С последним отчаянием, потому что чувствовал в этом звонке
определенное унижение мужского своего достоинства, набрал Иван Александ-
рович, наконец, и номер ларискиных родителей и услышал сочувственный го-
лос тещи: Ванечка! Уже прилетели! Что вы! - мы и на порог ее не пустили,
дуру. У тебя, говорим, муж есть и дом свой! - ну, и так далее, и пригла-
шения в гости, на чай, и уверенность, что непутевая дочка перебесится и
все у них с Иваном Александровичем пойдет на лад, и что еще и ребеночка
они родят, и не одного, и заверения в самой искренней любви и симпатии к
зятю, и приветы от супруга, и Иван Александрович, сгорая со стыда, никак
не мог выбрать момента, чтоб положить трубку.
Пусто было в квартире, пусто и одиноко. Следовало развлечься чем-ни-
будь - приняться хоть, что ли, за статью для Грешнева, - но Башкирия с
упорством Таньки-встаньки поворачивалась в памяти совсем не тем боком,
какой нужен для статьи: все лезло в голову, как принес на рассвете билет
любезный, улыбающийся Бекбулатов: Бог-отец, изгоняющий из Рая; как в от-
вет на почему не пришла? наивно лупнула глазками персиковая татарочка и
сказала: не пустили ребята, и как, глядя на этот наив, недостало Ивану
Александровичу сил возмущенно изумиться: что ж, мол, она о таких вещах с
ребятами советуется? опять, что ли, диспут устроила?! как решил Иван
Александрович напоследок все-таки продемонстрировать Бекбулатову свои
бесстрашие и независимость, гнев свой, так сказать, и протест - для чего
в автобусе плюхнулся рядом с адвентистом седьмого дня и начал его ин-
тервьюировать и как тут же был наказан за глупую демонстрацию, но уже не
начлагом, а самим адвентистом, адвентистовыми ответами о социализме, как
воплощенном идеале христианства, голубой мечте Мессии, о том, что в кол-
лективе человек никогда не остается один, и товарищи всегда придут ему
на помощь в трудную минуту (как, заметил про себя Иван Александрович,
пришли они на помощь Альмире Ахметовой, отряд им. А. Матросова, не до-
пустив до грехопадения с сомнительным гостем) - адвентистовыми ответами
и адвентистовой книгою, которая оказалась не Евангелием вовсе, а "Сем-
надцатью мгновениями весны" в немецком переводе; как неуемное раздраже-
ние, смешанное со страхом, вспыхнуло в Иване Александровиче при про-
щальном взгляде на мальчиков этих и девочек, западных и восточных - нет,
вовсе не двоемысленных! - искренних, искренних в своем идиотизме, гото-
вых по первому зову сменить мундиры и под "Маленького белого голубя ми-
ра" идти освобождать Польшу, Афганистан или хоть бы и Персию!
Кажется, впервые в жизни почувствовал Иван Александрович бессилие пе-
ред листом бумаги, который предстояло, не мудрствуя лукаво, почти авто-
матически, заполнить готовыми блоками слов и смыслов, то есть, сделать
то, чем занимался Иван Александрович без малого двадцать лет, пройдя в
журнале "Пионер" беспорочный путь от учетчика писем до начальника отде-
ла. Кажется, впервые в жизни рука дернулась написать, как было на самом
деле, и, поймав ее на этом желании, Иван Александрович почувствовал ше-
вельнувший волосы холодный ветерок ужаса: ведь если все как было - это
уже не тихонькое чтение на диване, не сомнительные разговоры с молодой
татарочкою, не банька в лесу - это уже лейтенант Падучих, государствен-
ное преступление. Да и так ли было? - может, показалось только? И Иван
Александрович разорвал лист в мелкие клочья - совершенно чистый, нетро-
нутый лист бумаги, виновный в том только, что именно над ним пришло Ива-
ну Александровичу в голову опасное это словосочетание: все как было.
Заснуть Иван Александрович в осиротевшей двуспальной кровати не мог
и, поворочавшись полночи, перебрался на жесткий диван. Нет, с Ларискою
следовало кончать раз-навсегда: ушла себе и ушла, и скатертью дорога - а
он, Иван Александрович, непременно встретит еще человека, ничуть Лариски
не худшего, а, пожалуй, и лучшего. Он даже положил себе пойти с этой
целью завтра вечером погулять - на Калининский или на Горького, и спря-
тал в ящик стола обручальное кольцо. Устроится, все устроится, непремен-
но все устроится как-нибудь! И обязательно надо позвонить приятелю: нет
ли чего новенького? - почитать, наконец, всласть и без помех!
Что же касалось бессилия перед бумагою, то, так или иначе, Иван Алек-
сандрович его преодолел и, неделю спустя, принес Грешневу готовую
статью. Грешнев прочел, ему понравилось, и он прямо тут же, не выпуская
Ивана Александровича из своей загородочки, сносил статью за обитую кожею
дверь и, четвертью часа позже, вернулся улыбающийся, довольный, с визою
"в набор". Ловко ты про адвентиста ввернул! подмигнул Ивану Александро-
вичу на прощанье Грешнев. С одной стороны - комар носу не подточит, а с
другой - все-таки религия, дух! Да! догнал Ивана Александровича Грешнев
уже в коридоре, тут тебе надо в издательство зайти! на второй этаж! в
восемнадцатую комнату. Только уж обязательно, а то я пообещал! Отчет за
командировку? подумал Иван Александрович и пошел на второй этаж.
В издательской комнатке без обычной таблички, под одним номером, дама
средних лет сказала Ивану Александровичу, что просят его срочно позво-
нить вот по этому вот (подала бумажку) телефону и спросить Игоря Конс-
тантиновича. Безмятежно потянулся было Иван Александрович к темно-синему
"чебурашке", как вдруг смутная тревога возникла в душе. Что ж в самом
деле? подумалось. Ведь это мог и Грешнев передать! Да и какому такому
Игорю Константиновичу? У меня Игорей Константиновичей и знакомых-то ни-
каких нету! Мысль оказалась столь пронзительной и пугающе холодной, что
оставил Иван Александрович "чебурашку", сказал, что позвонит из своей
редакции, и ватными ногами пошел к выходу. Только непременно, настигла
его голосом дама и процитировала комиссара Эльдара: это в ваших же инте-
ресах!
До редакции, естественно, Иван Александрович не дотерпел - завернул в
первый же попавшийся автомат. Игоря Константиновича, пожалуйста. Ахы,
Ываны Ылыкысаныдырывычы! Здравствуйте-здравствуйте. Нам бы, знаете, хо-
телось познакомиться с вами. Увидеться, так сказать, лично. Не заглянете
ли ны пылычасыкы? (В чистую русскую речь Игоря Константиновича то и дело
прорывались восточные, бекбулатовские интонации). Сыгыдыны у нас что?
понедельник? Ну, скажем, в четверг вечерком, сразу же после работы. Куда
к нам? Ны дыгадывыытысы? Улица Дзержинского, четырнадцать. Пропуск зака-
зан. Так чт - договорились? Ну, тогда всего вам доброго!
9
В свою редакцию Иван Александрович, естественно, не возвратился, а
побежал домой, прямо-таки вот побежал, то есть, на такси, конечно, пое-
хал, но, в сущности, именно побежал, перевернул дом вверх дном, извлек
на свет Божий все книжки, не у нас напечатанные, все до единой (права
была Лариска, права!) все листки машинописные с разного рода стишками и
статеечками, все нехорошие журнальчики, даже кассеты магнитофонные, при-
чем, не только, скажем, Галича, но и Высоцкого, и совершенно безобидную
Альбину Король, и Окуджаву даже, с "мелодиевской" пластинки переписанно-
го. Потом все это упаковал в небольшой чемоданчик и совсем было на улицу
выскочил, как подумал, что просто выходить с чемоданчиком на улицу бесс-
мысленно, да, пожалуй, что и опасно: прежде план следовало выработать -
куда и к кому. Справедливее всего получалось, конечно, к тому самому
университетскому приятелю, которому, собственно, и принадлежала добрая
половина содержимого чемоданчика, и Иван Александрович подвинул телефон,
даже четыре из семи цифры набрал, но потом и тут опомнился, рычаги при-
давил: не следует, не следует звонить из дому! лучше из автомата. Только
вот к автомату идти с чемоданчиком или без: что вернее? что безопаснее?
Приятель ответил, и это было очень хорошо, просто удивительно хорошо,
потому что, находись он, скажем, в отпуску или в командировке, Ивану
Александровичу поневоле пришлось бы испытать столько страшных минут,
что, может, и не вынесла б их деликатная его психика, и без того поряд-
ком потревоженная и Ларискою, и Альмирой, и бекбулатовской шоблою. Сиди
дома и жди, буркнул Иван Александрович по возможности измененным голосом
и повесил трубку, но тут же и пожалел, что повесил: может, лучше бы
где-нибудь на нейтральной почве встретиться: на скамеечке или даже в ле-
су - чтобы и приятеля не особенно подвести, и на себя еще бльшую опас-
ность не навлечь: вдруг за ним, за приятелем, давно уже следят, может,
еще чем за Иваном Александровичем давнее и тотальнее: ведь откуда-то
брал приятель эти книжицы, с кем-то связан, наверное - не то, что он,
Иван Александрович, который, в сущности, и не виноват-то ни в чем! Но
звонить еще раз!.. В общем, дерзко решил Иван Александрович, ладно! Будь
что будет!
К приятелю Иван Александрович ехал с ненужными пересадками, в метро
вскакивал в вагон в последний момент, всем своим видом демонстрируя до
того, что поезд пропускает - словом, вел себя, как заправский преступник
из детективного телесериала, и, кроме основной, нормальной, пульсировала
в мозгу какая-то добавочная тревога, дополнительная, причину которой
Иван Александрович все не мог вытащить на поверхность сознания: тревога
о главной улике, оставленной дома, не вынесенной, не уничтоженной, - и
уже подходил к приятелеву подъезду, как понял: тот самый чистый листок,
изодранный в клочья. Понял и сам над собою презрительно усмехнулся.
Вот, обмяк Иван Александрович, когда замок приятелевой двери успокои-
тельно защелкнулся за спиною, спрячь или выброси, и вывалил прямо тут, в
прихожей, на половик, весь чемоданный хлам. Лучше, конечно, выброси. А
то ко мне могут прийти. Приятель, однако, на полушепот не перешел, шторы
задергивать не стал и телефон не прикрыл подушкою: был спокоен и даже
несколько улыбался, и вот так, с улыбкою, и что стряслось? спросил, а
Иван Александрович, подавленный, мрачный, одним лишь словом ответил, как
выдохнул: вызвали. Повестку, что ли, прислали? спросил приятель. Да нет,
по телефону. А ты не ходи! совсем уж чего-то развеселился приятель. То
есть как не ходи?! потрясся Иван Александрович. А вот так, и приятель
прочел небольшую лекцию по поводу кодексов, законов, прокурорского над-
зора, формы повестки и многого прочего, о чем, собственно, и Иван Алек-
сандрович отлично знал, потому что в хламе, на половик вываленном, писа-
лось кое-что и об этом, - знал, но к себе почему-то применить не решал-
ся, даже и теперь не вполне решался, после всех приятелевых доказа-
тельств, что как раз на таких, как Иван Александрович, эти статеечки и
рассчитаны, а не на неких абстрактных диссидентов, которых и в приро-
де-то, может, не существует.
Ну, так или иначе, а в конце концов успокоил его приятель более чем
вполне, даже бутылку сухого раздавили, и домой Иван Александрович возв-
ращался хоть и с пустым чемоданчиком, но в расположении духа весьма при-
личном, то есть в твердой уверенности, что никуда он в четверг не пой-
дет, кроме как разве на службу, и что только постольку они опасны ему,
поскольку он сам их боится, и что если сам, как кролик в пасть удаву, к
ним не полезет, они оставят его в покое, потому что никакого состава
преступления за ним нету и быть не может, и ни один прокурор ордера им
на Ивана Александровича никогда в жизни не подпишет.
Однако, если по выходе от приятеля эта уверенность в Иване Александ-
ровиче была подобна льду промерзшей до самого дна реки - по мере прибли-
жения к не столь, в общем-то, и далекому четвергу лед под своею поверх-
ностью все подтаивал и подтаивал, и, наконец, одна поверхность только и
осталась, то есть решение к ним не ходить, а сквозь нее уже просвечивала
темная, глубокая, холодная, манящая в себя вода. Ну, а эту поверхность,
эту тоненькую корочку проломить - ступить только, даже не грузному ива-
налександровичеву телу ступить, а, пожалуй, что и цыпленку.
Вот в таком, примерно, состоянии духа и шел Иван Александрович в чет-
верг со службы домой, и совсем не удивительно, что ноги его как-то сами
собою повернули в сторону площади Дзержинского.
10
По дороге Иван Александрович думал только об одном: как бы там ему
так себя повести, чтобы никого не заложить, хоть, по трезвому размышле-
нию, закладывать ему было просто некого - разве приятеля своего универ-
ситетского - так вот, тем более: думал, как приятеля не заложить, осо-
бенно, если вопросы наводящие задавать начнут или даже хуже того: пря-
мо-таки приятелеву фамилию назовут. Впрочем, если назовут - следова-
тельно, Иван Александрович все равно уже приятелю повредить не сможет,
потому что, если назвали, значит, знают про того и так, и без Ивана
Александровича, но, хоть и нерушимо логичным казалось последнее построе-
ние, все же в результате мучительных переживаний и размышлений поднялся
Иван Александрович над ним и постановил, что ни за что на свете, ни при
каких обстоятельствах приятеля все равно не выдаст, хоть бы даже фамилию
назвали - во всяком случае, сознательно не выдаст, то есть, если пытать
не начнут, но Иван Александрович, даже при всей своей склонности к фан-
тастике и преувеличениям, не верил всерьез, что они до сих пор пытают,
и, стало быть, выходило вполне точно, что уж абсолютно ни при каких обс-
тоятельствах приятеля своего он им не выдаст.
Хоть и помнил Иван Александрович адрес: "Дзержинского, четырнадцать",
и понимал прекрасно, что не к тому серо-охристому дому он относится,
что, стоя рядом с Детским Миром, как бы символизирует этим своим со-
седством вечное соседство в бренной нашей жизни смешного и жуткого, ра-
достного и печального и даже, пожалуй, бытия и небытия, а все ж поразил-
ся, что зловещим адресом обозначен изящный, голубенький, такой на вид
тихий и спокойный, начала прошлого века особнячок, которого раньше поче-
му-то никогда и не замечал, то есть, прямо-таки действительно поразился
- не шел особнячку зловещий адрес!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83