Они неслись по росистому дерну, а всадники с мечами наголо буквально наступали им на пятки. Ребята мчались напрямик, и игрушечные копья служили им теперь шестами, помогавшими преодолевать заболоченные участки и перепрыгивать через ручейки.
У преследуемых было два преимущества: малый вес и обувь из оленьей кожи, почти не оставлявшая следов на пригорках и в низинах. У лошадей было два недостатка: добротные железные подковы и всадники на спинах, а потому животные вязли в рыхлом торфе. Всадникам приходилось лавировать, выбирая твердую почву, либо не щадить лошадей, загоняя их в болото. Каждому из сорока хотелось изрубить малолетних варваров в куски, но они помнили четкий приказ: не убивать, а преследовать. Гнать по лесу до тех пор, пока мальчишки не устанут и не выбьются из сил. Тогда им, как любым детям, отчаянно захочется домой. Здесь-то и начнется второй этап охоты. Нужно будет убедить их, что погоня отстала, а самим незаметно отправиться по следу. Небось, их отцы размечтались о том, как будут убивать наемников. Пусть полюбуются, как убивают их щенков. Интересно будет взглянуть на их хваленое хладнокровие.
Замысел казался безупречным и согревал сердце каждого из сорока всадников. Но Гнадсог, при всем упрямстве и жестокости, выработанных в нем ратным ремеслом, вовсе не желал рисковать понапрасну.
Он видел, как его всадники вклинились в стену орешника, почти настигнув последнего из убегающих. Заросли быстро поглотили детей, и преследователи потеряли их из виду. Вверх взмывали стаи потревоженных ворон, по лесу разносилось их хриплое предостерегающее карканье. Испуганные белки торопились забраться повыше. Казалось, лес сговорился против всадников. Вереск, колючие кусты шиповника, нижние ветви деревьев — все вставало на их пути. Но люди упрямо двигались вперед. Под копытами их забрызганных грязью лошадей хрустел валежник, чавкал мох болотных кочек, гулко звенел гранит.
Дети бежали молча и бесшумно. В своей одежде из оленьей кожи они почти сливались с окружающим лесом. Один из мальчишек был светловолосым, и, когда солнечный луч, пробившийся в лесной сумрак, случайно прошелся по его голове, всадники сразу заметили сверкнувший блик.
Итарранец, скакавший впереди остальных, старался не потерять живую мишень из виду. Кроме нее, он не замечал ничего... даже прилаженного к стволу дуба деревянного копья. Пришпоренная лошадь поскользнулась на гнилом осклизлом бревне и рухнула вниз. Копье пропороло ей грудь. Лес мгновенно наполнился ржанием обреченного животного.
Трудно сказать, было ли то трагическим совпадением или результатом коварного расчета, но всадник, вылетев из седла, ударился о толстый сук и сломал себе шею.
Первая жертва деширских варваров, он умирал, оставаясь в сознании, с открытыми глазами и привкусом крови во рту.
Погоня приостановилась. Лошадь перестала ржать и лишь хрипела, дергаясь в предсмертных судорогах. Всадники как могли успокаивали своих взбудораженных коней.
— Он больше не дышит, — произнес воин, склонившийся над неподвижным телом.
Воцарилось тягостное молчание. Внутри каждого из тридцати девяти человек происходила напряженная борьба: возвращаться назад и подымать армию либо продолжать погоню за этими вшивыми гаденышами, с малолетства научившимися убивать.
— Копье Даркарона им в пузо! — в гневе закричал один из всадников. — И нам еще говорили, что варвары ставят ловушки только в глубине леса! Что нам теперь — и дальше испытывать судьбу? Гнаться за этими волчатами, пока их ловушки не прикончат еще кого-нибудь из нас?
Командир отряда, получивший должность через протекцию итарранской знати, грубо оборвал его.
— У нас есть приказ, и мы должны его выполнить. Преследование продолжается. Один из вас отправится назад с донесением и печальным грузом. Главнокомандующий Диган — это вам не итарранский наемник, которого волнует лишь звонкая монета. Он обязательно поднимет армию. Он должен это сделать, иначе его засмеют как труса.
Случившееся приняло иной оборот и теперь выглядело как вопиющее оскорбление. Неужели итарранская армия позволит, чтобы ее солдаты погибали, становясь жертвами малолетних варваров?
Всадники встретили эти слова одобрительными возгласами. Тот, кому было приказано отправиться с донесением, спешился, а к седлу его лошади привязали убитого. Парадный марш закончился. Начиналась война.
След шестерых мальчишек давно простыл; они продолжали молча улепетывать по болотистому берегу Талькворина. Но оставались другие следы: на пятачках зеленого мха, в зарослях осоки, и они быстро заполнялись бурой водой. То были следы лошадиных копыт итарранской конницы. Следом двигалась пехота. Под солдатскими ногами земля превращалась в коричневую жижу. Она булькала и чавкала, и мундиры вестовых, равно как и великолепные попоны их лошадей, очень быстро оказались забрызганными и запачканными. Копья цеплялись за кустарники. Неужели совсем недавно эти люди смеялись и шутили, двигаясь к Страккскому лесу? Теперь угрюмое молчание прерывалось лишь приглушенными яростными вскриками и ругательствами.
Повозки с провиантом было решено оставить под охраной на границе леса. Если Гнадсог и не одобрял решения направить основные части вдоль берега Талькворина, он предпочитал об этом помалкивать. Его плотно сжатые губы казались тонким шрамом на пергаментном лице. Война была его ремеслом, и он вел копьеносцев, исполненный привычной решимости.
До полудня армия не встретила ни одной засады. Постепенно склоны речной поймы стали круче, а почва под ногами — тверже, но она все равно неистребимо пахла болотом. В воздухе звенели тучи комаров. Но когда двигаться стало легче, настроение солдат улучшилось. Видя, что пространство между склонами холмов и рекой слишком узко и, нарушив боевой порядок, армия вынуждена двигаться толпой, Гнадсог высказал свои соображения Дигану и получил разрешение перестроить части.
— Не нравится мне все это, — бормотал он, наблюдая за маневрами солдат.
Дробить силы было не в его правилах, но иного выхода он сейчас не видел. За первой грядой холмов, примыкающих к реке, тянулась вторая. Их разделяла узкая долина. Гнадсог решил разделить армию на три части. Ударный полк конницы должен был незамедлительно двинуться вперед. Пехотинцы разделялись на два отряда: одному приказано было продолжить двигаться по берегу, а второму — по долине между грядами холмов.
— Слишком уж легко, — пробормотал Гнадсог себе под нос.
Его слова услышал Диган, снявший шлем, чтобы поправить оперение, смятое низкими ветвями.
— А почему это должно быть трудным? — удивленно спросил он.
— Война против кланов Стейвена не может быть легкой.
Гнадсог смачно сплюнул на землю.
— Да, не может.
— Возможно, сейчас этими варварами командует отнюдь не предводитель, — бесстрастно произнес Лизаэр, слегка опираясь обеими руками на рукоять меча.
Гнадсог прокашлялся.
— Ваш вороватый хорек-чародей и впрямь умен. Недаром вы на разные лады пели об этом государственному совету.
Равнодушный к тому, как его высочество воспримет столь дерзкие слова, Гнадсог усмехнулся, обнажая желтые зубы.
— Вы и господин Диган поедете в арьергарде второй дивизии. И если мы вернемся назад и вам удастся выставить городских правителей полными дураками, что и есть на самом деле, — что ж, тем лучше. Я предпочитаю быстрые атаки с использованием численного превосходства. Ну а если мы тут завязнем и угробим большую часть армии, вы всегда сможете меня разжаловать. В таком случае я рискую лишь своей пенсией, а не вашими головами.
Нахлобучив шлем и поигрывая поводьями, Диган выжидающе глядел на капитана. Он был похож на статую, облаченную в дорогостоящую амуницию.
Опытный в придворных интригах Лизаэр сразу сообразил, что из уст Дигана сейчас посыплются неуместные возражения, ибо озабоченность Гнадсога была вполне искренней. Просто бравый вояка не умел и не любил изысканно выражаться.
— Здравый смысл еще никому не грозил потерей пенсии, — дипломатично произнес принц.
Затем, потрепав лошадь по шее, он улыбнулся Дигану.
— Поскольку я говорил вашим сановникам чистую правду, мы действительно поедем позади. Вне зависимости от того, удастся или нет захватить этот лагерь врасплох, а также независимо от того, находится ли там Аритон, мы должны ожидать его магических контрдействий. Наше присутствие может понадобиться для воодушевления солдат.
— Моя сестра сочтет вас малодушным, — процедил сквозь зубы Диган.
— Что ж поделать, — не переставая улыбаться, ответил Лизаэр. — Пусть лучше она бросит этот упрек мне в лицо, чем будет оплакивать мою гибель.
Пришпорив гнедого, он направился к берегу, где как раз проходили солдаты второго отряда, сворачивая в долину. Диган раздраженно поправил шлем и натянул обвисшие поводья. Когда главнокомандующий удалился на достаточное расстояние, Гнадсог снова плюнул, теперь от искреннего восхищения.
— До чего же эта знать любит наряжаться, — посетовал он, обращаясь к младшему командиру, дожидавшемуся приказа выступать. — Но этот наследный щенок обходителен, ничего не скажешь. Может, в сражении от него мало толку, и все же не хотел бы я иметь его своим врагом.
Младший командир, не зная что сказать о столь высоких особах и опасаясь наговорить лишнего, пожаловался на засилье комаров.
— Ладно, — теряя терпение, сказал Гнадсог. — Труби сигнал к выступлению! Варвары заждались. Нутром чую. Так что поторопимся устроить им кровопускание.
В зелени леса исчезали реющие знамена и сверкающие на солнце копья и пики второй дивизии. Разделенная армия продолжала двигаться вверх по реке. Поскрипывали доспехи, звенели стремена, и среди этих звуков почти затерялся недовольный крик одинокой сойки.
Откуда-то с холма в ответ прокричала другая сойка. Скрываясь в тени деревьев, Каол велел шестерым мальчишкам убираться подальше от опасного места. Лицо его для маскировки было перепачкано древесным углем.
— Путь свободен, — торопливо прошептал он гонцу, дожидавшемуся вестей.
Гонец беззвучно исчез; ни прутика не хрустнуло под его сапогами из мягкой оленьей кожи. Отогнутые ветки встали на место, и сквозь просветы в трепещущей на ветру листве Каол продолжил наблюдение за итарранской армией, методично подсчитывая проходящие шеренги.
По берегу и по долине двигались внушительные отряды. Наверное, итарранские солдаты все еще надеялись на быструю и легкую победу. Подумав об этом, Каол усмехнулся.
Крик третьей сойки донесся со стороны болот.
— Пора, — негромко произнес Каол.
Он дважды махнул рукой, подавая условный сигнал. Ближайший к Каолу дозорный передал сигнал дальше, и тот побежал по живой цепи, пока не достиг высохшего русла, которое подобно шраму перерезало холм.
— Эгей! — крикнул погонщик у запруды.
Он слегка щелкнул кнутом. Могло показаться, что где-то просто обломилась ветка, но четверка лошадей, впряженных в общее ярмо, послушно сдвинулась с места. В густо смазанных желобах деревянных блоков бесшумно натянулись веревки. Нехитрый механизм удвоил тягловую силу лошадей, и начали смещаться массивные бревна, подпиравшие запруду. Ее водная гладь была завалена заостренными древесными стволами. Погонщик вновь щелкнул кнутом. На лошадиных шеях проступили вздувшиеся жилы. Животные сделали еще несколько шагов, глубоко увязая копытами в рыхлой земле.
Одна из подпор подалась и упала, другие качнулись. Запруда накренилась, и ее бревна мгновенно потемнели от первых прорвавшихся струй. Пока бревна трещали и рушились, погонщик успел выпрячь лошадей, и те пустились легким галопом вверх по склону.
Вода стремительно их нагоняла. Обильные весенние дожди, лившие в последние недели, успели заполнить запруду почти до краев, и теперь вода, обрадовавшись свободе, устремилась вниз. Поток рокотал, пенился, то и дело обнажая острые зубы бревен. Он ширился, словно намеревался унести с собой и лошадей, и погонщика. Тому едва удавалось сдерживать испуганных животных. Но буйство водной стихии, увлекающей за собой, будто щепки, стволы берез и бузины, рождало в самом деширце не страх, а ликование. Он знал: одновременно были высвобождены воды еще пяти запруд на сухих руслах, спускавшихся к Талькворину. И везде бешеные потоки несли с собой десятки заостренных бревен. В считанные минуты река и ее берега превратились в ревущую, грохочущую и совершенно неуправляемую водную стихию.
Птицы спешно покидали прибрежные камыши Талькворина. Стадо оленей, топча заросли рогоза и цветущие мальвы, бросилось вниз по берегу, но там их подстерегала другая опасность — приближающаяся армия. Лошади передового отряда вдруг начали фыркать, храпеть и все время норовили свернуть в сторону. Ни понукания, ни вонзающиеся в бока шпоры не могли заставить испуганных животных двигаться дальше. Гнадсог остановился, вскинул голову и прислушался.
Он понял причину неожиданного упрямства лошадей, но было слишком поздно. Громовые раскаты, доносившиеся с разных сторон, не имели ничего общего с грозой; небо оставалось безоблачным. Гул нарастал, и, казалось, все вокруг сотрясалось. Сквозь кусты Гнадсог видел поворотивших вспять дозорных, которые кричали и размахивали руками. Зажав в железном кулаке поводья, капитан круто развернул лошадь, и та задела боком поджарого конька, на котором сидел личный вестовой Гнадсога.
— Скачи! — крикнул капитан. — Разыщи Дигана и принца и скажи, чтобы забирались как можно выше.
Гнадсог охрип от крика, приказывая поворотить шеренги вспять, но строй первой дивизии уже был нарушен. Половина коней обезумела от страха; стадный инстинкт побуждал их спасаться бегством, и всадники становились обременительным грузом.
На узком пространстве собралось слишком много людей, чтобы они могли быстро развернуться и отступить. Поток все равно двигался быстрее, и передние шеренги отчетливо видели его приближение.
Повторяя изгибы реки, по ней катилась буро-коричневая стена, ощетинившись остриями бревен, вырванными с корнем деревьями и кустами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110