– Да это Вера умудрилась. – И я мрачно рассказал историю о том, как газета попала к бабушке.Юрий слушал с живым любопытством.– Чем же ты недоволен? Радоваться должен.– Я и радуюсь.– Что-то не заметно.– А я раздваиваюсь, одна моя половина радуется, а другая вся в дерьме. Что я имею в виду? Вере подвернулся прекрасный шанс добыть документы – знай это Шевченко, он бы запер ее, а ключи выбросил в унитаз. А потом она застукала меня с Людмилой.– Что и следовало ожидать, – вспомнил Юрий и опять не смог удержаться от смеха.– Да ладно тебе, представь только, что она переживала в тот момент. А мне и впрямь без нее тоскливо.– Так за чем дело стало? Позвони ей и скажи, что скучаешь.– Звонил, а она меня послала куда подальше.– Ну извини, – попросил Юрий, увидев, что я действительно переживаю разлуку с Верой. – Признаться, я тоже по ней скучаю.Когда мы разложили на приставном столике все документы, меланхолическое настроение сменилось возбужденным предвкушением чего-то важного и интересного. Перед нами были неподписанные черновики с некоторыми незаполненными графами. Судя по документам, Воронцов действительно надзирал за сделками с иностранными фирмами, намеревающимися инвестировать капиталы в различные российские финансовые учреждения и промышленные предприятия. Инвесторы были самые разнообразные и по профилю, и по размерам, начиная от мелких компаний и кончая такими гигантскими многонациональными конгломератами, как ИБМ, ИТТ, АТТ, ИТЗ, ТВА, «Амекс», «Экссон», «Леви Страусс», «Катерпиллар», «Агритек», «Дженерал моторз», «Дженерал электрик», «Си-Эн-Эн», «Ройал Дач Шелл», «Пицца-хат» и другие. В документах и намека не было на источники «грязных денег»; и близко не было наших акционерных обществ «Сиабеко», «Галактик», «Исток» или других компаний с участием иностранных фирм, созданных бывшими чиновниками КПСС для вывоза партийных денег из России. Никаких признаков коррупции, не говоря уже об упоминании в этих делах Баркина либо какого-нибудь другого мафиози. Напрасно потраченное время. Жестокое разочарование. Да, Шевченко оказался прав.Мы сидели в гнетущей тишине и мрачно смотрели на документы, а на столе у Юрия зазвонил телефон.– Терняк слушает, – ответил он необычным начальственным голосом, а телефон все продолжал звонить. Он недовольно пробубнил что-то, положил эту трубку и схватил трубку другого аппарата. Но звонки не прекращались. Жертве этой допотопной техники, обреченной метаться от одного телефона к другому, достаточно было иметь на столе пульт многоканальной связи и всего один телефонный аппарат. Юрий схватил третью трубку, затем из заваленного бумагами и компьютерными распечатками хаоса извлек четвертую трубку.– Терняк… Терняк… Терняк… – выкрикивал он каждый раз, как попугай, пока вместо длинных гудков не услышал человеческий голос. Тогда, просветлев лицом и чувствуя некоторое самоудовлетворение, заговорил потише: – Ага… а-э-э… ну разумеется. У меня тут один товарищ. Может, немного задержусь.Положив трубку, он оттолкнул телефон в сторону, сердито заметив:– Все в конспирацию играют. Не знаю, как они умудряются, но я почему-то всегда поднимаю нужную трубку, когда переберу все остальные.Я улыбнулся и принялся собирать документы, а затем не удержался и спросил:– Ну и кто же она такая?Юрий посмотрел на меня непонимающим взглядом.– Я про телефонный звонок говорю. Похоже, тебе назначили свидание.– Хотел бы, чтобы назначили, – ответил Юрий, мечтательно вздохнув. – А напоминали про совещание.– Что ты все юлишь? Говори прямо, как ее зовут?– Игорем ее зовут, – ответил он со смешком. – Моя группа прогнозистов собирается сегодня вечером, чтобы подготовиться к завтрашнему совещанию, после которого мы вновь засядем, еще все обсудим и наметим, какие другие совещания следует провести в ближайшие дни. – Он в смятении забегал глазами. – Если бы наши пустопорожние разговоры могли подстегнуть развитие экономики, то по сравнению с Японией мы бы теперь выглядели так же, как она сейчас рядом с Гондурасом. Извини, дружище, так на каком этапе мы находимся?– Сидим по уши в дерьме, – доложил я и уже хотел было вернуть документы в чемодан, как вдруг что-то остановило меня. ИТЗ. Мы расшифровали в документах названия всех компаний, кроме этого. ИТЗ. Что скрывается за ним? Во всех документах, касающихся распределения кредитов приватизированным государственным предприятиям по разным отраслям – автотранспортные перевозки, судоходство, железнодорожные перевозки, воздушный транспорт, складирование и хранение, – везде текст начинался со слов: ИТЗ произведет… ИТЗ получит… ИТЗ гарантирует… ИТЗ получит доступ к… Однако только в этом случае полное название фирмы нигде не расшифровывалось. Стоило поломать голову.– Я склоняюсь к тому, что первая буква «И» означает «Интернэшнл», – предположил Юрий и вывел это слово на экран компьютера.– Весьма возможно. Но она может обозначать и «Институт», и «Интер», и «Интра», и «Интелсат», и «Интерстеллар»…– Хватит, хватит, – остановил меня Юрий. – Давай пока примем «Интернэшнл». А как насчет буквы «Т»? «Транспорт»? «Телефон»? «Телексы»? «Телесис»? «Техника»? «Термодинамика»?..– Добавь сюда «Термоядерный», «Телеграф», «Телевизор», «Транс», «Три», «Трейд», «Трансфер», «Трансуорлд», «Технология», «Тектоника», «Тактика», «Текстиль»…– Пока и этого достаточно, – прервал меня Юрий, быстро набрав эти названия на клавиатуре компьютера. – А как насчет буквы «3»?– «Зоопарк», «Зиппер», «Зона»…– «Зефир», «Зебра», «Зум»…– «Зилч», то есть «ничто» по-американски.– Ну, это вряд ли, – заметил Юрий.Я взял с полки английский словарь и на всякий случай прочел еще несколько слов, начинающихся с буквы «Z»:– «Цирконий», «Цюрих», «Цинк», «Царь», «Цветок», «Целлюлоза»…– Может, сокращение расшифровывается, как «Интернэшнл телекоммюникейшнз Цюрих»? – предположил Юрий и набрал это название на компьютере.– «Институт оф трейд Загреб»?– «Интернэшнл текстайл энд зиппер»?– «Интернэшнл текнолоджи энд… энд… энд что? Цинк? Цирконий»?– «Зоология».– «Зулусы».– «Индепендент транслорт»… чего-то такого, – нерешительно сказал Юрий и, сверкнув глазами, высказал новую мысль: – А может, это юридическая контора? Указание, что впоследствии министерство будет иметь дело с адвокатами?– Может быть и такое. Удивительного тут ничего нет. Действенная правовая система сказывается на развитии демократии не меньше, чем свободная пресса.Юрий даже руки поднял в знак протеста.– Не надо. Эти законники скоро нас с ума сведут. По-моему, ИТЗ может означать «Инепт, Тедиус и Зани».– Пусть будет так. Но раз уж мы затронули юридические премудрости, то можно сказать и так: Игноменес, Тавтология и, и… – тут я опять открыл словарь, чтобы подобрать подходящее слово на букву «3» – «Зоонтролия».– А что это такое?– Форма умственного расстройства, когда больной думает, что он стал животным.– А что ты думаешь, если расшифровать как «Иллюзорная, темпераментная и занудная»? – Хмыкнув, Юрий откинулся на спинку стула.– Это адвокатесса такая?– Да нет. Моя бывшая жена, – пояснил Юрий и еще долго смеялся, а потом сказал: – Забудем об этом, Коля. Тут лезет в голову всякая нелепица. Мы лишь теряем время.Я хотел бросить эти гадания, но его шутка напомнила мне агента Скотто и некие ее слова, способные привести к разгадке. Юрий заметил мою веселую улыбку и не преминул спросить:– Ты что-то придумал? Давай выкладывай. Я тебя знаю, ты что-то держишь за пазухой.Я мотнул головой – дескать, нет ничего, а сам так и сиял от внезапной догадки.– Видишь ли, Юра, это совсем из другой оперы. – То есть?– ИТЗ нельзя расшифровывать так, как мы это делаем.Я взял у него лист бумаги, карандаш и написал фамилию – РАБИНОУ или РАБИНОВИЧ, а по-английски – RUBINOWITZ.– Рабинович? – переспросил Юрий, явно озадаченный. – Не помню такого. Кто он?– Михаил Рабинович. Но он был им тридцать лет назад. Теперь он Майкл Рабиноу. Все время вертится в ночном клубе «Парадиз». Заправляет сетью гостиниц в Америке…– Все равно не припоминаю.– …и еще он связан с израильской мафией. Вот теперь брови Юрия поползли вверх.– Да-да. Теперь припоминаю, – сказал он. – Полагаешь, это он отправил Воронцова на тот свет?– Пока не знаю. Шевченко сказал, что, по его мнению, Баркин за этим убийством не стоит.– Да ты понимаешь, как это здорово, если ты окажешься прав?– Еще как понимаю, – ответил я, довольный собой и тем, что дело может прогреметь более внушительно, чем афера с обувной фабрикой в Зюзино.– И что ты намерен теперь делать? Побежишь к ментам?Я лишь пожал плечами, еще не зная, что предпринять, но потом, пораскинув мозгами, выпалил:– Да, побегу к ментам, но к американским.– К той бабе, что ли?– Ага. К той иллюзорной, темпераментной, занудной бабе. – И я с ухмылкой потянулся к телефону. – Нет ли у тебя под рукой номера телефона посольства США?Юрий достал маленькую записную книжку в черном кожаном переплете, уже сплошь исписанную, с дополнительными листками, тоже исписанными телефонами и адресами, но уже не в алфавитном порядке, а где придется. Книжечка эта имела для него особую ценность, ничуть не меньшую, чем электронные записные книжки для граждан западных стран, а даже большую. Большую, потому что Юрий жил в закрытом обществе, в городе без телефонных справочников. Прожив десятилетия в условиях поголовной подозрительности и подавления личности, граждане бывшего Советского Союза боялись записывать в книжечки телефоны родственников, друзей и сослуживцев.Юрий набрал номер на диске одного из телефонов и передал трубку мне.– Да-да. Я хотел бы переговорить со специальным агентом Скотто. Габриэль Скотто… Да, да, из вашего министерства финансов. Из отдела СБФинП… А-а… Да, пожалуйста… А-а… Благодарю вас.Юрий вопросительно посмотрел на меня.– Что? Она уже улетела?Я мрачно кивнул.– Да, улетела назад в Вашингтон. Они дали ее телефон в Вашингтоне.– Хорошо. Звони в Вашингтон. С моего телефона. А вообще-то лучше из моего дома. Нужно долго ждать, пока соединят с заграницей.– Да знаю я наши порядки.– Ты что, решил дальше не рыпаться? – насел на меня Юрий, заметив, что я скис.– Пока только подумываю об этом. Смотри: работы у меня нет, жить негде. Какие-то люди пытаются меня угрохать. Может, лучше смотаться отсюда хоть на время?– Имеешь в виду Америку?– А почему бы и нет? Ездил же туда более сотни лет назад мой прадед? А я из России пока никуда не выезжал. Может, и мне пришло время прошвырнуться?– А как уедешь-то? Только билет на самолет тянет побольше миллиона. Мало того, что ты бездомный и безработный – у тебя за душой и гроша ломаного нет.– Нечего мне напоминать об этом. А про эти штуки ты забыл? – Я вытащил из чемодана ордена и медали Воронцова. – Они могли бы стать для меня не только билетом на поездку.– Ты что, намерен загнать их?– Появилась такая мыслишка.– На сколько же они примерно потянут? Тысяч на тридцать?– Долларов? – уточнил я.– Да, на них можно вволю попутешествовать. – Юрий, задумавшись, разгладил пальцами усы. – А не вляпаешься еще в одну беду, если станешь их продавать?– На черном рынке-то? Да их там с руками оторвут.– Уверен, что оторвут, – ответил он как-то неодобрительно.– Что ты хочешь сказать?– Да ничего особенного.– Давай, давай, договаривай. Я же знаю тебя. Ты видишь здесь что-то предосудительное.– Да, вижу. Мысль продать ордена на черном рынке коробит меня. На тебя такое не похоже. Они ведь принадлежат Чуркиной. Я думал, что ты…– А я и не спорю. Они, разумеется, принадлежат ей и только ей.– Тогда ты просто обязан вернуть их.– Я и верну, разве я говорил, что не верну? Я сказал лишь, что они могли бы стать для меня билетом на поездку.Когда я подошел к квартире Чуркиной, на коврике перед дверью лежала газета. На звонок никто не вышел, я вернулся в вестибюль и устроился там в одном из больших кожаных кресел, стоявших по углам. Забавно – теперь они казались мне меньше, чем тридцать лег назад, но пахли все так же. Этот старинный запах будил воспоминания о давно минувших днях; горькие воспоминания – как уводили в тюрьму отца, как плакала и билась в истерике мать, как нас выставили из обжитой квартиры и мы скитались по родственникам, как обрушились на нас гонения.Весь во власти прошлого, я не сразу заметил, что тяжелая парадная дверь распахнулась и в вестибюль влетели дети. Я встрепенулся. Вслед за ребятишками появилась Таня Чуркина с элегантным, бледно-голубым пластиковым пакетом в руках. Увидев меня, она вспыхнула, глаза у нее загорелись, и мне не нужно было объяснять, что она прочитала очерк в «Правде».– У меня неплохие новости для вас, Таня. – Я вскочил, надеясь приглушить ее негодование, пока оно не выплеснулось наружу.– Вымогательство?! Так мой отец, выходит, шантажист?! – с возмущением воскликнула она, проходя мимо меня, не задерживаясь и торопя детей к лифту. – Это ваши неплохие новости?!– Да не писал я тот очерк. – Она будто приросла к месту и повернулась ко мне. – Там и словечка моего нет.– Но вы ведь зачинатель всей этой грязи, – возразила она, резко нажимая кнопку вызова лифта. – Вам же предложили добыть папины ордена. Вы…– И я их достал, – выпалил я.Она дернулась и недоверчиво глянула на меня.– Они у меня с собой, – пояснил я, приподнимая чемоданчик.– Ой, как же это чудесно! – Глаза у нее радостно вспыхнули.Спустился лифт, громыхая дверьми, принял нас четверых. В квартире Татьяна тут же отправила детей в их комнату, взяла у меня пакет и присела за обеденный стол. Секунду-другую колебалась, потом высыпала ордена и медали на белую полированную поверхность. Тускло замерцало золото наград и разноцветье орденских лент. Татьяна взяла в руки один из орденов, разгладила ленточку и осторожно положила назад. Затем взяла еще один орден и его положила рядом, затем еще один…– Припомните, не упоминал ли ваш отец фамилию Рабиноу?Она отрицательно мотнула головой, сосредоточенно раскладывая ордена и медали в том порядке, в каком их прикрепляют к одежде.– Как же насчет Рабиноу?– Нет, не припоминаю. – Она быстро взглянула на меня, в глазах ее блеснула озабоченность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52