Понимание нужд всех живущих и сострадание укоренено в его природе. Это, так сказать, насильственный дар, заложенный в династию Фаленитов Содружеством Семи.
Лизаэр попытался обдумать услышанное. Склонность к всепрощению объясняла многие странности в поведении брата. До сих пор поведение Аритона казалось ему непредсказуемым; сейчас же он получил ключ к пониманию. Теперь понятно, почему Аритон остервенело боролся до самого момента поражения, почему он мог бессильно злиться по поводу неосуществимых желаний, почему был готов возложить себе на голову совершенно ненужную ему корону, не выказывая разочарования и не тая злобы. Лизаэр взглянул на свои руки, обмотанные бинтами. Обожженные места еще болели, но он перестал думать о причиняемых ему неудобствах. Ему отчаянно хотелось вновь приложиться к телировой настойке, поскольку его праздничное, ликующее настроение куда-то исчезло. Зато оставалось мужество, оно-то и подвело Лизаэра, не удержавшегося от вопроса:
— А Илессиды? Какой дар унаследовал я от своего предка?
Дакар угрюмо ответил:
— Ты всегда будешь искать справедливость. Даже там, где ее невозможно найти.
Лизаэр сам не заметил, как фляга вновь оказалась в его забинтованных руках. Осторожно, чтобы не опрокинуть ее, он припал к горлышку. Вся радость от победы над Деш-Тиром вдруг поблекла. Сейчас ему хотелось только одного: напиться и впасть в забытье и дремоту, прежде чем его разум загонит себя в бесплодных попытках переосмыслить события прошлого. Лизаэр понимал, что может за всю свою жизнь так и не узнать, какие поступки он совершил, руководствуясь собственным выбором, а какие были продиктованы добродетелями, внедренными магами в его династию.
— Правильно сделал Аритон, что пошел спать, — заключил принц. — Устал я что-то от всего этого.
Он неуклюже поставил флягу на пол, щедро предоставив Дакару возможность разделаться с ее содержимым, а сам встал и направился к выходу.
Дакар остался в одиночестве. Ветер шевелил его немытые волосы. Пророк поплотнее закутался в безукоризненно чистый шерстяной плащ Асандира. Больше всего Безумному Пророку сейчас хотелось, чтобы фляга вновь оказалась полной или чтобы он знал заклинание, позволяющее создавать выпивку прямо из воздуха. Короче говоря, он хотел напиться до бесчувствия и забыть то странное ощущение, из-за которого он с недоверием отнесся к ожогам на руках Лизаэра. Тогда, быть может, ему удалось бы заснуть и не думать о том, что он узнал от Асандира за час до отъезда мага.
Дакар закрыл глаза, чтобы не смотреть на звезды, возвращенные Этере исполнением его пророчества. Из-под сомкнутых век хлынули слезы.
— Дейлион-судьбоносец, будь милосерден! Почему, Лизаэр, друг мой, именно тебе пришлось голыми руками отражать последнее нападение Деш-Тира?
Но Асандир высказался по этому поводу с предельной ясностью: во время завершающего сражения, когда Деш-Тир мог вырваться наружу, Харадмон сознательно избрал Лизаэра жертвой. Дакар и сейчас вздрагивал от заявления Асандира, сейчас, когда сражение навсегда осталось в прошлом. «Пусть Даркарон, ангел отмщения, покарает всех нас, но пойми, Дакар, что еще мы могли сделать? Из всех нас Лизаэр менее всего сведущ в магии. Если бы соприкосновение с плотью позволило Деш-Тиру проникнуть в мозг, то какое из зол мы бы предпочли? Позволить этим сущностям завладеть знаниями об истинной силе значило бы навлечь угрозу на всю вселенную. Да, как ни печально и как ни трагично ожидающее нас в будущем, жертва Лизаэра оказалась наименьшим риском. Плачь вместе с нами, но это решение мы принимали не без скорби в сердце».
— Не без скорби в сердце! Как легко спрятаться за красивыми словами!
Дакара вдруг охватила неудержимая ярость, и он швырнул флягу вместе с ее бесценным содержимым в стену. Фляга разлетелась на множество осколков, со звоном упавших на пол. И вновь над террасой установилась гнетущая тишина. Сколько ни моли Эта милосердного, события, которые последуют за пленением Деш-Тира, не будут бескровными. И жертва, принесенная Лизаэром, — только начало. В воздухе стоял сладковатый аромат телира. Сожалея о своей горячности, Дакар зарылся лицом в темную шерсть плаща и рыдал, пока у него не заболело в груди.
— Ты, бессердечный и беспринципный ублюдок! — наконец выкрикнул Дакар в злобной надежде, что Сетвир услышит эти слова и передаст их вместе со всей его, Дакара, яростью всемогущему Асандиру.
Увы, семена зла уже были посеяны надежно и глубоко. И всей телировой настойки, хранящейся в Этере, не хватило бы, чтобы предотвратить тот хаос, который сулил зловещий день коронации в Итарре.

Смятение
Настоящий солнечный свет озарил Итарру, чьи приземистые красные стены и бастионы со времени постройки знали только серые небеса и туманную сырость.
Торговые гильдии города расценили это событие как подлинную катастрофу.
Все началось с того ужасного утра, когда фонарщики с воплями бросились к городской страже, заявляя, что небо на востоке окрасилось в кроваво-красный цвет. О том же сообщали и дозорные с крепостных стен. Обезумевшие от страха горожане заперлись в домах, ожидая скорой смерти от неведомой и, несомненно, губительной напасти. Меж тем день разгорался. Происходящее немедленно объявили результатом колдовства: небо вместо серого стало голубым, и с него полился слепящий свет. По городу поползли слухи. За окнами, закрытыми ставнями и вдобавок плотно занавешенными одеялами, шепотом повторяли легенды давних времен, предшествовавших восстанию. Под вечер городские врачеватели открыли свои лавки и изрядно увеличили доходы, продавая всевозможные снадобья «от слепоты». Когда на следующий день крестьяне заперлись у себя в усадьбах и деревнях и некому было гнать скот на убой, перед горожанами встала угроза голода. Запасы муки быстро таяли. Богачи прибегали к подкупу, добывая продукты, а доведенные до отчаяния бедняки начали грабить лабазы.
Ни один человек не умер от солнечного света.
Даже самые немощные нищие не жаловались на потерю зрения. Солнечный свет, как оказалось, ничуть не мешал уличным грабежам. Гильдейцы, понесшие убытки, возопили о справедливости, одновременно посылая наемных убийц, дабы в общей суматохе устранить соперников. В ожидании законных мер они грабили торговцев, не страшась казнить непокорных.
Всегда неблагополучной Итарре на сей раз грозили небывалые беспорядки.
Поскольку небо сохраняло зловещий голубой цвет и на нем не было ни облачка, Морфет, наместник Итарры, со стойкостью мученика готовился к восстановлению порядка в городе и возобновлению торговли. Он выполз из-под груды одеял, оторвал от себя цеплявшиеся руки жены и заставил трясущегося и хнычущего камердинера подать ему цепь с государственной эмблемой. После того как за все утро, обливаясь потом под палящим солнцем, Морфет так и не сумел убедить соперничающие гильдии возобновить торговлю, он затребовал к себе главнокомандующего вооруженными силами Итарры Дигана и приказал привести городской гарнизон в полную боевую готовность. Мечи, приставленные к горлу, должны будут убедить даже самых упрямых горожан выбрать меньшее из двух зол и рискнуть-таки подставить свои тела под «бич Ситэра», как здесь называли солнечный свет.
За несколько дней все навесы в городе были распроданы по невиданным доселе ценам.
И все же только подкупом можно было заставить крестьян и погонщиков выйти на поля и дороги. Сборщики податей, которых подрядили для этого дела, растратили все выданные им деньги, но так и не добились желаемых результатов. Чтобы хоть немного успокоиться, наместник налегал на засахаренные фрукты. Его объемистый живот стал еще толще, количество болтающихся подбородков возросло. Такова была плата за спокойствие.
Казалось, прежнее равновесие вот-вот будет восстановлено. И здесь случилось худшее.
На внутренней крепостной стене появился один из магов Содружества Семи.
Никто не видел, как он входил в город и подымался на стену, маг в красно-коричневой бархатной мантии просто возник среди крепостных зубцов. С мягкими чертами лица, курчавой бородой и бездонными спокойными глазами, он совершенно не походил на легендарных магов, владеющих сокрушительной силой. Начальник караула принял его за заблудившегося почтенного старца из богатой семьи и вежливо предложил проводить до дома. На это «старец» разразился вдохновенной речью о недостатках городских законов, требующих немедленного вмешательства властей.
Пришлось оторвать наместника от семейной трапезы, и теперь Морфет стоял, ежась на холодном ветру и позабыв снять повязанную салфетку.
— Вам также надлежит проветрить помещения, отводимые для гостей государственного уровня, — сказал Сетвир тоном, не терпящим возражений, так как Морфет уже успел назвать его требования «более чем странными».
— Если вам необходимо жилье... — начал возражать Морфет и осекся.
Слова о щедрости и благотворительности, которые он намеревался произнести, выветрились у него из памяти, когда салфетка вдруг угрожающе затянулась вокруг его горла.
Маг не произнес ни слова, лишь лукаво улыбнулся.
Не успел этот странный гость вторгнуться в дом Морфета и подпортить правителю удовольствие от трапезы, как все вокруг пошло вверх дном. Крестьяне снова заперлись у себя в усадьбах, не проявляя ни малейшего желания вернуть взятые у города деньги. Торговые гильдии возобновили взаимные нападки и обвинения. Городская беднота угрожала бунтом. Только потом Морфет узнал, что Сетвир прибыл не один, а в сопровождении еще двоих магов. Во дворце наместника спешно подготовили к приему гостей несколько дополнительных помещений. На кухне начался сущий переполох. Камердинер, призванный к ответу, доложил, что повара опустошают все погреба, готовясь к «королевскому празднеству».
Сказать, что от услышанного лицо Морфета сделалось багрово-синим, значит не сказать ничего. За дни, прошедшие с момента появления солнца, наместник слишком налегал на еду и теперь горько сожалел об этом. У него распухло горло, раздулись легкие, а складки жира так и колыхались, когда он попытался бегом передвигаться по дворцу, чтобы отменить все неведомо кем данные распоряжения. Но он опоздал.
С обеих сторон от Морфета вдруг появилось по магу. Один был грузным и бородатым, другой, в одеждах зеленого цвета, худощавым. Глаза горели так, словно он предвкушал какое-то нечестивое удовольствие. Прежде чем Морфет обрел дар речи, он обнаружил, что непонятным образом, не проходя по лестницам и коридорам, оказался у себя в покоях.
Там Сетвир вежливо предложил ему холодный чай и хорошо поставленным голосом, без единой запинки, перечислил все титулы наместника. Городским глашатаям подобное удавалось весьма редко. Морфет кашлянул. В его бокале лежали кусочки льда, а сам хрустальный бокал был тоньше тончайших тканей из приданого его жены. Все трое магов глядели на него с неподдельным интересом, словно поймали редкостное насекомое. Морфет начертил в воздухе знамение против злых сил и без чувств упал на ковер.
— Наверное, у него все-таки должен быть позвоночник, — язвительно произнес Харадмон, оставив без внимания осуждающий взгляд Люэйна. — Такая груда сала не может держаться прямо без подпорки.
Сетвир, словно пушинку, поднял наместника и перенес на роскошный, заваленный подушками диван. Закончив этот труд, Хранитель Альтейна поднял глаза, в которых плясали озорные огоньки.
— Будьте осторожны. Когда Морфет придет в себя, он без промедления пошлет по вашему следу наемных убийц. В этом у него богатый опыт.
Харадмон оскалился в усмешке.
— В таком случае, дорогие собратья, у нас есть все основания доставить ему новые беспокойства.
Он призадумался.
— Как вы думаете, Морфет — достойный соперник для Аритона Фаленского?
— Скоро мы об этом узнаем, — с улыбкой ответил Сетвир.
По пробуждении Морфет узнал, что через две недели ему надлежит принести клятву верности королю из династии Фаленитов, после чего управление Итаррой будет осуществляться в соответствии с древней королевской хартией Ратана.
Выпученные глаза наместника сузились.
— Только через мой труп, — прошипел он.
— Если понадобится, то через ваш труп, — не моргнув глазом, подтвердил Харадмон.
Понимая разницу между угрозой и обещанием, Морфет в елейных тонах подтвердил свою готовность, затем начал плести сеть интриг, чтобы любой ценой сохранить собственную власть.
Два дня напряженных усилий оказались безрезультатными. Морфету не удалось подкупить даже самые алчные и падкие до денег гильдии. Что еще хуже, крестьяне, арендующие землю, вбили себе в голову, будто земля принадлежит им, а гильдии землевладельцев не имеют на нее никаких прав. Подкупив стряпчих, они подали соответствующие прошения, угрожая в противном случае оставить город без провизии. Когда даже посланные головорезы не смогли утихомирить их главаря, Морфет понял причину. Предводителем крестьян оказался сладкоречивый чужак в черной шляпе, который, не повышая голоса, подбивал их на бунт. Городской правитель немедленно издал приказ об аресте этого человека, но тут выяснилось, что он тоже является магом Содружества.
Это происшествие свело наместника в постель.
Несчастный Морфет лежал на шелковых простынях, а его жена и дочери, словно им не было никакого дела до политических амбиций их мужа и отца, окружили себя портнихами. Из шелка и парчи и кружев с алмазным бисером спешно шились новые наряды.
— Как же мы можем пропустить такое знаменательное событие? — крикнула ему жена, приоткрыв дверь спальни. — Если нам предстоит принести клятву верности королю, должна будет собраться вся знать. Каким бы ни был этот принц, твои дочери сделаются посмешищем, если встретят его в прошлогодних нарядах!
Морфет зажал уши руками и застонал. Не только город, но даже его близкие ускользали из-под его власти. Чувствуя себя несчастным, мучаясь от несварения желудка, он заключил, что жители Итарры пали жертвой колдовства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110