдумки, – оправдывался я, показывая на малого в очках «Рей-Бан».Я опасался теперь Баркина, боялся, что его обидят пустячные мои расспросы, как найти черный рынок медалей, но времени придумывать какие-то другие, более весомые причины уже не было.– Видишь ли, Аркадий, по правде говоря, я надеялся, что ты сможешь…– И не пытайся увернуться от уплаты, – перебил он, свирепо глянув на меня. – Ненавижу тех, кто тянет резину и не платит. Они гниют и воняют, перебегают дорогу нормальному бизнесу, ломают дружеские связи. Пришло время, Катков. Время платить. – Он откинулся на спинку стула, окинул меня внимательным взором и сказал с каким-то удивлением. – Но сдается мне, долгов за тобой не числится. А мои долги ты помнишь?Сердце у меня сначала с облегчением затрепетало, но затем пульс участился от мысли: неужели он не понял, что ошибается?– Я-то? – Из моего рта вырвался жалобный лепет.– Ты, ты. Я же помню, это я у тебя в должниках, – ответил Аркадий, широким жестом указывая на залы клуба: – Видишь их? Ради этого я работал как лошадь. Горб ломал, но были и удачи. Однако попасть на самый верх, не имея ничего и никого в поддержку, никак нельзя Что касается меня, то без тебя, Катков, мне бы не видать ничего этого.Дальше он ничего не стал пояснять, оставив меня теряться в догадках, а полез в карман и, достав портмоне, вынул из него какую-то бумажку. Это оказалась сколотая скрепкой пожелтевшая газетная вырезка. Он осторожно развернул ее, стараясь не порвать на сгибах, и положил на стол передо мной.– Помнишь?Хоть и минуло целых десять лет, но я вмиг узнал свой очерк. Но как этот материал, рассказывающий о бедственном положении вышедших в тираж мастеров спорта мог стать удачей для Аркадия Баркина?– Я имею в виду не те места в очерке, где говорится, как государство выпихнуло меня из большого спорта, – он понял, что озадачил меня предыдущим замечанием. – Да, пришлось мне тогда несладко и об этом стоило писать, а чтобы написать нужно было иметь мужество.– А кое-кто говорит, что не мужество, а дурью башку.– Нет, мне-то статья помогла. После нее дела у меня пошли на поправку. Вот ты там защищал спортсменов и свободное предпринимательство… Если бы не написал так, я бы до сих пор ошивался в вонючей «Сказке».Стараясь припомнить собственный давний очерк, я вынул сигарету и чиркнул спичку. Она зашипела и погасла, я полез за другой, но Баркин опередил меня, протянув газовую зажигалку и напустив при этом на себя какой-то торжественный вид. Сразу я и не понял, что зажигалка не простая, а символизирует статус ее владельца. На ней красовалась надпись: «КЛУБ ПАРАДИЗ». Стилизованная, яркая игрушка служила своеобразным пропуском в клуб.– Говоря о твоем очерке, я имею в виду вот что. – Он ткнул пальцем в изящную виньетку с афоризмом, висящую напротив, на стенке. – В очерке я прочел о том, что на Западе бывшие спортсмены нередко становятся удачливыми бизнесменами, поскольку у них в крови заложено стремление к борьбе, к соперничеству, а формула «Пусть победит сильнейший» наполнена реальным содержанием. Эта формула и стала для меня ключом к успеху, светом в конце туннеля. Не в пример среднему русскому, которого с детства приучают и коллективизму и удерживают от реализации своей индивидуальности, я вдруг понял: спортсмены имеют все задатки, чтобы преуспевать в разных ипостасях на свободном рынке. Стало быть, именно твой очерк изменил к лучшему всю мою жизнь.– Ничто не польстило бы мне больше твоих слов, – ответил я, искренне удивляясь, как несколько газетных фраз, каких-то две тысячи слов (я даже не помнил каких), могли столь сильно повлиять на человека, став для него побудительным мотивом. Главное, что меня тогда заботило – побольнее уколоть аппаратчиков из Госкомспорта. И десяток лет назад ни я, ни Баркин, ни пустоголовые бюрократы и вообразить не могли, что в очерке заложен какой-то иной смысл.– Да послушай же, ты, дурило, – с восторгом напирал Аркадий. – Твоя статейка и впрямь здорово встряхнула меня. Я перестал хныкать и воображать, будто заслуживаю больших почестей и наград. Она заставила меня поверить в собственные силы. И, как говорится… – Он театрально замер на полуслове, заигрывая со своими притворно ласковыми подружками. – Ну, все остальное принадлежит истории.Вот уж и впрямь история.Его признательность распростерлась настолько далеко, что он не только отдал мне бумажник и извинился за хамство своих мордоворотов, но и отпустил прекрасных дам, чтобы я мог побыть с ним подольше. Всю ночь я отбивался от шампанского, которое поставил ему за избавление от рэкетиров один благодарный предприниматель, или, как говорил Аркадий, «компаньон». Лишь под утро, часам к четырем, он наконец-то выдохся и его мысли приняли другой оборот.– Я всегда кончаю загулы, отведав вкусненького фрукта, – загадочно сказал он, перед тем как уходить.– Какого фрукта?– Тропического, – кивнул он в сторону сцены и похотливо ухмыльнулся. – С гладкой коричневатой кожей, плотным сочным телом и живым как ртуть. На какую из них у тебя, Николай, слюнки текут?– Как это на какую?Он коротко рассмеялся и, приложив руки к груди, сказал:– Помнишь сборщиц кокосовых орехов?– Еще бы, я перевидал их немало на своем веку.– Но здесь всего одна. – Он назидательно поднял палец вверх. – Как тебе вон та маленькая горячая Чилига, она слева?– А что? Она ничего.– Ну просто ненасытная. Она твоя!– Спасибо, Аркаша, – ответил я, враз вообразив себе всякие пикантные сцены. – Но у меня целая связка таких же кокосов. Я один с ними вряд ли управлюсь.– Чего же тогда ты хочешь? Как тебя отблагодарить? Дать денег? Работу? Скажи только.– Дай мне источник.– Источник? – Он скептически рассмеялся. – Кто же еще сменяет самую лучшую блядь в Москве на информацию!– Как кто? Журналист-диссидент.Он опять рассмеялся, но, когда я рассказал о своем желании написать репортаж, веселость с него сразу слетела, а в глазах мелькнула озабоченность.– Все еще не бросил рискованные затеи, так ведь?Я согласно кивнул.– Тебе нужен внутренний источник? То есть чтоб был сам делец?– Да, желательно.– Заметано, – самоуверенно произнес Аркадий, хватаясь за телефонную трубку. – Я хоть этим и не занимаюсь, но знаю кое-кого, кто введет тебя в курс дела.Ночь можно было считать успешной. Я не только остался в живых, но и немного приблизился к разгадке смерти Воронцова: убили ли его, чтобы замять неминуемо громкий скандал, или же он стал жертвой грабежа. В любом случае тот, кто утащил его награды, – хладнокровный убийца. 9 Ранняя утренняя Москва всегда напоминает мне город-привидение – мрачный, молчаливый, безлюдный, будто пораженный одной из тех бомб, на создание которых кремлевские милитаристы долгие годы тратили гигантские ресурсы, привычно оправдываясь, что они, дескать, нужны для обороны страны (поэтому якобы и продовольствия не хватает). Из затемненных окон «мерседеса» Баркина, в котором мы гнали по Комсомольскому проспекту, Москва казалась еще мрачнее. За нами следовали «Лада» с фруктовыми тортами для Баркина и «вольво», где сидели его мордовороты. Наш скоростной караван напоминал правительственный выезд, когда останавливается весь уличный транспорт, чтобы помпезный «членовоз» мог проехать через всю столицу, нигде не задерживаясь и не притормаживая.Но мы шали вовсе не на Красную площадь.Баркин уговорил меня поехать на Ленинские горы, где нас ожидал его знакомый с черного рынка наград. В ночном клубе он с треском открыл свой дипломат-апаше и вынул компьютерную распечатку списка компаний.– Смотри сюда, – с гордостью произнес бывший спортсмен. – Мой маленький взаимный фонд. Знаешь, тебе стоило бы написать еще один очерк – «Десять лет спустя». Я имею в виду, что ты был прав относительно цели.Я заставил себя улыбнуться, поскольку меня не грела собственная роль, которую я невзначай сыграл в рождении нового хищника. Правда, тут не я один виноват. Может, и пробудил у Баркина амбиции, но его жизненную позицию сформировал коммунизм, а демократия предоставила практические возможности. Он и осуществил их – прежде всего на своих земляках-москвичах, что претило мне больше всего.– Ну давай, похвались немного и собой, Катков, – попросил Аркадий, сидя рядом в «мерседесе». – Да и Артуро тоже послушает. – Он кивнул на шофера, атлетически сложенного кубинца, который был и его личным телохранителем.– Он приехал сюда десять лет назад как бейсбольный тренер, да так и остался, – пояснил Аркадий.– Но не из-за местного климата.– По экономическим причинам.– Как это понимать?– У нас экономика процветает по сравнению с Кубой.– Конечно, если сравнивать голодных с умирающими от голода, то у первых она процветает.– За возвращение кубинские власти посулили ему велосипед, а я предложил работу. Ты его винишь?– Стало быть, его пытались купить за велосипед?– Да, автомашина там ни к чему. В стране нет ни капли горючего.– Значит, элита разъезжает на велосипедах, а простые люди топают пешком.Аркадий мрачно кивнул.– За все надо благодарить Кастро. Кубинцы тоже могли бы ездить на таких вот «мерседесах», если бы не этот тупоголовый идиот. Вот смотри, у нас быстро и легко дела не провернешь, не то что у них. В прошлом году я побывал на Кубе и без труда установил контакты с теми, кто серьезно настроен рискнуть на кое-какие дела.– Что за дела?– Туризм.Наш караван мчался уже по Воробьевскому шоссе, приближаясь к лесистым скверам, окружающим Московский государственный университет. Со смотровой площадки около шоссе, откуда открывается захватывающий вид на Москву, и была назначена встреча с торговцами орденами и медалями на черном рынке, здесь же они должны собраться на этой неделе. Баркин рассказал, что торговать начинают на рассвете, когда в милиции заканчивается смена, стражи порядка устали и мечтают, как бы поскорее добраться до дома. «Мерседес» повернул на узенькую боковую дорожку и остановился около невысоких елок.Баркин опустил боковое стекло, поморщившись от порыва холодного воздуха, ворвавшегося в кабину. Минуту спустя из-за деревьев появился невысокий субъект – пальто в рубчик, твидовая кепка, задорно сидевшая на его голове, отчего он напоминал маленького большевика времен революции.– Вот он. Зовут его Рафик. Ну, желаю успеха.– Спасибо, Аркадий. Большое тебе спасибо.– Спасибо тебе, Никола.Он пристально посмотрел прямо мне в глаза и крепко пожал руку. Я вышел из «мерседеса» и закрыл дверь.– Катков! – позвал Аркадий из окна кабины, протянув мне газовую зажигалку. – Далеко не прячь ее.И машины тут же растворились в белесой дымке, стоявшей между холмов. Я обернулся, Рафик куда-то исчез, я поспешил к рощице, как вдруг тишину нарушил чирикающий звук – заработал мой бипер. Должно быть, Вера беспокоится, жив ли я. Все правильно – всего сутки назад я тоже разыскивал ее целых полночи.Я уже подходил к деревьям, и тут Рафик вновь возник между корявыми стволами. В его облике было что-то таинственное и вместе с тем трогательное, что вызывало чувство доверия к нему. Остро запахло сосной и елью, когда он, вороша ногами листья и хвою, продвигался по заброшенной тропинке к группе припаркованных автомашин, велосипедов, мотоциклов, фургонов и микроавтобусов.Торгаши оказались на удивление молодыми, большинству на вид лет восемнадцать-двадцать. В раннем утреннем свете ярко поблескивал товар, разложенный на одеялах у задних дверей автомашин и на капотах или на крышках чемоданчиков, а то и просто приколотый на подкладках пальто, полы которых торговцы приоткрывали, будто показывая свое мужское достоинство. Черный рынок сильно смахивал на цыганский базар: скорые легкомысленные решения, мелькание рук, настороженные воровские взгляды, возгласы удивления и неверия, когда называлась цена, а затем быстрый торг, шуршание купюр и позвякивание металла, когда продавцы и покупатели сходились в цене, а деньги и награды переходили из рук в руки. Купив товар, их новые хозяева сразу же сматывали восвояси, а продавцы без промедления переключались на других покупателей.Рафик подошел к группке дельцов, собравшихся у откидного борга грузовичка, и отрекомендовал меня.– Так вы, стало быть, хотели бы написать про нас? – осторожно спросил молодой парень с длинными, до плеч, волосами. – А зачем?– Да вот, чтобы заработать себе на хлеб с маслом.– Ну что ж, дело стоящее. А что мы будем с этого иметь?– Головную боль от милиции! – громко сказал кто-то.– Вот-вот. Да они нас всех повяжут! – воскликнул другой, отчего некоторые сразу же стали откалываться и исчезать.– Не задерживай их, пускай уходят! – бросил я Рафику, когда он стал их удерживать. – Так ты думаешь, что милиция ничего не знает про ваши дела-делишки здесь?– Ты что, смеешься над нами? – возмущенно зафыркал длинноволосый. – Да мы завсегда на стреме и разбежимся, лишь только менты появятся на подходе.– Отстегни на лапу – и торгуй спокойненько, – самоуверенно произнес плотно сбитый паренек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52