Нам сообщили, что его арендовала некая корпорация – одна из нескольких фирм, имеющих, по нашим данным, связи с картелем.– Значит, картель. Еще одно из безымянных, обезличенных названий, вроде «организованная преступность». А этот картель случайно не называется ИТЗ или ИТЦ?– Вроде бы нет. А что?– Одна такая мерзкая компания упоминается в документах Воронцова.– Вот как? Никогда о такой не слышала.– Думаете? Боюсь, что слышали, и не раз. Собственно говоря, вы и подарили мне разгадку ее наименования.– Я? Как это? Не припоминаю что-то.– А фамилия Рабиноу вам знакома?.. Рабинович?.. ИЧ… По-английски окончание ИТЗ. Теперь понятно?Скотто тихо присвистнула и погнала машину в свое управление кратчайшим путем.Штаб-квартира СБФинП располагается в Арлингтоне, на автостраде, ведущей в Фэрфакс. Это совсем недалеко от знаменитого кладбища. Поворот к ней я увидел по флагштокам с флагами США и министерства финансов. Впереди показалось неказистое бетонное здание, чем-то напоминающее мне родные тускло-серые жилые блоки Нового Арбата. Четыре этажа из сборных железобетонных панелей нависали над единственным деревом. Напротив, через дорогу, стояло приземистое кирпичное здание, из его высокой трубы клубился серый дымок.– Жгут, все жгут, – пробормотала Скотто, заезжая на стоянку позади здания СБФинП. – Проклятая жаровня полыхает целыми днями, без передыху.– Какая жаровня?– Да крематорий. Извините, мне надо заняться этими… – Не успела она договорить, как целая толпа репортеров с телевизионными и видеокамерами окружила нашу машину. – Отойдите, ребята! Отойдите! – Она выскочила из кабины и быстро пошла прочь.Репортеры рванули за ней, устремив чуть ли не в лицо камеры, диктофоны и микрофоны и требуя:– Расскажите, кого вы сейчас выслеживаете?– Убивать я никого не собираюсь.– А что делал агент Вудрафф на той свалке?– Отдавал свою жизнь за нашу страну.Скотто проскочила мимо колоннады к входу в здание, репортеры не отставали, атакуя ее вопросами:– Несколько свидетелей утверждают, что мальчишка хотел сдаться, но в этот момент в него пальнули? Правда ли, что у него не было приводов в полицию? А как насчет утверждения его родителей, что у него не было оружия? Поскольку Вудрафф раньше был вашим партнером, что вы сейчас испытываете?Скотто отбивалась как могла, прокладывая путь к зданию, где репортеров остановили охранники в форме.– Вот они, ваши конкуренты, Катков, – проворчала она, оглядываясь на репортеров из-за стеклянной двери. – Я сделаю для вас многое, но не смогу удерживать это зверье, если они примутся колошматить пас. Предупреждаю заранее.– Но почему у вас такой зуб на журналистов?– Как-то я хотела рассказать, но вы даже не пожелали выслушать. Все вы помешаны на том, как бы добыть правду, а что будет после этого – и знать не хотите.– Похоже, кто-то больно обидел вас.– Если говорить об обидах, то им я и счет потеряла. Не могу назвать ни одного человека, слова которого репортеры не исказили бы или бы вообще не приписали ему того, что он не говорил.В вестибюле, тесноватом и неказистом, стояли несколько стульев и серый стальной столик, словно попавший сюда по ошибке из другого офиса. На столике стоял черный картонный ящик с узкими отделеньицами, забитыми письмами. Здесь были строительные рабочие. С потолка сняли часть панелей, и они, стоя на стремянках, прокладывали в потолочных пазах толстые кабели. Один из охранников записал меня в регистрационный журнал и прикрепил к куртке пластиковую карточку посетителя.– Как к вам легко пройти, – заметил я, следуя за Скотто к лифту. – Ни детектора лжи, ни проверки анкетных данных, ни обыска с раздеванием догола.– И ни курения, – с усмешкой добавила она, указав пальцем на грозную надпись на табличке. – А что касается мер безопасности, то вас проверили догола, даже дважды. Первый раз, когда в Москве я имела удовольствие лицезреть вас в натуральном виде, второй – после вашего звонка сюда. Я считаю, у нашего директора особая привязанность к людям, отсидевшим в свое время в ГУЛАГе, особенно за подрывные писания. Вы бы замерзли в вестибюле, если бы ему не понравились ваши репортажи и очерки…– Он их читал?– Не все, конечно, но некоторые. По его мнению, особенно острым был материал о бывших спортсменах. Мы своих спортсменов тоже выбрасываем на улицу почти сразу же после окончания колледжа.Лифт поднял нас на четвертый этаж, коридор оказался типичным для всех канцелярских учреждений: серым, унылым, с табличками на дверях и плакатиками, адресованными курильщикам. Скотто оставила меня около своего кабинета, быстро сменила одежду и повела в офис директора управления.Ее шеф Джозеф Банзер был солидный мужчина с реденькими волосами, в коричневатом костюме, сходном по цвету с деревянными панелями на стене сзади него. Скорее он напоминал какого-то рассеянного чудака или сбитого с толку профессора права, чем дотошного, безжалостного следователя.– Очень интересный материал, мистер Катков, – мягко сказал он, внимательно просмотрев документы Воронцова. – Нам известна холдинговая компания, которая финансирует операции Рабиноу, связанные с гостиничным бизнесом, но…– Это «Травис энтерпрайсиз», – почему-то перебила его Скотто. – По первым буквам слов Тахо, Рено, Атлантик-Сити, Вегас, Изабелла, Сара.– Изабелла и Сара? – изумился я.– Так зовут его внучек, – пояснила она.– А что же сталось с вдовами и сиротами? – съязвил я.– Однако до сих пор, – решительно перебил нас Банзер, положив конец моей пустопорожней веселости, – мы еще не сталкивались с корпорацией ИТЗ, не так ли, агент Скотто?– Нет, она никогда не светилась в наших данных, не говоря уже о связях с Рябиноу.– Боюсь, что и в этих документах вам таких связей не проследить, – с какой-то опаской заметил я. – Я дошел до этого исключительно своим умом.– Весьма похвально, – мягко произнес Банзер, озадаченно взглянув на меня, а потом на Скотто: – Откуда, вы говорили, появился этот Рабиноу?– Из Москвы.Он недоуменно поднял брови, а потом понимающе кивнул.– Вы сказали именно о том, о чем я думал. Но все равно понадобится время, чтобы ознакомиться с этими сделками и посмотреть, законны ли они. Независимо от того, является ли ИТЗ компанией Рабиноу или не является, начнем-ка ее проверку, не отходя от кассы. – Сложив документы в папку, он направился к двери. – Видите ли, мистер Катков, – сказал он, тяжело вышагивая по коридору, – самое главное в операциях СБФинП заключается в привлечении к ним других служб и систем. На практике это означает, что мы имеем право в любое время просматривать любую информацию и данные других учреждений, в том числе досье таких правоохранительных, контролирующих и регулирующих органов и управлений, как, например, Управление по экономическим вопросам, Федеральный резервный банк, Комиссия по контролю за ценными бумагами или Сенатская экономическая комиссия, не говоря уже о коммерческих архивах и хранилищах вроде «Дан энд Брадстрит» или «ТРУ».Скотто, услышав слова шефа, сделала круглые глаза.– Но ведь я уже перерыла все досье некоторых из них.– Вот как? – разочарованно удивился Банзер. – Ну ладно, короче говоря, СБФинП, сотрудничая с другими правоохранительными органами, помогает им выявлять и расследовать финансовые преступления. Первейшая наша обязанность – раскрывать методы и махинации отмывания грязных денег в международном и национальном масштабах, особенно те, которые связаны с транспортировкой наркотиков…Тут Скотто придвинулась ко мне и тихонько шепнула:– Слово в слово из его предложений по бюджету, представленных конгрессу.– Не напоминайте об этом, – предупредил Банзер, подслушав ее реплику. – Этот чертов дефицит как бездонная бочка – в конце концов он разденет и разует нас. Нам уже нечем латать дыры в расходах на оборону и на инвестиции. Теперь на очереди вообще расходы на деловую активность, к бюджету по-прежнему относятся кое-как. Совещание по бюджетным вопросам назначено на два часа. Скотто, я хочу, чтобы и вы там присутствовали.– Это выбьет меня из колеи на целую неделю.Банзер срезал угол, прошел через несколько дверей в оперативный центр и завершил ознакомительную лекцию о вверенном ему учреждении следующим назидательным разъяснением:– Умелое применение компьютерной техники – это ключ к эффективной работе СБФинП. Здесь-то и творится этот процесс чуть ли не круглосуточно.В зале стоял неумолчный гул стационарных компьютеров, потрескивали и жужжали принтеры, доносились голоса аналитиков, спрашивающих что-то по телефону и одновременно набирающих на клавиатуре нужные коды. Линии работающих компьютеров – каждый с терминалом и отдельным коммуникационным шкафчиком – с разных сторон сходились к центру, где стоял стул – больше там ничего не могло стоять. Несколько часов на стене показывали время в различных часовых поясах, на другой висели эмблемы и значки размером с суповую тарелку. Скотто объяснила, что это эмблемы разных правоохранительных и контрольных учреждений, имеющих официально зарегистрированные договоренности об обмене информацией с СБФинП.Банзер передал документы Воронцова заведующему секцией оперативного центра Тому Крауссу, высокому, приятному на вид молодому человеку с тонкими чертами лица и внятной речью. Несколько минут он набирал на клавиатуре нужные коды для доступа к банку данных, а затем включил принтер, установленный рядом на консоли. Мы нависли над принтером, словно заботливые родители над колыбелью ребенка. Я так увлекся, что машинально сунул в рот сигарету. Скотто остановила меня грозным взглядом. Ожидание результатов превратилось в настоящую муку, прямо пытка какая-то. Банзер выхватил распечатку.– Корпорация ИТЗ, – известил он после драматической паузы. – Президент и председатель совета директоров некий Майкл А.Рабиноу…– Браво, Катков! Взят верный след! – с воодушевлением воскликнула Скотто.– Родился в Гродно, СССР, в 1931 году (тогда Польша), приехал в США вместе с родителями в начале Второй мировой войны…– Получается, что он русский еврей? – удивленно выпалил я, и Банзер согласно кивнул.– В 1955 году окончил с отличием правовую школу Гарварда, в 1958 году исключен из гильдии адвокатов за общение с крупными мошенниками.– С известным Мейером Лански, – ввернул я.– Это в ту пору. А теперь с вашим другом-приятелем Баркиным, – подковырнула меня Скотто. – Старые привычки живучи.– ИТЗ, – прочитал в заключение Банзер, – недавно выделилась из «Травис энтерпрайсиз» в дочернюю фирму. К тому же Рабиноу создал целую подозрительную разветвленную сеть компаний с конторами в Нью-Йорке, Майами, Лос-Анджелесе и Тель-Авиве.– Я не ослышался? Вы сказали, в Тель-Авиве?– Да, – подтвердил Банзер. – Какую-то часть года он там и живет, как сам указывает в декларации о доходах, поданной в налоговое управление.– Теперь мы знаем, куда он смоется, если здесь его припекут как следует, – заметил Краусс.– А вы помните Шевченко? – обратился я к Скотто. – Он ведь говорил, что тип, которого подрядили убить меня, был израильтянином. Это еврей, недавно эмигрировавший из России.– Но это вовсе не означает, что за ним стоял Рабиноу, – возразила она. – Даже не говорит о том, что он замешан в этом преступлении. В лучшем случае, означает всего лишь косвенную улику.– Если не ошибаюсь, вроде вы говорили, что наш общий друг Рабиноу связан с еврейской мафией?– Да, был связан, но тридцать лет назад. Совсем не обязательно, что он сохранил связи и поныне. Нам нужны железные улики, такие, что не вызывают никаких вопросов и сомнений.– Задача не из легких, – подытожил Краусс. – Только чтобы добраться до информации, не говоря уже о том, чтобы воспользоваться ею, мы должны нарушить все законы о гражданских правах, положения инструкций и предписания. Здесь и запрещение вторгаться в личную жизнь, и закон о свободе информации, о тайне банковских операций и другие законодательные акты.Вы их знаете.– В самом деле, не можем же мы просто так вламываться в дома и рыться в чужих вещах, как это принято в вашей стране, – поддержала его Скотто.– Но теперь времена совсем другие, и вам это прекрасно известно, – возразил я, но как-то робко.– Думается, они вот что хотят сказать, мистер Катков, – заметил Банзер примирительным гоном. – Существуют некие юридические рамки, не выходящие за определенное пространство, и мы обязаны всеми силами придерживаться их. Почему? Во-первых, защита прав личности – это главное в деятельности нашего государства; во-вторых, ошибочное обвинение может подорвать честную репутацию человека, лишить его средств существования; в-третьих, в противном случае мы не сможем предъявить обвиняемому даже обоснованных улик, добытых совершенно законным путем.– Есть еще и в-четвертых. Совсем не обязательно, что это должно следовать в перечисленном порядке, – ухмыльнулся Краусс, чем вызвал одобрительный смешок своих коллег. – Видите ли в любой разборке преступления фигурируют не только полицейские и воры. Там могут участвовать и полицейские, и адвокаты, а воры присутствовать вообще не будут. Наш основополагающий принцип таков: все, что не запрещено законом, то разрешено. У вас же десятилетия главенствовал другой принцип: если что-то законом не разрешено, значит, это запрещено.Да, он прав. При любом тоталитарном режиме во главу угла положен запрет.– А кто в выигрыше от таких постулатов? – спросил я.– Да жулье, разумеется, – ответил Банзер, но без всякого озлобления. – Мы одолеваем их вопреки законодательным крючкотворствам, а не благодаря им. Когда удается прижать хоть одного из их банды, просто сердце радуется.– Значит, вашим сотрудникам нужны более веские улики, чтобы хотя бы допросить Рабиноу, но у меня таковых определенно нет.Они обменялись быстрыми взглядами, а потом Скотто попросила:– Постарайтесь добыть их для нас, мистер Катков. Сможете?– Но я же только журналист, пишущий о частных капиталовложениях в российскую экономику. Тогда так: я пойду и возьму у него интервью.– Интервью? – удивилась Скотто и, выхватив распечатку из принтера, передала ее мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52