Он шагнул в холл, обхватив руками груди, прижимая правой цепочку
распятия. Образ Майка Райсона, ныряющего в темный воздух, стоял перед его
глазами.
- Мистер Берк!
- Мой доктор - Джеймс Коди, - проговорил он, не разжимая холодных,
как снег, губ. - Телефон в книжке. У меня, кажется, сердечный приступ.
И упал лицом вниз.

- Говорит доктор Коди.
- Это Сьюзен Нортон. Я в доме мистера Берка. У него сердечный
приступ.
- У кого? У Мэтта Берка?
- Да. Он без сознания. Что мне...
- Вызовите "скорую". Номер в Кэмберлнленде 841-4000. Оставайтесь с
ним. Укройте одеялом, но не двигайте с места. Вы поняли?
- Да.
- Я буду через двадцать минут.
- Можно...
Но телефон ответил короткими гудками.
Она вызвала "скорую", и снова осталась одна перед необходимостью
подняться к нему.

Она смотрела на темную лестницу и сама удивлялась своей дрожи. Ей
хотелось, чтобы ничего этого не произошло - не ради того, чтобы остался
здоров ее старый учитель, а только чтобы не чувствовать тошнотворного
ужаса. Ее неверие было полным - теперь она лишилась этой опоры и падала.
Она слышала голос Мэтта, слышала и жуткое, лишенное выражения: "Я
позабочусь, чтобы ты уснул как мертвый, учитель". В голосе, произнесшем
это, было не больше человеческого, чем в собачьем лае.
Она пошла вверх по лестнице, делая усилие при каждом шаге. Даже свет
в верхнем холле почти не помог. Мэтт лежал на ковровой дорожке, тяжело и
прерывисто дыша. Сьюзен наклонилась, расстегнула две верхние пуговицы его
рубашки и пошла в гостевую комнату за одеялом.
Там было холодно. Окно распахнуто. На кровати не обнаружилось ничего,
кроме матраца, но одеяла нашлись на верхней полке в шкафу. Когда Сьюзен
повернулась к двери, что-то блеснуло на полу в лунном свете. Она
наклонилась и подняла блестящий предмет. Она узнала эту вещицу. Классное
кольцо Кэмберлндендской школы высшей ступени. Она прочла выгравированные
на кольце инициалы: М.К.Р.
Майкл Кори Райсон.
На минуту, в темноте, она поверила. Поверила всему. Крик поднялся у
нее в горле, ей удалось сдержать его, но кольцо выскользнуло из пальцев и
легло опять под окном, сверкая в лунном свете, изгнавшем осеннюю темень.


10. ЛОТ (3)

Город знал, что такое тьма.
Он знал, что такое тьма, которая спускается на землю, когда вращение
скрывает ее от солнца, и знал, что такое тьма в человеческой душе. Город -
это соединение трех частей, более важных для него, чем районы, - это люди,
здания и земля. Люди - шотландцы и французы. Попадаются, конечно, и
другие, но немного, как щепотка перца в кастрюле. И содержимое этой
кастрюли никогда не проваривается до однородности. Здания почти все
построены из честного дерева. Земля - гранит, покрытый тонким уязвимым
слоем почвы; фермерство на ней - неблагодарное, тяжелое, безумное занятие.
Жизнь в городе прозаичная, бесчувственная, пьяная. В темноте город
принадлежит вам и вы принадлежите городу, и вместе с ним вы спите, как
мертвец. Здесь нет жизни, а только медленное умирание дней, и потому,
когда на город падает зло, его приход кажется предопределенным, усыпляющим
и даже приятным. Как будто город знал о приближении зла и о том, какую
форму оно примет.
У города есть свои секреты, и он хорошо хранит их. Люди не знают
всего. Они знают, как жена старого Эльби Крэйна сбежала с туристом из
Нью-Йорка - или им кажется, что они это знают. Но она утопилась в старом
колодце, когда турист бросил ее, а Эльби мирно умер в своей постели от
сердечного приступа через двадцать лет. Они знают, что Губи Марстен убил
свою жену, но не имеют представления, что он годами заставлял ее делать.
Никто не знает, что она умоляла мужа убить ее.
Кое-кто из старых жительниц города - Мэйбл Вертс, Глэдис Мэйберри,
Одри Герси - помнят, что Ларри Маклеод нашел в камине на втором этаже
обгоревшую бумагу, но ни одной из них не известно, что эта бумага была
двенадцатилетней перепиской Губерта Марстена с древним до нелепости
австрийским дворянином по имени Брайхен и что переписка этих двоих
началась с помощью странного бостонского книготорговца, умершего
исключительно неприятной смертью в 1933-м, и что Губи сжег письма перед
тем, как повеситься, внимательно проследив, как уничтожается в огне
элегантный тонкий почерк. Они не знают, что Губи улыбался, когда это
делал, улыбался той же улыбкой, какой улыбается теперь Ларри Кроккет,
глядя на сказочные бумаги, хранящиеся в Портлендском банке.
Люди знают, что пожар уничтожил полгорода в том дымном сентябре
1951-го, но не знают, что лес подожгли, и не знают, что мальчик, который
это сделал, закончил школу с отличием в 1963-м и сделал сто тысяч долларов
на Уолл-стрит; не знают они и того, что осознание совершенного им в
детстве свело этого человека в могилу в сорокатрехлетнем возрасте.
Они не знают, что преподобный Джон Гроггинс иногда просыпается ночью
от ужасных сновидений - будто он проповедует голый перед собранием
Маленьких Дам в воскресной школе; или что Флойд Тиббитс проблуждал всю ту
злосчастную пятницу, словно в густом тумане. Он вовсе не помнил, как ходил
к Анне Нортон, почти не помнил нападения на Бена Мерса, но хорошо помнил
холодную благодарность, с которой встретил заход солнца, благодарность и
предвкушение чего-то великого и прекрасного;
или что Карл Формен попытался закричать и не смог, когда увидел, как
тело Майка Райсона мелко дрожит на металлическом столе морга, и что крик
разбился в горле Карла, будто стеклянный, когда Майк открыл глаза и сел;
или что десятимесячный Рэнди Макдуглас даже не попытался
сопротивляться, когда Дэнни Глик проскользнул в окно его спальни, вынул
младенца из колыбели и впился зубами в его шею, покрытую синяками от
материнских ударов.
Это - секреты города. Одни из них станут известны когда-нибудь,
другие - никогда. Город умело хранит их.
Город не заботят дела дьявола - так же, как дела Бога или человека.
Город знает тьму. И тьмы ему достаточно.

Сэнди Макдуглас поняла, что что-то не так, сразу же, как только
проснулась, но не могла понять, что именно. У Роя был выходной, он ушел
рыбачить и не вернется до полудня. Ничего в доме не горело, она не
чувствовала никакой боли. Что же не так?
Солнце. Солнце не там.
Высоко на обоях танцевали солнечные пятна с тенями кленов, растущих
за окном. Но Рэнди всегда будил ее раньше, чем солнце добиралось до
кленовых веток.
Ее удивленный взгляд метнулся к часам. Десять минут десятого.
В горле что-то задрожало.
- Рэнди, - позвала она, бросаясь по узкому коридору трейлера, -
Рэнди, милый!
В детскую лился свет из маленького окошка над кроваткой - открытого.
Она закрывала его перед тем, как лечь. Она всегда закрывает окно.
Кроватка была пуста.
- Рэнди, - прошептала она.
Маленькое тельце лежало в углу кучкой отбросов. Одна нога нелепо
торчала вбок восклицательным знаком.
- Рэнди!
Она упала на колени рядом, принялась укачивать ребенка. Тельце
оказалось холодным.
- Рэнди, малыш, проснись, проснись же, Рэнди...
Синяки сошли. Все. За одну ночь. Кожа приобрела здоровый цвет. В
первый раз за все свое существование он показался ей красивым, и она
издала ужасный крик отчаяния.
- Рэнди! Проснись! Рэнди! Рэнди! Рэнди!
Она побежала с ним в прихожую, купающуюся в солнечном свете, нарядила
его, усадила в креслице. Она гладила ребенка по щекам:
- Проснись наконец, Рэнди! Завтрак, Рэнди! Кто здесь голоден?
Пожалуйста... О Боже, пожалуйста...
Она метнулась в кухню за шоколадной пастой, трясущимися руками
впихнула ложечку ему в рот. Сейчас! Сейчас он поймет, что она его еще
любит, и прекратит этот жестокий розыгрыш!
- Хорошо? - пробормотала она. - Хорошо, Рэнди? Ты не улыбнешься
мамочке? Будь хорошим мальчиком, сделай так...
Она протянула дрожащие пальцы и коснулась уголков его губ.
Хлоп! - шоколад свалился на столик.
Тогда она закричала.

В субботу утром Тони Глик проснулся от того, что его жена Марджори
упала в гостиной.
- Марджи! - позвал он, вскакивая с кровати. - Марджи!!!
После длинной-длинной паузы она ответила:
- Со мной все в порядке, Тони.
Он уселся на постели, тупо глядя себе под ноги. Он был в пижамных
брюках с болтающимися завязками, растрепанные волосы стояли на голове
вороньим гнездом - густые, черные волосы. Оба сына унаследовали отцовскую
шевелюру. Глика принимали за еврея, но его дед носил фамилию Гликуччи.
Узнав, что в Америке легче жить с американской фамилией, короткой и
отрывистой, он променял реальность одного меньшинства на внешний облик
другого.
Тони взял на работе отпуск, и всю последнюю неделю много спал. Когда
спишь, все проходит. Он спал без сновидений. Спал с девяти вечера до
десяти утра, а после обеда дремал еще час. Все время - от сцены, которую
он устроил на похоронах Дэнни, до теперешней солнечной субботы - казалось
ему туманным и нереальным. Им приносили еду - они не голодали. В среду
вечером он попытался лечь в постель с женой - и оба начали плакать.
Марджи выглядела совсем плохо. Для нее сон заменила уборка, и она
убирала, убирала и убирала в доме с маниакальным старанием, убивающим
всякие мысли. Дни проходили под звяканье мусорных ведер и жужжание
пылесоса. Она аккуратно упаковала всю детскую одежду и игрушки и отправила
в Армию Спасения. Она оттащила все ковры и коврики на задний двор и полдня
занимался тем, что немилосердно выбивала из них пыль. Даже в своем смутном
состоянии Тони заметил, как она побледнела, и губы, казалось, потеряли
природный цвет. Бурые тени поселились под глазами.
Все это проскользнуло в уме Тони за несколько секунд, и он свалился
было обратно в постель, когда снова услыхал шум в гостиной. В этот раз на
его восклицание не ответили.
Он выбрался в гостиную и обнаружил жену лежащей на полу. Тяжело дыша,
она уставилась невидящими глазами в потолок. Вся комната казалась чужой и
странной, потому что Марджори передвинула мебель.
Что бы ее ни подтачивало - это усилилось со вчерашнего вечера. Она
так плохо выглядела, что ее вид острым ножом поразил Тони сквозь
окутывающий его дурман. Ноги женщины под задравшейся юбкой казались
мраморными, весь загар этого лета полностью сошел. Руки бесцельно
двигались. Легкие, казалось, не могли всосать достаточно воздуха через
открытый рот, и муж заметил, как странно выдаются ее зубы, но не задумался
об этом. Наверное, так падает свет.
- Марджи! Дорогая!
Она попыталась ответить, не смогла, и его охватил настоящий ужас. И
он поспешил вызвать врача.
Уже поднимая трубку телефона, он услышал:
- Нет... нет... - слова вырывались между трудными вздохами. Она
пыталась сесть. - Перенеси меня... помоги... такое жаркое солнце...
Он поднял ее, потрясенный легкостью ноши. Казалось, она весила не
больше вязанки хвороста. Он устроил ее на софе так, чтобы не падало
солнце. Тогда ей как будто стало легче дышать. Она прикрыла глаза, и он
снова поразился сверкающей белизне ее зубов между бледных губ. Его
охватило желание поцеловать ее.
- Позволь мне позвать доктора, - попросил он.
- Нет. Мне лучше. Солнце... сжигало меня. Теперь мне лучше.
- Ты уверена?
- Да, я в порядке.
- Ты переутомилась, дорогая.
- Да, - проговорила она безвольно.
Он потрепал ее по волосам.
- Пора кончать с этим, Марджи. Надо выкарабкиваться. Ты выглядишь...
- он замолчал, боясь огорчить ее.
- Я выгляжу ужасно, - согласилась она. - Да. Я смотрю в зеркало. В
последний раз мне даже показалось... - она слегка улыбнулась, -
показалось, что я вижу сквозь себя стену. От меня мало что осталось, да и
такое... прозрачное.
- Я хочу, чтобы доктор Реардон осмотрел тебя.
Но она как будто не слышала его.
- Уже три или четыре ночи я вижу сон, Тони. Такой реальный! Ко мне
приходит Дэнни. Он говорит: "Мама, мама, как хорошо быть дома!". А
потом... говорит...
- Что говорит? - мягко спросил муж.
- Он говорит, что он опять мой малыш. Мой маленький сын у моей груди.
И я даю ему сосать грудь... а потом такое чувство - приятно и чуть больно,
как когда у него уже чуть прорезались зубы, но его еще не отлучили от
груди... ох, это, наверное, звучит ужасно. Как на приеме у психиатра.
- Нет, - сказал он, - нет.
Он встал рядом на колени, обнял ее и заплакал. Плечи ее были
холодными.
- Не надо доктора, Тони, прошу тебя. Сегодня я отдохну.
- Хорошо.
- Какой это чудесный сон, Тони, - шептали ее губы у самой его шеи, и
зубы влажно поблескивали, - пусть он приснится и сегодня.
- Пускай, - отвечал он, гладя ее по волосам.

- Боже мой, как ты великолепно выглядишь, - поразился Бен.
На фоне вездесущей белизны и анемичной зелени больницы Сьюзен
действительно выглядела великолепно в своей ярко-желтой блузе и короткой
синей юбочке.
- Ты тоже, - отозвалась она, идя к нему через палату.
Бен поцеловал ее, его рука скользнула на теплое бедро.
- Эй! - она прервала поцелуй. - Тебя же вышвырнут отсюда.
Они посмотрели друг на друга.
- Я тебя люблю, Бен.
- Я тебя тоже.
- Как ты думаешь, не воспользоваться ли присутствием кровати?
- И что же ты скажешь здешним таблеточникам?
- Скажу, что учу тебя пользоваться уткой.
Она засмеялась и придвинула стул.
- В городе многое случилось, Бен.
Он отрезвел:
- Например?
Она заколебалась:
- Не знаю, что и сказать. Чему верить, чему не верить - тоже не знаю.
- Выпаливай все, я уж разберусь.
- Как твое состояние, Бен?
- Поправляюсь. Ничего серьезного.
- Нет, я насчет мозгов. Какой части этой истории про графа Дракулу ты
веришь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43