Напряглись согнутые в локтях руки. Голова запрокинулась. Потом боль затуманила восприятие, разум погрузился в кошмар, и дух Аритона наконец-то смог криком возвестить о своих мучениях.
Когда стиснутые зубы пленника разжались и в легкие судорожно устремился воздух, лекарь был настороже. Он заглушил громкие хриплые стоны, заботливо, точно собственного сына, накрыв Аритона несколькими простынями. Помощник спешно принес порцию снадобья. Перед тем как вновь провалиться во тьму, пленник с искренней благодарностью взглянул на них обоих.
Лекарь разгладил влажные, скомканные простыни и стал растирать напрягшиеся мышцы Аритона, пока их дрожание не прекратилось. Он сам изрядно устал и, превозмогая боль в затекшей спине, выпрямился. Узнав от помощника, что солнце давным-давно зашло, лекарь воскликнул:
— Эт милостивый! Какая сила воли!
К следующему утру Аритону уже не понадобились новые порции снадобья. В последние часы освобождения от зависимости пленник находился в ясном сознании. Хотя его решимость и несгибаемое мужество вызывали у лекаря неподдельное восхищение, никакая сила характера не могла ослабить его телесные страдания. Аритон был крайне истощен; сквозь его бескровную кожу просвечивали жилы. Судя по виду, пленник находился ближе к смерти, нежели к жизни.
Впервые за долгие недели его сон не был отягчен дурманным зельем. Когда Аритон проснулся, лекарь сказал ему:
— Король узнает о твоем выздоровлении не раньше, чем ты как следует окрепнешь. Мы постараемся, чтобы у тебя на это было достаточно времени.
Ответ пленника поразил его своей неожиданностью. Лицо Аритона, слишком изможденного, чтобы сдерживать владевшие им чувства, исказилось недовольной гримасой.
— Это чересчур рискованно и может тебе дорого обойтись. Король, чего доброго, казнит тебя за подобное милосердие. А я все равно буду страдать до тех пор, пока мои разум и тело способны воспринимать то, что меня окружает.
Аритон повернулся лицом к стене, не решаясь выказать свой самый глубинный страх. Он боялся, что горе и отчаяние лишили его равновесия, что его хрупкое самообладание может не выдержать дальнейшего натиска и вынудить его к неоправданному применению магии.
— Если мне суждено предстать перед амротским судилищем в роли козла отпущения, я не хочу медлить ни единого часа. Проклятое зелье более не властно надо мной. Думаю, я сумею выдержать эту потеху, — с горькой иронией произнес Аритон. — Если хочешь быть по-настоящему милосердным ко мне, иди и сообщи королю.
Лекарь резко встал. Не в силах произнести ни слова, он с искренним сочувствием коснулся исхудавшего плеча Аритона и покинул камеру, отправившись прямо к его величеству. Прежде ему казалось, что время, проведенное у изголовья Повелителя Теней, станет одним из самых неприятных воспоминаний. Но чтобы его сердце сжималось от жалости к пленнику — такого он и представить себе не мог.
Наступил назначенный королем Амрота день суда над Аритоном Фаленским. Разряженные в шелка и дорогие меха, обвешанные украшениями, королевские сановники до отказа заполнили белоколонный зал государственного совета. Здесь же присутствовал и наследный принц, хотя он по-прежнему пребывал у отца в немилости. Король так и не простил ему слов в защиту Фаленита и не позволил Лизаэру занять положенное наследному принцу место на возвышении. Стоявший там стул оставался пустым. Сознание того, что отец публично опозорил его, жгло самолюбие Лизаэра, однако врожденное чувство долга возобладало. Наследный принц занял место на галерее, где обычно располагались королевские гости. Видя, как открылись тяжелые, украшенные барельефами двери, Лизаэр с волнением подался вперед. В зал вступили стражники, а в середине образованного ими кольца шел пленник. Кольцо было плотным, а грозное оружие, казалось, исключало всякое поползновение к побегу. Знать зашевелилась; головы вельмож повернулись в сторону Аритона.
Лизаэр глядел на Повелителя Теней с предельным вниманием, испытывая при этом сложные чувства. Одурманивающее зелье, которым пленника поили почти месяц, придало фигуре Аритона вид обманчивой хрупкости. Вместо прежних лохмотьев на нем была крестьянская рубаха, болтавшаяся на его худых плечах. Осунувшееся лицо было отрешенным, словно цепи на руках и ногах не доставляли пленнику ни малейшего неудобства. Затрудненная походка говорила об обратном. С галерей послышался оскорбительный шепот, но и тогда в лице Аритона ничего не изменилось. Когда пленник и стражники вплотную подошли к возвышению, Лизаэру бросилось в глаза странное несоответствие. Сколько ухищрений было предпринято фаленитским магом, чтобы только не оказаться перед судом. И вдруг — полное равнодушие.
За долгие недели заточения Аритон отвык от света. Ослепленный ярким освещением, с которым соперничал блеск украшений знати, пленник щурился и моргал. Когда глаза его наконец притерпелись, Аритон обвел холодным, как море, взглядом шумные галереи, и там сразу стало тихо. Взгляд пленника переместился на знамена и пестрые шпалеры, скользнул по сидящим на возвышении вельможам и наконец сосредоточился на короле.
— На колени! — потребовал верховный правитель Амрота, тридцать лет мечтавший о таком моменте.
Аритон не шелохнулся. Его глаза оставались отрешенными, как у ясновидца, который пребывал не здесь и не слышал обращенных к нему слов. Придворные беспокойно заерзали. Только Лизаэр продолжал хмуриться, предчувствуя, что за странным поведением пленника может скрываться некий хитрый замысел. Он вспомнил, с каким хладнокровием Аритон вторгся к нему в душу тогда, в парусном трюме «Брианны». Вряд ли нынешнее поведение пленника было простым совпадением. Если умный, волевой человек, наделенный вдобавок магическими способностями, ведет себя столь бесцеремонно, им явно движет что-то более серьезное, чем показная бравада. Тогда что?
Знак, поданный королем стражникам, прервал размышления Лизаэра.
В просторном зале государственного совета королевским гвардейцам было где развернуться. Всколыхнулись полотнища знамен, затряслись тяжелые бархатные ламбрекены — это воины подняли и перевернули древка своих девятифутовых алебард. Блеснули лезвия, тупые концы, окованные металлом, были нацелены прямо в спину Аритона. Однако Фаленит, превосходно рассчитавший время, с непостижимым для зрителей проворством опустился на колени. Вместо удара между лопаток древко одного из гвардейцев пронзило воздух, просвистев над головой Аритона.
Этот маневр стоил стражнику потери равновесия. Пытаясь удержаться на ногах, он шагнул вперед, но поскользнулся и рухнул вниз на глазах у всех собравшихся. Громко лязгнули звенья кольчуги. Послышался чей-то смех. Стражника передернуло, его лицо побагровело от ярости. Он было замахнулся, чтобы отомстить Аритону, но слова Повелителя Теней предварили его удар:
— Мудрейшие из мудрых всегда говорили, что к насилию прибегают из страха.
Слова эти были произнесены выразительным, но холодным тоном и адресовались королю.
— Неужели ты настолько трусишь, что побоялся увидеть меня без кандалов?
Неслыханная дерзость взбудоражила всех. Но король воспринял выпад Аритона без гнева. Его губы тронула улыбка. Собравшиеся затихли, ожидая ответных слов правителя.
— Мой верный страж, пленник опозорил тебя. Отомсти ему.
Стражник встал и схватился за оружие с поспешностью разъяренного медведя. Спасая свою честь, он резко ударил Аритона, и тот ничком повалился на пол. Кандальная цепь помешала пленнику загородить руками лицо. Он ударился щекой о мраморный край ступеньки. По бледной коже потекла струйка крови. Все затаили дыхание. Правитель Амрота махнул стражнику, и тот отступил назад, по-прежнему не сводя взгляда со своего обидчика.
Лизаэр разглядывал острые черты лица Аритона, но не заметил никаких перемен, если не считать кровоподтека. Не обращая внимания на сотни враждебных глаз, пленник встал, сопровождая свои движения отвратительным лязгом цепей.
Королевская рука сжала лежащий на коленях скипетр.
— Ты до сих пор существуешь только потому, что мне угодно видеть твои страдания.
Ответ Аритона последовал мгновенно, словно удар хлыста:
— Врешь! Я существую потому, что в свое время твоя жена отказалась позволить тебе использовать магию теней в качестве оружия против Фаленитов.
— Однако ты предал ее благие намерения, покинув Раувен, — Король подался вперед. — Ты растратил свои дарования на безжалостное убийство илессидских моряков. Нам всем интересно знать причину, заставившую тебя это сделать, ибо нога Лизаэра никогда не ступала на борт военного корабля. Он никогда не обращал свой дар света против Картана.
Лизаэр вцепился в перила, больно задетый этим замечанием. Отец слукавил: отнюдь не представления о чести удерживали наследного принца на берегу, а упорный отказ раувенских магов дать ему надлежащее обучение, которое позволило бы Лизаэру усилить и отточить врожденное дарование.
Если Аритон и знал правду, он промолчал. Кровь стекала по его скуле и капала на белый мрамор пола. Спокойный, собранный и уверенный в себе, он не был подавлен собственной беззащитностью. Он вообще не выглядел человеком, находящимся в безвыходном положении. Раздраженный его невозмутимостью, равно как и злобой придворных, Лизаэр одновременно не мог отделаться от неожиданно появившегося дурного предчувствия. Находись он сейчас рядом с отцом, у него хотя бы была возможность предостеречь короля.
— Ну? — Король поднял скипетр, сверкнувший голубыми огоньками сапфиров. — Тебе нечего сказать?
Установилась почти полная тишина; ропот собравшихся был едва слышен, напоминая шелест весеннего дождя на снегу. Лизаэр проглотил слюну и почувствовал, как у него сжалось горло. Аритон давным-давно мог бы сотворить какой-нибудь магический трюк или окутать зал подвластными ему тенями. Почему он этого не сделал? Незыблемое спокойствие, ощущавшееся во всем облике пленника, совершенно не вязалось с его прежней вспыльчивостью. Такое несоответствие будоражило Лизаэра, и он доискивался причин с упорством хорька, охотящегося на крыс.
Королю надоело ждать.
— Ты что же, не хочешь попытаться вымолить себе свободу?
Стоя между стражниками, под немилосердно ярким светом канделябров, Аритон по-прежнему оставался безучастным к происходящему. Он видел, как сжались и побелели королевские пальцы, но даже бровью не повел.
— Освежите-ка ему память, — велел король.
Вновь блеснули сапфиры, и скипетр резко опустился.
На этот раз пленник не сумел в последнюю секунду увернуться от удара и повалился на бок. Аритону удалось лишь не задеть острого края ступеньки. Во всем остальном он находился в положении тряпичной куклы, терзаемой собаками, и был практически беззащитен перед ударами стражников, которые перекатывали его перед подиумом взад-вперед. «Освежение памяти» сопровождалось звоном и грохотом кандалов. Король еще не вполне насладился своей безраздельной властью над пленником. Не желая, чтобы Аритона ненароком покалечили, он дал знак прекратить издевательство.
Пленник лежал на спине, возле устланного ковром прохода, ведущего мимо рядов скамеек к главным дверям. Гвардейцы умели бить, не калеча, и видимых повреждений на его теле не было. «Напрасно его пощадили», — подумал Лизаэр. Выражение лица картанского пленника осталось неизменным.
Аритон устремил взгляд на короля, и это было единственной переменой.
— Те же мудрецы говорили, что насилие — излюбленное средство слабаков, глупцов и тому подобных никчемных людей.
Верноподданный стражник ударил его по ребрам. Король засмеялся.
— Так зачем же ты покинул Раувен, ублюдок? Чтобы превратиться в слабака, глупца, в общем, никчемного человека? А потом потехи ради сжечь семь кораблей и погубить матросов?
И вновь Аритон не ответил. Лизаэр едва удержался, чтобы не выругаться. Что-то в упрямстве пленника показалось ему нарочитым. Аритон будто специально направлял обуревавшие короля чувства в какое-то русло, преследуя непонятную, но вполне определенную цель.
— Отвечай! — Лицо короля угрожающе побагровело. — Может, позвать сюда лекаря? Наверное, еще одна порция того зелья сделает тебя учтивее.
Аритон взмахнул руками; похоже, он стремился подавить охватившее его нетерпение. Лизаэр отчаянно надеялся, что самообладание начинает изменять пленнику. Аритон с видимым трудом поднялся. Лицо его было липким от крови.
— Да будет тебе известно, твое королевское величество, что я умею разговаривать даже с рыбами. Но ты не услышишь от меня ничего, кроме отражения твоей собственной злобы.
Возмущенный ропот на галереях заставил Аритона почти выкрикнуть последние слова:
— И все равно ты останешься слабаком, глупцом и полной никчемностью.
Король дал выход своей ярости. Он кивнул стражникам, и их кулаки, обтянутые кольчужными рукавицами, повергли Аритона на колени. Кровь пленника опять запятнала пол. Амротская знать встретила это одобрительными выкриками.
Среди колышущейся, орущей массы один только Лизаэр сидел неподвижно. Происходящее вокруг словно не трогало его, но мысли наследного принца бурлили подобно воде в мельничном желобе. Аритона вновь ударили древком алебарды, а когда голова его склонилась, стражник, злобно усмехнувшись, придавил ее каблуком. Следующий удар пришелся пленнику по лицу. Зрители взвыли от восторга.
Лизаэр, который с растущей тошнотой наблюдал это насилие, вдруг обратил внимание на простертую руку пленника. Обмякшие пальцы были как-то странно расслаблены. Вроде однажды он это уже видел... Воспоминание обожгло наследного принца. Вот она, разгадка причины безразличия Аритона! Скорее всего, раувенские маги научили его отделять разум от страданий тела. Лизаэр еще раз взглянул на пленника: Аритон явно не чувствовал сейчас никакой боли.
«Но ведь так его могут и убить», — подумалось Лизаэру. Если все ухищрения предпринимались Аритоном ради собственной смерти, повинен в ней будет не кто иной, как сам король.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110