Но я разглядел! Что это за работа? Одному Аллаху известно - как говорят мусульмане. Самое любопытное! В чреве богини что-то есть...
Картрайт напрягся и подался вперед.
- Да! Какое-то устройство и еще порошок.
Похоже на "сухой" электролит.
- А что это за устройство? - звенящим шепотом осведомился Картрайт.
- Это я могу сказать точно, если... если распилю статуэтку, - и Стейнер невозмутимо скрестил на груди руки.
- Ни в коем случае! - ужаснулся Картрайт. - Ни за что!
- Пожалуй, вы правы, - Стейнер задумчиво потер переносицу, - статуэтка потеряет ценность и... товарный вид, хотя я бы сделал все очень аккуратно. Как ученого...
- Нет! - еще раз решительно воспротивился Картрайт и запричитал: - Я не ученый, мне это незачем. Тайны древних, знаете ли, священны для меня, но иероглифы, иероглифы?
- Клинопись, вы имеете в виду?
- Да! Да! Вы можете попытаться ее прочесть?
- Хм... можно попытаться. - Стейнер скептически прищурился. - Но для этого я должен хотя бы сфотографировать статуэтку в нескольких пропорциях.
- Только по частям. Не надо общих снимков.
- Как вам угодно, - сухо подчеркнул Стейнер.
Картрайт понял эту сухость по-своему и торопливо полез в карман за чековой книжкой.
Стейнер брезгливо принял чек и небрежно сунул его в ящик стола, даже не взглянув на выписанную сумму.
- Я очень на вас надеюсь, - поторопился замять неловкость Картрайт. Если потребуются дополнительные расходы, я...
- Да при чем здесь расходы? - сердито оборвал его профессор. - Мне самому интересно. Но результат очень сомнителен. Над клинописью бились и не такие головы. Да что там головы! Самый современный компьютер бессилен. Древние ведь оперировали не буквами и не словами, а абстрактными категориями. Да еще какими! Эх! - Стейнер безнадежно махнул рукой. Забирайте-ка свое сокровище да катитесь спать. Впрочем, думаю, сегодня вам заснуть будет трудно.
Профессор Стейнер в неведении попал в точку - Картрайт забылся только к утру, после очередной дозы барбитуратов.
Он боролся с богиней еще неделю. Но статуэтка доконала Картрайта. И он снова предстал пред светлые очи гуру. Но куда девался его цветущий вид?! Похудевший и осунувшийся, с нездоровой синевой под глазами, с дрожащими руками, Картрайт был жалок. А глаза лихорадочно блестели, словно у умалишенного.
Он пал перед учителем ниц и уткнулся лбом в грязные кеды. Но закаленное сердце гуру не ведало жалости, и Картрайту пришлось возлежать довольно долго. Он лежал и благоговейно впитывал дух видавшей виды обувки гуру.
- Встань, - наконец сурово повелел учитель.
Картрайт не шелохнулся.
- Встань, - повторил гуру, но голос его смягчился.
Картрайт поднял мокрое от слез лицо и смиренно сложил на груди руки:
- Гуру! Я слаб! Это выше моих сил. Освободи! - заскулил он.
Гуру молчал, задумчиво дрейфуя взором в пространстве. Тонкие лучики света пробивались сквозь грубую вязь шторы-циновки, и причудливые узоры увивали стены. В углу едко коптил и потрескивал светильник. Неясные тени плясали по лицу гуру.
Картрайт поскулил еще немного и притих. Гуру не торопился нарушать божественную тишину.
- Хорошо, - наконец произнес он, но лицо гуру осталось беспристрастным. - Я предупреждал тебя, что ты пойдешь сам. Я спрашивал: готов ли ты?
Картрайт тихонько всхлипнул в ответ.
- Зачем ты пришел ко мне? Ты, жалкий червь, не вынесший и сотой доли испытания?
- Я больше не хочу, - неожиданно буднично отрезал Картрайт и шмыгнул носом.
Гуру, пораженный не столько ответом, сколько тоном ученика, ощерил черные зубы и издевательски прошелестел:
- Он не хочет..
Судя по всему, гуру смеялся.
- Да ведаешь ли ты, с какими силами затеял игру?
- Не ведаю. Но это не я затеял, - прошептал Картрайт.
- А чем это кончится, ты ведаешь? - не обращая внимания на дерзость ученика, возвысил голос гуру.
- Я больше не хочу, и все, - тихо, но твердо повторил Картрайт и поднял на учителя глаза, полные искренней скорби. - Кто дал тебе право, гуру, назначать ученикам испытания, через которые ты не прошел сам? А теперь я пришел к тебе за помощью, а ты отказываешь. Разве так завещал Единственный ?
Этот бунт в храме, казалось, озадачил учителя.
Теперь гуру неприкрыто изучал лицо непокорного ученика. Но в божественном его взгляде Картрайт подметил простые человеческие чувства: недоумение и... жалость.
- Хорошо, - подвел итог учитель, и лицо его привычно закаменело. - Я помогу тебе, но...
Я больше не смогу быть твоим гуру.
- О, не покидай меня, учитель! - возопил в отчаянии Картрайт.
- Нет. У тебя будет другой гуру. Только он может. Но... - Гуру отвернулся от Картрайта, словно бы не в силах глядеть ему в глаза.
- Договаривай, учитель...
- Он "черный", - едва слышно произнес гуру, не поворачивая головы.
- Черный? - Волосы встали дыбом на голове Картрайта, хотя он плохо понимал значение прилагательного "черный". Его больше напугал голос гуру.
- Да. Он уже перешагнул грань познания, - как всегда в таких случаях, подпустил тумана гуру. - Для него почти нет невозможного. Он всесилен. Он достиг могущества бодхисатв [Бодхисатва - "живой бог" Существо, достигшее спасения, но принимающее участие в спасении других], но сам никогда не будет бодхисатвой потому, что он "черный". Его колесо замкнулось. Хочешь ли ты такого учителя?
Картрайт сжался, как загнанный заяц. Глаза его затравленно шарили по комнате, словно искали какой-то предмет. Губы гуру тронула едва заметная улыбка, но он быстро ее спрятал и грозно повторил:
- ГОТОВ ЛИ ТЫ?
- А он избавит меня от страха?
- Да.
- А я не сойду с пути спасения?
- Спасение только в твоих руках.
- Я... я готов, - Картрайт сглотнул слюну и стал тихим и покорным, как ребенок в набожной семье. - А как мне найти нового гуру? - робко поинтересовался он.
- Его незачем искать. Он сам найдет тебя, и очень скоро. Жди.
- О моем существовании он узнает от тебя, ГУРУ?
- Он уже знает о тебе. Он знает с той самой минуты, как ты принял богиню. Космос сказал ему. А сегодня ночью я говорил с ним.
- Он здесь? - обрадовался Картрайт и смутился - его радость была, по крайней мере, неучтива по отношению к учителю. Но гуру, казалось, не заметил смущения Картрайта.
- Я не знаю, где он. Жди!
- Я... я готов, - повторил Картрайт и снова припал к кедам своего, теперь уже бывшего, гуру.
10
Нет! Положительно Картрайту не везло со сном. После встречи с гуру он провел очередную безумную ночь, но едва к утру задремал наконец, как его бесцеремонно потревожил зуммер телефона.
Картрайт долго не брал трубку, мучительно надеясь, что проклятый зуммер умолкнет, его телефон все пищал и пищал, и с каждым очередным писком желчный пузырь Картрайта все раздувался и раздувался и... опорожнился. Картрайт сорвал трубку и замер в предвкушении момента, когда на голову назойливого абонента можно будет вылить ведро словесных помоев. Но, услышав голос Цербера, Картрайт забыл о своих намерениях.
Цербер - телохранитель и привратник Картрайта, - пользовался абсолютным доверием шефа и славой непревзойденного психолога-физиономиста. Он уже пятнадцать лет сторожил вход в дом Картрайта и еще ни разу не допустил к шефу того, кого не следовало.
Сейчас Цербер известил, что хозяина добивается какой-то китаеза, и тотчас добавил, что такой нахально-самоуверенной рожи сроду не видел ни на одном китайце, а потому не прогнал нахала прочь и решил потревожить хозяина.
Повинуясь могучей силе инерции, Картрайт открыл было рот, чтобы запустить в Цербера парочкой хороших эпитетов, но вовремя закрыл его.
До Картрайта дошел смысл сказанного.
"Нахальный китаец действительно явление редкое, - решил Картрайт. Значит, он от Него".
- Проводи, быстро! - рявкнул он, наспех привел себя в порядок и вышел в кабинет.
Что и говорить, у странного китайца от расовых признаков остались лишь узкие, раскосые глаза да едва приметный шафранный цвет кожи. Все остальное, и фигура Геркулеса, и открытый взгляд без малейшей угодливости, и вьющиеся, а не прямые волосы, - все это не вписывалось в привычный азиатский стандарт. Картрайт даже вспомнил невесть где слышанную медицинскую шутку:
"Лечили от желтухи, а оказалось - китаец".
Китаец с достоинством поклонился и коротко пояснил цель своего визита:
- Он ждет тебя.
Говорил он чисто, без малейшего намека на акцент. Картрайт, как и подобало в столь торжественную минуту, быстренько состроил смиреннопочтительную мину, хотя в душе изрядно струхнул.
- Я готов, - опустив затуманенные бессонницей очи долу, произнес он.
- Я провожу тебя, - утвердительно, словно одобряя сказанное Картрайтом, кивнул китаец.
И тут Картрайт допустил досадный промах.
Повинуясь привычке, он крикнул кому-то за дверью:
- Хэмп! Машину!
Китаец сверкнул глазами и возвысил голос на целый тон:
- К нему не ездят. К нему идут пешком или ползут.
Картрайт растерялся. Слава Богу, ему хватило ума не полюбопытствовать: далеко ли идти? Доселе невидимый Хэмп появился в дверном проеме:
- Конвой обычный, хозяин? - буднично уточнил он.
- Не надо конвоя... и машины не надо... Мы...
мы пойдем пешком.
На лице многоопытного Хэмпа не отразилось ровным счетом ничего. Раз шеф сказал пешком - значит пешком. Он только быстро глянул на Картрайта, и тот подал глазами едва приметный знак, понятный лишь им двоим.
Китаец между тем развернулся и, больше не говоря ни слова, направился к выходу. Следом за ним поторопился и Картрайт.
Хэмп пропустил их, плотно притворил дверь кабинета и извлек из кармана портативную рацию:
- Ричи! Это Хэмп! - прокричал в микрофон.
- Слушаю, - прохрипела рация лающим баском.
- Шеф сейчас выйдет из дома в сопровождении желтолицего. Они куда-то пойдут пешком.
Понял?
- Понял!
- Пристегни к своим ребятам Бизона и Шимозу и от хозяина ни на шаг. Только незаметно.
Понял?
- Понял. А зачем Шимоза?
- А вдруг они пойдут в Чайна-таун? И, вообще, черт знает, куда они потопают, - досадливо поморщился Хэмп, не любивший внезапных поворотов сюжета. - Так что смотри в оба!
Очутившись на улице, Картрайт наметанным глазом оценил расстановку сил и остался доволен.
Хэмп умел обставить все со вкусом и ненавязчиво - как и подобало шефу личной охраны такой фигуры, как Картрайт.
Китаец, казалось, мало обращал внимания на окружающие его мелочи и не особо торопился. Во всяком случае, Картрайт, не привыкший к такому способу передвижения, вначале без труда поспевал за ним. Однако когда неутомимые ноги китайца, а вместе с ним и полуатрофированные придатки Картрайта пересекли седьмую по счету авеню, в душу Картрайта вкралось сомнение. Он быстренько прикинул, сколько миль придется отмахать до китайского квартала и ужаснулся. К счастью, его странный проводник направлялся вовсе не в Чайна, таун, а в деловой центр Майами. Они отмерили еще два квартала и вышли на оживленную Линкольн-стрит.
Продвижение несколько замедлилось - Картрайт легко лавировал в толпе автомобилей, когда сам садился за руль, но совершенно потерялся в толпе людской. Он то и дело натыкался на пешеходов, зацепил локтем сгорбленную злую старушенцию и протер полой пиджака заплеванный бок урны. Однако венцом злоключений Картрайта стало столкновение на углу Линкольн-стрит и Шестой авеню.
Картрайт засмотрелся на живописную группу подростков, чьи взбитые шевелюры отливали всеми цветами радуги, и влез пыльной подошвой прямо на любовно начищенный штиблет полисмена. Фараон скромно стоял в сторонке - у фонарного столба, никому не мешал, такая бесцеремонность Картрайта была натуральным свинством.
Полисмен досадливо скривился - не то от боли, не то от обиды - и горестно посетовал:
- Треснуть бы тебя разок по башке, чтоб хайло не разевал, да дубинки жалко.
И Картрайт, всемогущий Картрайт, ничего не ответил. Он струсил и поймал себя на том, что впервые за свою небезгрешную жизнь спасовал перед блюстителем закона.
Наконец ужасной гонке пришел конец: китаец свернул в переулок и вошел в подъезд двухэтажного особняка. Картрайт облегченно вздохнул. Они поднялись на второй этаж, китаец уверенно толкнул дверь и шагнул в квартиру.
Картрайт набрал в грудь побольше воздуха, зажмурился и... шагнул за ним. Здесь, в квартире неведомого божества, Картрайт ожидал встречи с чем угодно и с кем угодно, но действительность превзошла самые смелые его ожидания.
Во-первых, квартира была обставлена в типичнейшем для горожанина среднего достатка стиле. Коридор, прихожая, одна комната, другая...
И везде стандартная мебель, картины, люстры, шторы. Без лишнего шика и со вкусом. И никакой экзотики.
Картрайт даже разочарованно вздохнул, и тень сомнения вкралась в его душу.
Но главный сюрприз ждал его в четвертой комнате. Здесь его встретил расфранченный денди в темно-бежевом костюме "с иголочки".
Беспечный франт, лет тридцати, кейфовал в глубоком кресле, закинув ногу на ногу, и посасывал толстую сигару.
Картрайт быстро пошарил глазами по комнате, но больше никого не обнаружил. Даже китаец куда-то испарился. Взгляд его машинально упал на руку незнакомца в кресле, и... зрачки Картрайта расширились от ужаса и неожиданности: на среднем пальце этой руки покоилась золотая богиня.
Точь-в-точь копия в миниатюре той самой - его богини, только выполненная в виде перстня.
Картрайта прошиб холодный пот, и он вдруг почувствовал, что знакомый страх медленно пополз за шиворот, лаская волосы на голове. От перстня он не мог оторвать глаз и явственно видел, как под кончиками пальцев новоявленного гуру проскочили синие искорки. И тут, словно бы издалека, до него донесся бархатный низкий голос:
- Все проще, человек. Ты шел, ожидая увидеть вокруг меня храм, но храм у каждого в душе.
То, что вне души, не нужно. Так?
- Так, - облизал пересохшие губы Картрайт.
- А в твоей душе лишь страх и смятение.
И все потому, что ты возжелал спасения, не давая взамен ничего. И страх привел тебя ко мне. Смотри же на меня! - властно скомандовал гуру.
Картрайт повиновался приказу. Их взгляды впервые встретились, и... Картрайт понял: перед ним Бог или Сатана.
Черные глаза гуру могли запросто вместить в себя все четыре океана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47