– Ордер на обыск? – Шевченко смутился. Как только я его запрошу, в ту же секунду некоторые осведомители из прокуратуры сообщат об этом Баркину.– Стало быть, он такой всесильный?– Да не он. Всесильна его твердая валюта.– Может, вам трудно в это поверить, но взяточничество расцветает не в одной России. В данный момент у меня нет никакого желания обсуждать юридические формальности, связанные с поиском контейнера. Как, согласны с этими?– Возражений не имеем. – Шевченко пошел к дверям, на ходу надевая пиджак. – Российское законодательство вроде упряжки, агент Скотто. Оно…– Можете не рассказывать мне о нем, – перебила его Скотто, когда все мы вышли в коридор. – Это то единственное в России, что мне понятно. Оно не дает правоохранительным органам возможности обуздать как следует нехороших ребят и к тому же…– Да нет, Скотто. Вы не поняли, – прервал ее Шевченко. – Я сравнил нашу правовую систему с тройкой лошадей. Левая и правая в ней – пристяжные, в центре – коренник, а опытный кучер с помощью вожжей управляет ими как хочет.– Ну, там-то, откуда я приехала, все не так.– У каждой системы свое бремя, свои порядки. В моей на каждый закон существует другой, который ему противоречит. По правде говоря, противоречия нередко заложены даже в разных пунктах одного и того же законодательного акта. Достойно удивления, не так ли? – Он нетерпеливо жал на кнопки вызова лифта. – Мы называем такое явление «самоотрзаком».– То есть?– Самоотрицание закона. Нехороших ребят это положение спасает от признания своей вины, а хорошим помогает отступать от своих намерений. – Недобро усмехнувшись, он вошел в лифт, мы устремились за ним. – Само собой разумеется, что сейчас я обращаюсь ко второму свойству закона.Оставив «Жигули» во дворе милиции на Петровке, 38, мы пересели в «Москвич» Шевченко. Он погнал машину к клубу «Парадиз». Подъехали мы к нему уже в полночь. На улице ни души, у обочины, ближе к тротуару, несколько автомашин, да в подъезде дома отиралась какая-то бездомная бабенка. Легкий ветерок лениво шевелил мусор у входа, прямо под табличкой клуба на фасаде.Включив рацию, Шевченко связался с бригадами, окружившими клуб, медленно объехал вокруг него и свернул на узкую служебную подъездную дорогу позади этого импозантного здания. Погрузочная площадка, где обычно разгружались и загружались прибывавшие автомашины, пустовала. Контейнера № 95824 и в помине не было.– Все логично, – заметила Скотто. – Времени на разгрузку у них было предостаточно.– На это я и рассчитываю. – Развернувшись, Шевченко снова подъехал к главному входу, созвал всю группу и проинструктировал оперативников. – Все в порядке, Катков, – сказал он, когда они заняли указанные места за колоннами по обеим сторонам внушительных бронзовых дверей. – Ну, иди первым.Я глубоко вздохнул и нажал на кнопку звонка.– Моя фамилия Катков, – представился я чисто одетому громиле, возникшему из окошечка в двери. – Я Николай Катков.Он что-то пробормотал в ответ и открыл засов. Дверь тяжело распахнулась.– Сотрудник милиции. – Шевченко влетел в дверь впереди меня. Помахав перед носом громилы милицейским удостоверением, он с группой оперативников и милиционеров в форме вошел в клуб. Мы со Скотто, не задерживаясь нигде, сразу прошли в главный зал, где стрип-шоу был в самом разгаре.Девушки с обнаженными грудями сразу же прекратили извиваться и прыснули со сцены. Игроки опасливо оцепенели, предчувствуя недоброе. Дилеры и крупье замерли. Внезапно затих и затаился весь клуб, только изредка слышались гортанные выкрики попугаев.Не отвлекаясь на живописные таитянские пейзажи и высоченные пальмы в кадках, Шевченко проследовал прямо к угловому столику. Я шел следом за ним, в душе опасаясь одного: вдруг Юрий сейчас здесь, вместе с сообщниками отмечает удачно провернутое дело. Я заметил в зале Баркина, Рабиноу, группу охранников и телохранителей, маячивших на заднем плане. Юрия не было. Не было никакой икры, шампанского, никаких полураздетых, размалеванных девиц. Главари вели себя подчеркнуто сдержанно. Наш внезапный налет грозил оказаться пшиком. Не чувствовалось, что Рабиноу и Баркин провели неделю в солнечной Гаване – выглядели они бледными, возбужденными, сердитыми, даже обозленными. Во всяком случае, на меня они уставились злыми глазами. Шевченко сунул им свой милицейский жетон и представился.– С вашей стороны любезно было заглянуть к нам, товарищ следователь, – сказал Баркин как ни в чем не бывало, – но, к сожалению, свободных мест сейчас нет, особенно для такой оравы сопровождающих. В следующий раз советую зарезервировать столики заранее.– Я здесь не для отдыха, а по службе, – уточнил Шевченко; луч прожектора, пройдясь по его лицу, заострил его черты, превратил лицо в железную маску.– А для чего же, позвольте спросить?– Хочу совершить экскурсию в ваши закрома. Баркин поднялся и шагнул вперед, встав перед Шевченко нос к носу.– Там нет даже завалящегося рубля, если вы их ищете, – негодующе запротестовал он. – Лишь твердая валюта, полученная, между прочим, в строгом соответствии с законом, товарищ Шевченко.– Рубли нас не интересуют. Нам нужны доллары, два миллиарда долларов США в стодолларовых банкнотах.Баркин сделал удивленное лицо.– Два миллиарда, говорите? А вы не преувеличиваете? Мой клуб приносит хорошие прибыли, это правда, но не такие огромные. – Он повернулся к Рабиноу и с нахальной ухмылкой спросил: – Вы согласны со мной?– Ну что ж, время от времени я тоже получаю довольно внушительные прибыли, – подхватил он развязный тон Баркина. – Но очень редко больше, чем? Сколько, вы сказали? Миллиард или около того?– Около того. Но, если следователь Шевченко полагает, что я плохо выполняю свои обязанности…Баркин прервался на полуслове и полез в карман пиджака.– Руки по швам! – скомандовала Скотто, выхватив пистолет.Баркин оцепенел.– Агент Скотто, не надо. В этом нет никакой необходимости, – спокойно произнес Шевченко и кивнул оперативнику; тот откинул полу пальто и показал укороченный автомат, нацеленный Баркину прямо в живот. – Если он достанет из кармана деньги, его посадят за взятку. Если там пистолет – пристрелят.Баркин медленно вынул руку из кармана. Пустую. Ни денег, ни пистолета.– Агент Скотто, – сказал он снисходительным тоном. – Я знаю, что вы занимались ресторанным бизнесом. Что же вынудило такую шикарную женщину заняться грязной полицейской работой? Где же ваше очарование?– Если вы забыли, то напоминаю: вопросы задаем мы, а вы отвечаете. Сегодня утром в Москву контрабандным путем был доставлен грузовой контейнер с двумя миллиардами долларов. Вам об этом ничего не известно?– Смутно припоминаю, что читал об этом в газетах.– Зато я довольно четко припоминаю, что видел контейнер в Гаване, – с вызовом заявил я.Баркин презрительно фыркнул и смахнул с рукава пиджака воображаемую пылинку.– Плохие времена настают, Катков. – Он взял со стола номер «Правды». – Кто-то опередил тебя с материалом.– Да, опередил. Но тут только конец, а начала нет. Не поможете ли мне написать материал заново?– А может, господин Незапятнанный подойдет для этого? – И Скотто бросила взгляд на Рабиноу. – Может, он сумеет оказать помощь?– Оказывать другим помощь – мое призвание в этой жизни, – игриво ответил Рабиноу. – Так что же вам нужно?– Тот контейнер. Вы помните, какой именно? Вы о нем просили. Просили, чтобы вам позволили довезти его до Гаваны. Тот, который, как вы сказали, приведет нас к тем, кто подставляет вас?Рабиноу усмехнулся и, удивленно посмотрев на Баркина, сказал:– Я помню также, как сказал, что вы понапрасну теряете время. Вы и сейчас теряете его, уж поверьте мне.– Он прав, – вмешался Баркин, размахивая газетой. – Я не люблю тешить себя ложными надеждами и пускать мыльные пузыри, но, похоже, кто-то от меня этого хочет.– Как говорят, попытка – не пытка, но вы понапрасну стараетесь, – заметил Шевченко.– Простите, не понял.– Ничего у вас не выйдет, – поддержала его Скот-то. – Что вы можете сделать? Убить нас? Отмыть деньги? Да сам Никсон не вывернулся бы из этого положения. Вам, ребятки, придется заткнуться.Баркин и Рабиноу переглянулись и рассмеялись, будто прочитав шутливые мысли друг друга.– Ну что ж, пойдемте в хранилище, – предложил Шевченко, теряя терпение.– Конечно, конечно. Сейчас и отправимся, – заторопился Баркин с таким видом, будто великодушно делал нам одолжение.Что-то здесь не так. Слишком он самонадеян, слишком оба самоуверенны. По всему видно, что ничуть не боятся.Баркин повел нас вниз по мраморной лестнице в свой элегантный офис. Там он нажал на кнопку, и толстая панель отошла назад в стене, обнажив тускло поблескивающую металлическую дверь, ведущую в хранилище. Он щелкнул выключателями, затем повернул рычаг, отпирающий запоры, и толстенная дверь из сверхпрочного металла отошла в сторону.Шевченко вошел в хранилище первым, с интересом приглядываясь к отсекам с полками, на которых плотно, пачка к пачке, лежала твердая валюта. При виде огромных денежных сумм он как-то обмяк. Огромное хранилище вместило бы не один, а по меньшей мере четыре контейнера, однако не было здесь ни одной опечатанной упаковки, содержащей миллион долларов, что уж тут говорить о 1800 таких упаковках.– Гиблое дело, только зря тратим время – в отчаянии прошептала Скотто.– А что я говорил? – злорадно возрадовался Баркин, обмениваясь с Рабиноу саркастическими улыбками. Шевченко пробормотал что-то нечленораздельное, напоминающее извинение, и повел назад свою группу оперативников.– Вот ведь сукин сын! – в сердцах воскликнул он, когда мы трое уселись в его «Москвич» и покатили несолоно хлебавши.– Да, споткнулись мы на этом контейнере, – проворчала Скотто. – А ведь он где-то запрятан. Нужно обязательно разыскать его я и слышать не хочу насчет этой паршивой зимы, которая не ждет. Собственно говоря, я пока вообще ничего слушать не желаю. Мне нужно подумать. – Мы ехали, помалкивая, держа курс на Бульварное кольцо. – Не начать ли нам сначала? – наконец заговорила Скотто. – Они же сумели сбить нас со следа с помощью этой подставки, так ведь? Тогда зачем прятать тот, настоящий контейнер? На это должна быть своя причина.– А может, Годунов и не знал, что это была подставка? – Шевченко даже ожил от такой мысли. – Может, он и впрямь работал под прикрытием, как тайный агент? Может, он хотел запутать нас, направить по ложному следу и ни с кем не делить лавры?– Да, но, будучи в аэропорту в Гаване, – возразила Скотто, – он же наверняка знал, что везут не один, а два контейнера.– Не обязательно. Он не заглядывал внутрь грузового самолета, да и вообще никто из них не глядел, – уточнил я.– Да ладно вам. Он же лично задержал контейнер этим утром, выставил вокруг охрану и наверняка должен был знать, что это подставной контейнер, – сказала Скотто.– Может, и знал! – с удовлетворением рассмеялся Шевченко. – Вот потому-то и сжег улики!– Точно. Потому и сжег, – согласился я. – Он хотел спасти свое лицо.– Сжег пару миллионов настоящих долларов, черт бы его побрал! – вскричала Скотто – Где же он достал их?В ответ – молчание. Мы с Шевченко не знали, что и сказать.Когда мы были уже на Тверском бульваре, заговорило вдруг радио. Докладывала бригада, которую Шевченко послал в аэропорт проверить «Антонова-22». Контейнера в грузовом отсеке они не обнаружили, но кое-что представляющее интерес нашли. В кабинете Шевченко уже сидели два сыщика. На письменном столе под настольной лампой лежали несколько баллончиков с краской и трафарет для нанесения шаблонных надписей и цифр.– Ну, находка ценная, – с облегчением вздохнул Шевченко. – Они перекрасили эти гребаные номера. Тот контейнер, должно быть, стоял где-то на грузовом дворе, о котором мы даже не подозревали. Теперь его уже не сыскать, как не узнать о том, чья это проделка. – Он подбросил вверх пустой балончик. – В прежние времена в подобных случаях КГБ перекрыло бы все дороги, аэропорты, железнодорожные станции. Контейнер не проехал бы и десятка километров, как его засекли.– И меня бы тоже засекли, – пошутил я с мрачной ухмылкой.– Что и говорить, у каждой системы свои порядки, – поддакнула Скотто и покосилась на Шевченко.– А что-нибудь разузнали насчет того человека, который был с Годуновым? – не таясь от нас, спросил он сыщиков.Они лишь покачали головами – дескать, нет, ничего не известно.Меня всего так и затрясло. Так они, стало быть, знали, что вместе с Годуновым был кто-то еще? Но фамилию Юрия пока еще не упоминали. Я переждал, а затем как можно равнодушнее, между прочим, спросил:– Какой там еще человек?– Интересный вопрос, – ответил Шевченко. – Мы запрашивали список пассажиров, прилетевших на чартерном рейсе самолета «Гольфстрим» сегодня утром. Вот какие сведения мы получили: Рабиноу, Баркин, их сопровождающие, и еще двое, фамилии их не установлены. В паспортном контроле они не регистрировались, очевидно, выезжали за рубеж по подложным паспортам. Пока это единственное, что мы знаем, и то, что один из них Годунов.– Может, какой-то его пособник? – предположил один из оперативников.– Может быть, – согласился Шевченко. – Но может быть, и ключевая фигура. Нам это пока неведомо.Но мне-то ведомо! Я знал, кто он такой, но в то же время не мог раскрыть все карты: фамилию Юрия в «Правде» не называли, его не было на мусоросжигательном заводе, он не появлялся в клубе «Парадиз», в списке пассажиров, прилетевших на самолете «Гольфстрим», его фамилия не значилась. На то должны быть веские причины. Если Годунов выступал в этом деле под прикрытием, как секретный агент, то почему бы и Юрию не быть им? Он тоже мог иметь паспорт на другую фамилию. Как и Годунов, он работает в Министерстве внутренних дел. Проклятье! Я задавал себе те же самые вопросы о Юрии, какие задавал перед этим о Воронцове в самом начале эпопеи. О нем? Или о всей эпопее? Это как посмотреть, в зависимости от обстоятельств. Думаю, это не одно и то же.– У меня вопрос. Почему мы вдруг заговорили об этих людях?– А у вас что, в связи с этим возникли какие-то проблемы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52