Когда
топлива набралось достаточно, я без особого труда запустил мотор и нес-
колько минут сидел неподвижно, прислушиваясь к ровному его шуму и в ты-
сячный, в стотысячный раз не понимал, почему и он, и десяток других моих
изобретений оказались никому не нужны в обидчивом этом государстве.
Появилась Наташка, таща на себе громоздкий, некрасивый, покрытый мут-
но-зеленой краскою автомобильчик с маркою АЗЛК на капоте - маркою заво-
да, где проработал я без малого двенадцать лет, наиболее творческих, на-
иболее энергичных лет моей жизни. Я смотрел на зеленого уродца и вспоми-
нал ново-троицкое детство, рассказ отца, что, дескать, где-то там, в
большом мире, существуют педальные автомобильчики, и что, если бы такой
чудом попался нам в руки, мы непременно приладили бы к нему мотор, и я
раскатывал бы по деревне, пугая пронзительным треском уличных собак и
заставляя старух, сидящих на завалинках, креститься мелким крестом. Чу-
да, конечно, не произошло, и, хотя отец смастерил-таки мне самодвижущую-
ся ледянку, летом превращающуюся в маленький мотороллер, педальный игру-
шечный автомобиль так и остался до самого сегодня нереализованной меч-
тою, символом счастья. Мне иногда казалось, что и сына я себе заводил
чуть ни исключительно затем, чтобы было с кем пережить обретение мечты -
но прежде моему намерению резко противились и Альбина, и тесть с тещею,
а, главное, самого Митеньку ни велосипеды, ни самокаты нимало не интере-
совали. Сейчас я надеялся, что ситуация изменилась: мое дело - обойти
запреты, а Митенька должен сесть за руль из любви к своему папе Волку
(как он с легкой руки Альбины меня называл) - из любви, обостренной ред-
костью наших встреч, которым бывшие мои родственники всеми силами пре-
пятствовали, особенно в последнее время, когда у меня почти не стало де-
нег.
Весь следующий день я упихивал паровик, то одним, то другим углом вы-
пиравший наружу, в узкое пустое пространство багажника, ладил передачу,
сцепление, водяной бачок, и перед глазами все стоял отец, мастерящий мо-
толедянку. Ледянками там, в Сибири, назывались нехитрые сооружения, сос-
тоящие из широкой полуметровой доски, залитой с исподу льдом, и другой,
под острым углом к ней прибитой дощечки с поперечиною для рук - род зим-
него самоката, который, отталкиваясь ногою, удавалось разогнать нас-
только, чтобы два-три метра проехать по инерции. Едва выпал первый снег,
все пацаны Ново-Троицкого выкатывали на улицу. Имелась такая ледянка и у
меня, и вот отец принес как-то из своих мастерских велосипедный мотор-
чик, приспособил его вертеть два колеса с лопастями из старых покрышек,
и они, опираясь на снег, толкали вперед это трескучее, дымящее сооруже-
ние. Больше всего мне понравилось тогда и запомнилось до сих пор, как
остроумно решил отец идею сцепления: двигатель, подвешенный снизу к пру-
жинящему дырчатому металлическому сиденью от старой сенокосилки, начинал
вращать колесный вал, едва я на это сиденье взбирался, прижимая
собственным весом маховик к оси. Ледянка лихо носилась по длинной, ука-
танной санями, желтеющей пятнами лошадиной мочи единственной улице Но-
во-Троицкого, я гордо восседал, и мальчишки, не особенно меня жаловав-
шие, сходили с ума от зависти, подлизывались и клянчили.
Еще день я посвятил механизмам, которые, собственно, и должны были
решить дело: тормозной тяге, рулевой передаче, тросику регулировки дав-
ления. Нет, разумеется, я, отбросивший в свое время скальпель, грубо не
шулерничал, играя с судьбою, не подпиливал рычаги, не разлохмачивал тро-
сик: вся механика, такая, какою выходила из-под моих рук, могла бы прес-
покойно проработать себе и год, и два, и десять - просто зазоры я делал
на верхнем пределе, натяги - на нижнем: ОТК пропустил бы без разговоров,
но если бы Всемогущему Случаю под управлением голубчиковой шоблы захоте-
лось вмешаться в эту историю, он нашел бы за что зацепиться: наперерез
крохотному зеленому автомобильчику, ведомому шестилетним ребенком, по-
несся бы грузный, заляпанный цементом самосвал, и ребенок бы жал на тор-
мозную педаль - но она проваливалась, пытался сбросить давление - но
тросик заедало в оболочке, крутил, чтобы увернуться, баранку - но колеса
не слушались бы руля, и вот подарок папы Волка сминается, плющится в ле-
пешку тоннами веса самосвала, десятками тонн кинетической его энергии, и
плотоядно улыбается сквозь ветровое стекло Настя, капитан Голубчик.
Впрочем, я довольно легко справился с ужасным видением, потому что, по-
судите сами: слишком уж невероятно, чтобы и самосвал подвернулся, и ко-
леса заклинило, и тросик давления не сработал, и тормоза - все это
вдруг, одновременно: невероятно, слишком невероятно!
На четвертое утро, в день митенькиного рождения, подарок мой оказался
полностью готов. Последний штрих - уж и не знаю зачем - я нанес с по-
мощью ножниц и эпоксидки: разыскал в крившинском кабинете экземпляр пас-
кудного "Русского автомобиля", из плотного листа иллюстрации аккуратно
вырезал фотографию расположенных овалом литых литерок прадедовской фир-
мы: "Водовозовъ и Сынъ", и заклеил этим куском бумаги марку АЗЛК. Наташ-
ка раздобыла у соседей ведро бензина, я заправил логово, привязал к кры-
ше грязно-зеленый автомобильчик и направился в Москву. Я верно подгадал
время: тесть с тещею на работе, Альбина, может, и дома (как оказалось
впоследствии - действительно, дома), но, занятая сочинением песенок,
отправила Митеньку гулять с восьмидесятилетней бабой Грушею, старухой,
вот уже лет шестьдесят живущей у Королей, вынянчившей и бывшую мою тещу,
и бывшую мою жену, и теперь нянчащей моего сына. Баба Груша - я и это
заранее взял в расчет - относилась ко мне особенно хорошо, как к сла-
вянской родственной православной душе, затерявшейся в клане иноверцев, и
часто, нарушая приказы хозяев, дозволяла мне общаться с Митенькою. Вот и
сегодня, сын, едва увидав логово, побежал к нему, ко мне, а баба Груша
приветливо улыбнулась, кивнула, сказала здравствуйте вам и отошла к ла-
вочке, где уже сидели двое ее ровесниц. Митенька, захлебываясь, расска-
зывал о каких-то важных событиях шестилетней своей жизни, декламировал
свежевыученные стихи, но сегодня, вопреки обыкновению, мне было не до
митенькиного лепета.
Я отвязал и снял с крыши зловещий свой подарок, и Митенька, изо всех
сил изображающий радость, с наигранным удовольствием втиснулся в сиденье
автомобильчика и стал внимательно слушать, как и что следует нажимать, а
у меня прямо-таки не хватало терпения объяснить до конца, я раздражался
непонятливостью сына, покрикивал, раз даже обозвал идиотом, но мальчик
все сносил терпеливо и ласково, словно понимая ужасное мое состояние.
И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он
отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для
всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын
мой. И шли далее оба вместе.
Заработал мотор. Я сказал: ну, покатайся, отшагнул к логову, и Ми-
тенька поехал кругами по выходящему на улицу двору, пытаясь всем видом
показать, как ему хорошо и нравится, хотя я знал: не нравилось, не было
хорошо, а скорее - страшно. И тут в конце улицы возник самосвал, такой
точно, как представлялся в недавнем бреду: голубой, заляпанный цементом,
и я уже мог не оборачиваться, заранее зная, что на личике сына появилась
растерянность, означающая первый отказ - вероятно, руля. Не помня себя,
бросился я наперерез автомобильчику, пытаясь, надеясь остановить его,
но, словно споткнувшись о натянутую веревку, упал и, как ни тянулся - не
достал, не успел - правда-правда, я очень старался, изо всех сил, всех
сухожилий, но просто не-ус-пел! - и дело продолжало идти, как ему пред-
назначено, а после - угадано мною: все, что могло и не могло - заклини-
валось в положенные сроки, стопорилось, ломалось, и были расширенные ми-
тенькины глаза, и лязг металла, и ничем не остановимая энергия весовых и
кинетических тонн - только я не успел заметить, сидела ли рядом с води-
телем Настя, капитан Голубчик.
Когда я пришел в себя, улицу забил народ, ГАИшный и санитарный РАФики
мигали синими маячками, кто-то что-то мерил рулеткою, билась головою об
окровавленный асфальт Альбина, а милицейский лейтенант заканчивал дикто-
вать сержанту черновик протокола: !труп на месте! Написали? Труп на мес-
те.
Это у них такая терминология.
12. КРИВШИН
Я перевел взгляд из ниоткуда на Водовозова: тот цепко, обеими руками
держал руль и, подав вперед голову, всматриваясь в дорогу, гнал машину
на пределе возможностей. Лицо, как рампою на картинках Дега, озарялось
приборной доскою, но свет периодически перебивался яркими движущимися
лучами фар встречных автомобилей, и тогда на лице появлялись резкие,
непроработанные тени - провалы в ничто.
Пять вечера, а уже совсем темно: мрак упал на землю как-то мгновенно.
Еще полчаса назад низкое серое небо экспонировало пьяных, в сальных, из-
мазанных глиною телогрейках людей, насыпающих над крошечною могилою
трехгранную усеченную призму первоначального холмика - а сейчас только
запад подрагивал в зеркальце заднего вида мутно-зеленой полоскою, свет-
лой на темном фоне. Когда в ночь на первое октября стрелки часов переве-
ли назад, на законное их место, время вдруг сломалось, дни превратило в
вечера, утра и вечера упразднило вовсе, а тут еще вечная пасмурность и -
несмотря на начавшийся декабрь - незамерзающая слякоть.
Переночую у тебя, не поворачивая головы, не скосив глаз в мою сторо-
ну, сказал Водовозов, сказал без тени просьбы или вопроса, проинформиро-
вал. Куда мне сегодня на дачу! Даже эта фраза, по смыслу похожая на из-
винение за бесцеремонность, никаким извинением на деле тоже не являлась
и, как и первая, ответа от меня, в сущности, не требовала. Волк включил
мигалку, почти не сбросил скорость, резко переложил руль направо, и ло-
гово, отвратительно визжа резиною, оторвав левые колеса от асфальта - я
изо всех сил уцепился за скобу над дверцею - влетело с кольцевой в кле-
верный лепесток развязки и под изумленным наглостью водителя взором ГА-
Ишника покатило по Ярославскому шоссе, ярко-желтому от холодного огня
натриевых ламп. ГАИшник не засвистел вслед, и ни один из попавшихся пос-
ле не попытался перехватить логово - то ли были они парализованы волнами
злобного раздражения, исходящего от Волка, то ли просто - принимали
экстравагантный автомобиль с забрызганными грязью номерами за нечто дип-
ломатическое.
Если по полупустынной кольцевой машина шла сравнительно ровно, хоть и
с бешеной скоростью - здесь, в городе, виляя из ряда в ряд, резко тормо-
зя у светофоров, а срываясь с места еще резче, поворачивая на всем ходу,
она как бы напрашивалась, нарывалась на аварию, на крушение, на дорож-
но-транспортное происшествие с человеческими жертвами - труп на месте! -
и уж конечно, знай я Водовозова чуточку меньше - давно перетрусил бы,
наложил в штаны, потребовал бы остановить и выскочил - а так - ехал,
почти не обращая внимания, только мертво держался за скобу, и спо-
койствие мое объяснялось не столько тем, что Волк был в свое время
классным раллистом, Мастером Спорта и так далее, сколько уверенностью,
что он, в сущности, слишком холоден и жесток для самоубийства, особенно
такого неявного и эмоционального. Куда его положить? думал я. Ведь ко
мне сегодня напросилась ночевать Наташка. Похоже: сговорились заранее.
Неприятно! Но, с другой стороны - как откажешь в приюте человеку, только
что похоронившему единственного сына? Был у меня знакомый - он умел пря-
мо сказать: если ты, мол, останешься у меня - мне придется ночевать на
вокзале: не переношу, когда в моем доме спит чужой - у Волка, наверное,
такое тоже получилось бы, а я - не умел. Можно, конечно, попросить у со-
седей раскладушку, продолжал я размещать в двухкомнатной лодке волка,
козу и капусту, и положить гостя в кабинете! А, черт с ним! пускай уст-
раивается на диване, Наташку - в спальню, а я посижу ночь за столом, по-
работаю. Раньше ведь как хорошо выходило: часам к трем посещает тебя ка-
кая-то легкость, отстраненность, оторванность от мира, и слова возникают
не в мозгу, а словно сами стекают из-под шарика ручки, и назавтра смот-
ришь на текст, как на чужой, и ясно видишь, что в нем хорошо, что - пло-
хо. Или отправить Наталью домой, к бабушке?..
Наталья, издалека распознав характерный шум логова, встречала нас на
лестничной площадке, в проеме открытой двери, и мне не очень понравились
взгляды, которыми обменялись они с Волком. Нет-нет, хотел было я отве-
тить на наташкино предложение, хотя под ложечкою и посасывало. Нет-нет,
спасибо, Наташенька - какой же может быть после всего этого обед? но,
едва открыл рот, Волк, из-за которого я, собственно, и деликатничал,
опередил, сказал: да, спасибо, с удовольствием, и даже не удержался от
стандартного своего каламбура, сопровожденного губною улыбкою: голоден
как волк. Когда ж ты успела сварить обед? спросил я. Опять в институт не
ходила? А на первом курсе это! А!.. махнула рукою Наталья, тоже мне -
обед! Финская куриная лапша из пакетика, пельмени, сыр, колбаска, раст-
воримый кофе на десерт - приготовление всего этого и впрямь не требовало
ни времени, ни сил.
Скорбно и деликатно молчали только за супом, потом все же разговори-
лись. Почему ты покупаешь растворимый? начала Наташка. Бурда! Ни вкуса,
ни запаха, ни удовольствия сварить! и пошла болтовня о том, что наш кофе
вообще пить невозможно, что, дескать, еще в Одессе, не распечатывая меш-
ков, погружают их в специальные чаны, чтобы извлечь из зерен кофеин на
нужды фармацевтической промышленности! А, может, и правильно, что болта-
ем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83