вот, дескать, все, что я стяжал за жизнь в аппарате. Ве-
роника незаметно ткнула мужа в бок.
- Знаем-знаем, - сказал Никита. - Идейный коммунист. Бессребреник, -
и, хитро подмигнув, кивнул на выстроившихся в рядок вождей.
- Что? - передразнил-подмигнул Кузьма Егорович.
Никита взял одного из лениных и подкинул разок-другой, пробуя на вес:
- Неужто ж они такие простые, твои подчиненные, что дарили тебе из
года в год вождей без внутреннего, так сказать, содержания?
- Да как ты посмел?! Как посмел оскорблять честных, порядочных лю-
дей?! А ну поставь на место! Не пачкай своими! - Кузьма Егорович аж за-
шелся в праведном гневе.
- У папочки руки чистые! - вступилась Машенька. - Я сама видела - он
недавно мыл. С мылом!
Никита состроил гримасу восхищения:
- Ну, отец!
Нагруженная тяжелыми сумками, видно - из магазина или с рынка, Жюли
вошла в квартиру и услышала в комнате гром, треск, звон.
Тихонько приоткрыв дверь, увидела, как Кузьма Егорович крушит ржавым
молотком уже, пожалуй, восьмого ленина посреди осколков семи предыдущих,
как со вниманием старателя осматривает осколки, как принимается за девя-
того. Жюли наблюдала молча, в некотором ужасе.
На десятом Кузьма Егорович заметил Жюли и пояснил смущенно:
- Чистый, бля, гипс!..
Подземный переход выплюнул очередную порцию толпы.
Кузьма Егорович огляделся. Отметил Памятник. Отметил Здание. Достал
взором, кажется, и до Старой площади. И - ринулся в следующую толпу, ту,
что вечно копилась у Детского Мира.
- Какой вы упрямый, Кузьма! - пыталась поспеть за сожителем бедняжка
Жюли. - У меня осталось еще франков двести. Поехали в "Березку". Я виде-
ла там вчера костюмчик прямо на Машеньку.
- Пусть на медные деньги, - ответил Кузьма Егорович, продолжая про-
талкиваться, - зато на советские!
- Все равно, - возразила Жюли, - ничего здесь не купим.
- Купим-купим, - злобился Кузьма Егорович. - Может, мы и развалили
страну. Но не до такой же степени!
Наконец, толпа вынесла их в центральный зал и заметно поредела: как
по причинам гидродинамическим, так и потому, что товара, в сущности, не
было.
Кузьма Егорович остановился посередине и оглядывался растерянно.
- А я тебе говорю - он! - убежденно шепнула провинциальная дама свое-
му не менее провинциальному мужу.
Другой провинциал с двумя авоськами, под завязку набитыми рулонами
туалетной бумаги, подкрался к Кузьме Егоровичу сзади и робко тронул за
плечо:
- Научите, Кузьма Егорович, как жить дальше?.. Вы зря на нас обижае-
тесь: простой народ - он всегда был за вас!
А с третьей стороны кто-то уже тянул шариковый карандашик и команди-
ровочное удостоверение:
- Распишитесь, Кузьма Егорович! Внукам завещаю!
Жюли победно оглядывалась по сторонам, как юбилярша на торжественном
вечере.
- Не сдавайся, Егорыч! - неслось из толпы, которая собралась уже вок-
руг нашего героя.
- Мы им еще покажем!
- Чуть что - сразу снимать! А сами народ накормить не могут!
- Тихо, друзья, тихо! - подняв сжатые кулаки и едва не сквозь слезы,
говорил Кузьма Егорович!
В директорский кабинет ворвалась юная администраторша:
- Там, Вадим Васильевич, - Кропачев! Народ баламутит! Того и гляди,
на Кремль пойдут! - и выскочила, сверкнув безумным глазом.
Директор - рука на сердце - за нею: в предбаннике работал десяток мо-
ниторов, и вот, к центральному и бросился.
Островок под Чебурашкою, где стояли Кузьма Егорович и Жюли, был окру-
жен народом. Директор откинул на пульте крышку-ящичек: там оказался
прозрачный стеклянный колпак. Прямо кулаком, не боясь ни крови, ни боли,
саданул по нему и нажал на огромную, как грибок для штопки, красную
кнопку!
И тут же вылетели из разных подъездов соседнего Здания десятка два
молодых людей в штатском и трусцой двинулись к магазину!
- Микрофон! - крикнул Равиль, появившись в директорском предбаннике,
и над огромным, полным народа залом разнесся многократно усиленный рави-
лев голос: - Товарищи! В секции номер шестнадцать, на четвертом
продаже колготы, производство Франция!
В то же мгновенье толпа стала рассасываться и буквально через десяток
секунд Кузьма Егорович и Жюли снова стояли в одиночестве.
- Ну, народ! - качнул головою Кузьма Егорович.
Седовласый, расхаживая по кабинету, диктовал помощнику, который отс-
тукивал на машинке:
- Написал? За предотвращение попытки государственного переворота.
Точка!
Пожилая женщина на мгновенье оторвалась от стекла с тем, чтобы при-
поднять к подоконнику внучку, - и вот, указывала ей куда-то.
А это - в драном, внакидку, пальто, в тренировочных, с пузырями в об-
ласти колен брюках возвращался Кузьма Егорович от помойки, помахивая
пустым ведром. Задержался возле дворовой горки.
- Слаб, дед?! - крикнула Машенька и лихо, на ногах, съехала вниз.
Бабушки и нянюшки, призирающие за питомцами изнеподалека, бросали на
Кузьму Егоровича тактичные взгляды.
- А вот и не слаб! - ответил Кузьма Егорович, скатился тоже и попал
прямо в объятия некоего старичка.
- Между прочим, - выговаривающим тоном произнес старичок, - в ЖЭКе
вчера было партсобрание. Нехорошо!
Где-то там, на проспекте, у въезда во двор, собралась кучка людей и
тоже за Кузьмою Егоровичем наблюдала. Мимо прошел слесарь-водопроводчик,
пьяный, в экипировке, с чемоданчиком, и, несмотря на пятидневную слеса-
реву щетину, пристальный взгляд обнаружил бы в водопроводчике Равиля.
У входа в подъезд Кузьма Егорович нос к носу столкнулся с участковым:
пожилым ментом в капитанских погонах. Мент не ответил на кивок, отвел
глаза, и Кузьме Егоровичу стало тревожно. Не обращая внимания на воз-
раст, он буквально полетел по лестнице на пятый этаж. Правда, на площад-
ке четвертого пришлось поневоле приостановиться, борясь с задышкою, - но
очень ненадолго.
Жюли плакала и укладывала вещи.
- Я не преступница, - сказала, завидя Кузьму Егоровича. - Я свободная
женщина и не хочу быть ни к кому приписана!
- Прописана, - поправил Кузьма Егорович.
Жюли всхлипнула и стала надевать шубку.
- А ну прекратить! - прикрикнул Кузьма Егорович несколько по-коман-
дирски, из былой своей жизни.
- Что? - возмущенно отреагировала Жюли на тон.
- Я постараюсь уладить! - примирительно ответил Кузьма Егорович.
- Не надо мне ничего улаживать! Я не виновата ни в чем, чтобы улажи-
вать!.. - и, подхватив чемоданы, отпихнула Кузьму Егоровича, побежала
вниз.
- Дура! - заорал тот вдогонку. - Истеричка! - и, схватившись за серд-
це, осел по стене.
Жюли стояла на паперти вечернего "Интуриста". За отчетный период ни-
чего возле него не переменилось ни в атмосфере, ни в публике - разве что
прежнего швейцара заменил Равиль в униформе с лампасами и в сивой бороде
до пояса и, впуская-выпуская людей, не забывал время от времени скаши-
вать глаз на Жюли.
Лицо ее вдруг озарилось: она заметила в толпе Кузьму Егоровича, нап-
равляющегося к ней.
- Ты почему здесь?! - спросил он более чем недовольно. - Кого поджи-
даешь?! - и стыдливо спрятал за спину букетик цветов.
- Но вас же, Кузьма! - скромно потупилась Жюли.
- Неправда! - уличил Кузьма Егорович. - Ты не могла знать, что я по-
явлюсь здесь!
Какой-то иностранец, заинтересовавшись Кузьмой Егоровичем, щелкнул
блицем и тут же был перехвачен Равилем.
- Как же вы могли не появиться здесь, если на этом самом месте вы
впервые! признались мне в любви?..
- Слушай, дарагая! Таварищ майор! - прорезал вдруг шумовой фон знако-
мый голос с сильным восточным акцентом: двое молодых людей тащили к ГА-
Зику-воронку давнего нашего знакомца в наручниках. Он вырывался, чтобы
успеть договорить все что хотел, пока дверца с решеткою не захлопнется:
- Миня, канэшно, расстреляют, но на пращанье я должен сказат: как женши-
на ти мне очен панравилас!
Седовласый, разгоряченный после теннисной партии, вошел в душевую
раздевалку, где поджидал его смиренный Кропачев.
- А, Кузьма, - сказал Седовласый. - Как поживаешь? Проблемы?
- Я бы уехал во Францию, а? - робко спросил Кузьма Егорович. - Зачем
я вам тут? Только людей от дела отрываете!
Седовласый пристально глянул на Кузьму Егоровича, невозмутимо закон-
чил раздеваться и пошел в душевую.
- Тоже - Троцкий выискался, - буркнул на ходу. - Мы здесь в говне ку-
пайся, а он! - и пустил струю.
Кузьма Егорович стоял без вызова, старался только, чтобы вода брызга-
ла на него поменьше.
- Вот ответь мне, - произнес Седовласый, отфыркавшись. - Вот сам бы
ты себя, будь на посту, - выпустил? Ну? Выпустил бы или нет?
Кузьма Егорович справедливо понурился.
- То-то же, - резюмировал Седовласый.
- Венчается раба Божия Юлия рабу Божьему Кузьме, - пел батюшка в не-
большой церкви, нельзя сказать, чтобы переполненной.
Молодые стояли перед аналоем. Никита держал венец над отцом, Вероника
- над матерью. Равиль в одеянии дьякона кадил ладаном.
- Согласен ли ты, - вопросил священник Кузьму Егоровича, - поять в
жены рабу Божию Юлию?
- Согласен, - ответил Кузьма Егорович, краснея.
- Согласна ли ты поять в мужья раба Божьего Кузьму?
- Mais oui, - ответила Жюли игриво, с чисто французскою грацией. -
Certainement!
Народу в небольшом зальце кишело многие сотни. Над одной дверью была
вывеска США, над другой - ИЗРАИЛЬ, над третьей - ФРАНЦИЯ, над четвертой
- ПРОЧИЕ СТРАНЫ.
Кузьма Егорович растерянно озирался в гудящей толпе, потом, обнаружив
дверь, ведущую во Францию, направился к ней, но тут же был остановлен:
- Куда, папаша?
- Да я! - встрепенулся было Кузьма Егорович, но тут же и осекся. -
Мне только спросить, - сказал таким тоном, словно приучался к нему всю
жизнь.
- Всем только спросить! - понеслось из очереди.
- У всех дети!
- У всех через час самолет!
- А кто! - поинтересовался Кузьма Егорович. - Как это! Кто последний
во Францию?
- Вон, папаша, - показали ему. - Видишь?
Кузьма Егорович подошел к длинному, на десяток листов, списку, прос-
тавил очередную цифру 946 и рядом дописал: Кропачев. Потом вернулся ко
французскому хвосту, спросил у того, кто на список указывал:
- А у вас какой?
Тот раскрыл перед Кузьмой Егоровичем ладонь, на которой изображена
была цифра 72:
- С позавчерашнего утра!..
Но я хочу быть с тобой!
Я хочу быть с тобой!
Я так хочу быть с тобой
и я буду с тобой! -
Никита и его ансамбль на деревянном митинговом помосте рядом с ортом
Шереметьево-2 лирическую песню, которую мы услышали впервые на нном зим-
нем пляже. Вероника стояла рядышком и дирижировала вниз, где ая толпа
народу, в основном - людей молодых, слушала песню с должным ргом. То
здесь, то там из толпы торчали плакаты: ТОЛЬКО НИКИТА ЧЕВ СПАСЕТ РОС-
СИЮ!, РОК - ЭТО СВОБОДА!, ДОЛОЙ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНИХ!, УЙТЕ ЗА РОК-ПАРТИЮ
КРОПАЧЕВА-МЛАДШЕГО! - и несколько особенно тельных: ДО СВИДАНЬЯ, ПАПОЧ-
КА! Самолеты, садясь и взлетая, перекрывали новенья песню гулом, но,
когда не перекрывали, она доносилась и в й, суетящийся зал отлета!
Аглая издали глядела на очередь к таможне, включающую Кузьму Егорови-
ча, Машеньку, Жюли. Туда-сюда таскал тележку с чемоданами носильщик Ра-
виль.
- Но что я там буду делать?! - прямо-таки ужасался Кузьма Егорович,
готовый, кажется, сбежать, как Подколесин.
- Скажи дедушке, - обратилась Жюли по-французски к Машеньке, - что
многие истинные коммунисты продолжали борьбу в эмиграции.
- Бабушка говорит, - перевела Маша, - что многие истинные коммунисты!
Никита с товарищами пел, Вероника дирижировала, поклонники кричали,
свистели, хлопали, махали плакатами и фотографиями ребенка-Никиты в мат-
роске на коленях тридцатилетнего отца!
Аглая смотрела на Машеньку, Машенька - исподтишка - на мать взрослым
печальным взглядом.
- На что жить, на что жить! - передразнила Жюли по-русски. - Спроси у
деда, сколько он получал, пока его не выгнали.
- Дед, а сколько ты получал, пока тебя не выгнали?
- Полторы тысячи, - ответил Кузьма Егорович ностальгически.
- Сколько ж это выходит? - полувслух по-французски прикинула Жюли. -
Один к одному, что ли? Переведи дедушке, что самая средняя проститутка
зарабатывает у нас больше за вечер.
- У нас, кажется, тоже, - вздохнул Кузьма Егорович, и тут их позвали
за перегородку.
Никита влетел в зал.
- Эй, отец! - крикнул. - Жди в Париже в составе правительственной де-
легации. Вероника гарантирует! - и помахал прощально.
Вещи ползли сквозь рентген-аппарат. Таможенник выдернул большую сум-
ку:
- Что у вас тут?
- Как что?! - возмутилась Жюли. - Белье, одежда!
- Нет, вот это! - и таможенник, запустив в сумку безошибочную руку,
извлек склеенный из осколков бюст Ленина.
- Это! - засмущался Кузьма Егорович. - Это сувенир.
- Не положено к вывозу, - отрезал таможенник и бюст отставил.
- Как не положено?! - возмутился Кузьма Егорович. - Почему не положе-
но?! Эта вещь не представляет художественной ценности. Вот - справка из
Министерства культуры!
- Потому что! - не нашелся что ответить таможенник. - Потому!
Седовласый, наблюдая на мониторе прощальную сцену, раздраженно ска-
зал:
- Потому, осел, что мы отказались от экспорта революции!
Москва, 1990 г.
Я ОБЕЩАЛА, И Я УЙДУ...
история любви и смерти
"Я ОБЕЩАЛА, Я УЙДУ..."
"ТИСКИНО"
Москва, 1992 год
Режиссер - Валерий Ахадов
Композитор - Микаэл Таривердиев
В главных ролях:
ИРИНА - Елена Корикова
АЛЕВТИНА - Ирина Акулова
ЗЯТЬ - Игорь Пушкарев
АНТОН СЕРГЕЕВИЧ, ВРАЧ - Олег Шкловский
ВАСЕЧКА - Павел Семенихин
ТАМАЗ - Зураб Макгалашвили
МАТЬ ТАМАЗА - Софико Чиаурели
ОТЕЦ ТАМАЗА - Бадри Барамидзе

02.11.90
Снега намело немного, и поверх его ветер со скоростью и визгом полу-
нощного рокера гнал мелкую пыль. Здесь это называлось хакас.
Впрочем, внутри, в белом кабинете городской больницы, воздух был тепл
и недвижен - только оконные стекла мерзко позванивали под аэродинамичес-
ким напором ночной - в пять часов дня - наружи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83