Элизабет опустилась на корточки и просунула руку сквозь прутья.
— Эй, иди сюда. Давай дружить, а? Иди ко мне, я не сделаю тебе больно. Ты же знаешь.
Питбуль ещё некоторое время полежал, устремив на неё взгляд глубоких карих глаз. Затем вдруг встал и подошёл к дверце. Расхрабрившись, она протянула ему палец, пёс его обнюхал, сел в углу между дверцей и левой стенкой, прислонившись боком к дверце, и уставился на противоположную стенку.
— Вот так, — мягко сказала она. — Надо же кому-то доверять, правда? Начни с меня.
Она слегка пощекотала его сквозь решётку. Пёс глядел в сторону, как бы не замечая её, но все же от удовольствия сощурился.
— У тебя замечательные глаза, — сообщила она ему по секрету.
Она уселась на пол и продолжала ласкать его.
— Ладно, — сказала она через несколько минут, — мне пора к другим собакам, знаешь ли.
Она встала, пёс тоже поднялся. Она не стала оглядываться и ушла.
Свалившись с очередной простудой, Элизабет не навещала собаку около недели. Когда она вернулась на работу и пришла проведать питбуля, в клетке его снова не оказалось. Никто не мог ей сообщить, куда его забрали. Всем казалось обременительным выяснять это ради неё, так что она ждала его возвращения с изрядным беспокойством. Девушка пыталась отвлечься на других собак — те, в отличие от полосатого молчуна, шумно приветствовали её. Она их гладила, почёсывала им загривки, но никак не могла выбросить из головы тихого, необщительного пса, который ни о чем её не просил. Она часто спрашивала себя, почему она вообще о нем думает. Всего лишь пёс, и даже не слишком дружелюбный. Она не понимала, отчего так привязалась к нему.
Через две недели питбуль вернулся. Теперь он лежал в клетке с устрашающей раной на бедре. Нога была целиком выбрита, от швов остались широкие уродливые шрамы. — Господи, что с тобой случилось? — Она, холодея, рассматривала рану. Пёс оставался в глубине клетки и загадочно глядел на неё, голова его покоилась на передних лапах. — Где же ты был?
Вопрос повис в воздухе.
— В лаборатории травматологии, — ответил голос у неё за спиной. Элизабет вздрогнула и обернулась. С ней поделилась информацией проходившая мимо лаборантка.
— Что с ним делали? — Элизабет старалась не повышать голоса.
— Кажется, стреляли. У них там крупный правительственный заказ на исследование огнестрельных ранений. — Женщина повернула за угол и исчезла среди клеток.
Элизабет похолодела. Впервые она засомневалась, да что там — пришла в ярость, — оттого, что люди делают с собаками. Все аргументы в защиту опытов над животными бледнели в сравнении с реальными страданиями, которые она видела своими глазами.
— Они в тебя стреляли, а? Хорошенькое дело.
Пёс не мог к ней подойти, и в каком-то безумном порыве она собралась войти к нему сама, но засомневалась — выглядел он жутко. Но Элизабет решила, что не стоит обращать внимание на его вид. Набралась храбрости и быстро открыла дверцу. От щелчка пёс поднял голову и теперь смотрел, как она входит. Когда она опустилась рядом с ним, он отвернулся и даже попытался отодвинуться. Она поняла, почему он не хочет её видеть.
— Слушай, — сказала она серьёзно, — ты же не думаешь, что я собираюсь сделать тебе больно? Я никогда не обижала тебя, правда? Иди ко мне, я же твой друг.
Она подползла поближе и замерла, разглядывая могучее тело питбуля. Они смотрели друг другу в глаза, и тут пёс стукнул хвостом по полу, всего один раз, а уши прижал к голове. Он смотрел прямо перед собой; часть его существа хотела избежать боли, которую причиняют люди, но вместе с тем он был рад приходу Элизабет.
— Да-аа… — Она широко улыбнулась. — Ты знаешь, кто твой друг, не так ли? — Она осторожно погладила его. — Я тебя не обижу. Хороший пёс, хороший.
Губы пса раздвинулись в неумелой улыбке, и он потянулся к ней, чтобы обнюхать брюки и рубашку. Затем с усилием сел, осторожно обнюхал её волосы и лицо. Элизабет тут же отпрянула — она не была готова к такому доверию. Какой-то запах от её груди очень его заинтересовал, и он потянулся вслед за ней, словно приклеившись носом к рубашке. Впервые пёс с любопытством обнюхивал её, и Элизабет застыла от испуга.
Я заперта в клетке с питбулем, и если он бросится на меня и залает, никто не услышит моих воплей. Прекрасно.
Пёс обошёл её сзади, и она быстро встала на ноги. Она хотела, по крайней мере, видеть его.
— Спокойно, мальчик.
В этот момент она заметила, что вторая задняя лапа тоже в шрамах. Они стреляли ему в обе ноги.
— Господи… — выдохнула она. Ей в голову пришла неприятная мысль. Она слишком часто видела забинтованных собак на работе у отца и дедушки. Очень похожих на этого пса. Разве могла она злиться на людей, которые проводят такие опыты? Она начинает рассуждать, как эти психи из общества защиты прав животных. Разумеется, это должны делать, ради науки — это необходимо. Она закусила губу. Нужно во всем разобраться. Элизабет нагнулась, чтобы рассмотреть его шрамы поближе, не отваживаясь к ним прикоснуться.
— Наверняка болело, когда ты проснулся? — пробормотала она, думая, что собаке ввели обезболивающее, прежде чем в неё стрелять. На самом же деле он висел на верёвках, в полном сознании. Инструкции Хоффмана в отношении пса были весьма неопределенны: он ограничился лишь просьбой не убивать его.
Дамиан продолжал обнюхивать девушку — он интересовался ею не меньше, чем она им. И тоже не понимал языка её тела, её движений и настроения. Она очаровывала его, успокаивала и утешала. В его унылом и мрачном существовании она была единственным лучиком света. Когда Элизабет отпрянула, он решил, что напугал её, поэтому прижал уши и опустил голову, желая убедить её в том, что намерения у него мирные.
Спустя две недели его снова забрали на испытания. На этот раз первый же лаборант сказал ей, где он находится.
— Его забрали психологи-бихевиористы — какие-то исследования злых собак, тесты на агрессивность или вроде того. Кажется, химические реакции, связанные с агрессией, я не уверен.
Элизабет не понравились его слова. Пёс не был злобным. Выглядел страшновато, но с чего они взяли, что он злой? Судя по внешнему виду? Это несправедливо.
Закончив работу, Элизабет отправилась в отделение психологии выяснять, можно ли найти пса. Она бродила целый час, но никто не понимал, чего она хочет. К тому времени люди разошлись по домам, все двери были заперты.
На следующий день она вернулась, но никуда не попала. Младший персонал вроде неё не допускался в лаборатории психологов. Зачем такая секретность? Элизабет нашла студента, который слышал об исследовании выброса кортизола у собак в состоянии агрессии.
— Изучают разницу в выбросе, сравнивая собак различных пород. Агрессивного и неагрессивного типов, — сказал он.
Три дня она расспрашивала всех, кого могла, и наконец получила прямой ответ. Собак тестируют на содержание гормонов в спокойном состоянии и в состоянии возбуждения. Всех животных держат в изолированных боксах, чтобы исключить нежелательные раздражители. Она не сможет его увидеть. Элизабет пожала плечами и отправилась домой, недоумевая, каким образом ухитряются вызвать у добродушных собак агрессию.
Пёс отсутствовал целых двадцать девять дней. Вернулся мрачный и исхудавший, и когда поднял голову на звук шагов Элизабет, глаза его были равнодушны и мрачны.
— Эй! — Элизабет отступила назад в испуге. — Это же я.
На мгновение питбуль застыл, разглядывая её, втягивая воздух, убеждаясь, что она не из тех, с кем он провёл последний месяц. Затем выражение на морде пса смягчилось, он застучал хвостом, показывая, что узнал её и приносит извинения. Элизабет усмехнулась в ответ:
— Господи, ты напугал меня, парень. Что они с тобой делали на этот раз?
Она открыла клетку, вошла, села с ним рядом, впервые осознав, что думает о нем, как о своей собаке. Разумеется, это глупо — собака принадлежала лаборатории. Одна из сотен в этом огромном помещении. И тем не менее они были друзьями.
— В чем дело, мальчик? Что ты такой печальный? — Элизабет мягко потрепала его. Она понимала, что пёс не сможет рассказать ей, о чем думает. Какова его судьба? Был ли у него хозяин? Он ходил гулять в парк, играл с детьми во фрисби? Почему он оказался здесь? Невозможно отыскать сведения обо всем этом. Большинство животных привози ли ловцы бродячих собак — собирали их повсюду, и собачьи истории быстро, а часто и умышленно терялись. Возможно, ей никогда ничего не узнать о нем, кроме того, о чем она догадывалась по его виду.
Элизабет глубоко вздохнула. Мысли о прошлом собаки, как обычно, становились малоприятными. Когда люди встречаются, они ведь тоже ничего друг о друге не знают — не больше, чем я знаю о прошлом этой собаки. Людям не ведомо, через что тебе пришлось пройти. Что сделало тебя тем, кто ты есть.
Элизабет уже давно была в том возрасте, когда размышления о себе для человека крайне важны. Мать бросила её, когда ей было всего шесть. Оставила в детском саду и просто ушла. И никогда больше не давала о себе знать. После этого Элизабет ещё целый год панически боялась, что её опять где-нибудь бросят, что отец тоже навсегда покинет её. Официально они даже не развелись. Единственное, что Элизабет слышала с тех пор о матери, рассказал ей Билл: в тот день она позвонила мужу и попросила забрать девочку и позаботиться о ней. Как все родители, Дэйв убеждал Элизабет, что проблемы между ним и её матерью не имеют к ней никакого отношения. И, как любой ребёнок, Элизабет сомневалась. Она никогда не знала наверняка. Мать, очевидно, ничего не сможет ей объяснить.
Она думала о том, любила ли мать Дэйва или вышла замуж ради денег. Когда Элизабет была ребёнком, ей нравилось воображать, что мама очень любила их обоих и, возможно, просто не хотела, чтобы они видели, как она умирает от какой-нибудь смертельной болезни. Став старше, Элизабет сочинила более утончённый и практичный сценарий: матери пришлось уйти, потому что… (мотив выбирался по настроению). И будто бы она рассчитывала, что Элизабет станет заботиться о мужчинах, пока её нет.
Она снова тяжело вздохнула. Пёс устроил голову на её вытянутой ноге и заглянул ей в глаза. Она положила руку ему на загривок. Если мать когда-нибудь объявится — придёт посмотреть, какой стала её дочь, надеялась Элизабет, — она останется довольна. Дочь всю жизнь пыталась заменить её. В детстве играла в хранительницу очага, а теперь на самом деле занимается домом. Элизабет с удовольствием готовила и убиралась, а журналы по домоводству, к неудовольствию отца, привлекали её куда больше медицинских.
Гладя пса по голове, она размышляла, что в некотором смысле они с ним похожи. Никто из людей, окружавших его, не знал, откуда взялись его страхи, каковы его мотивы и желания. Так же и с ней: встречая её на улице, люди не догадывались, что она собирается стать хирургом-кардиологом, чтобы не разочаровать отца и дедушку, заставить их гордиться собой, и ничего важнее их любви в её жизни нет.
Мысли Элизабет вернулись к собаке. Отец всегда утверждал, что собаки не умеют мыслить, как люди. Они живут настоящим, не способны думать о прошлом или будущем. Но в этих рассуждениях было что-то не так. Этот пёс помнит её после стольких недель разлуки. А если он смог её запомнить, почему не может помнить о других вещах — тех, что потерял в прошлом?
Она почувствовала, как пёс напрягся под её рукой, затем поднял тяжёлую голову, и взгляд его напугал её. В чем дело? Это она виновата? Он собирается на неё напасть?
Лай собак заглушал прочие звуки. Полосатый пёс сердился не на неё — он смотрел в сторону, в глазах его появилась ярость. Губы задрожали, он злобно рычал. Встревожившись, Элизабет медленно поднялась на ноги. Пёс, наверное, думал, что его опять будут мучить, как в прошедшие несколько недель. Она проследила за его взглядом и увидела возле клетки девушку. Ту самую, что помогла ей найти ведро и швабру, когда пёс впервые здесь появился.
— Привет! — Девушка махнула рукой и открыла дверцу, наклонившись, чтобы сказать что-то. Дамиан среагировал мгновенно. С трудом встав на ноги, он рванулся к выходу — глаза злые, хвост опущен. Элизабет непроизвольно придержала его.
— Спокойно, — велела она. Пёс остановился.
— Привет! — снова крикнула девушка, казалось, не обращая внимания на реакцию собаки. — Как дела?
— Вы пришли за ним? — холодно спросила Элизабет.
— О нет. — Та улыбнулась. — Профессор Хоффман позвонил и попросил узнать, на месте ли пёс. Хочет зайти проведать его.
Элизабет побледнела. Виктор Хоффман придёт за своим псом. Значит, она больше никогда его не увидит. Добро бы он забрал собаку в хорошее место, но как он вообще мог оставить её здесь? Доктор Севилл сказал: «Это пёсик Хоффмана», — но разве нормальный человек позволит стрелять в свою собаку?
— Он придёт его забрать, да?
— Не думаю. Он просто заходит иногда на него взглянуть. Ни разу не уводил его отсюда, насколько мне известно.
— Когда он придёт?
— Не знаю. Просто позвонил и попросил проверить клетку. Думаю, сегодня или завтра.
— Виктор Хоффман — вы знаете, чем он занимается?
— Кажется, изучает диких собак, их поведение, что-то в этом роде. Он приятный человек, — добавила девушка, прежде чем закрыть клетку и уйти.
— Диких собак, значит? — Девушка и пёс посмотрели друг на друга. Элизабет кивнула, найдя подтверждение собственным мыслям о скрытых мотивах, берущих начало в прошлом. — Значит, ты кое-что от меня скрываешь, дикарь? — И она иронически усмехнулась.
Постояв ещё чуть-чуть у дверцы и поглядев на грубые швы у пса на лапах, она повернулась и ушла.
Глава 3
…но сражающийся пёс, с его исключительной
бессловесной любовью и беспредельной отвагой,
заслуживает нашей любви и уважения.
Капитан Лоуренс Фиц-Барнард
В тот вечер Элизабет не могла ни на чем сосредоточиться. В девять вечера она и двое мужчин устроились в холостяцкой гостиной, обставленной тёмной мебелью, где они обычно проводили вечера за чтением. Ей захотелось испечь яблочный пирог — это занятие всегда её успокаивало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55