Элизабет надеялась только, что, когда придёт время показать его способности, кто-нибудь авторитетный позволит ей остаться с собакой, заботиться о ней и учить её. С холодной решимостью девушка отказывалась даже думать о том, что их могут разлучить. Но такая возможность существовала, и Элизабет безжалостно заставила себя её рассмотреть. Кто-то другой мог бы опекать и учить Дамиана — если она убедится, что с ним будут хорошо обращаться. Есть шанс, что, когда выяснится истинная ценность Дамиана, откроются его способности, какой-нибудь терпеливый и добрый дрессировщик сможет уберечь его от опытов, а она вернётся к семье и карьере.
И все-таки она не могла представить, как это будет. Дадут ли ему бегать по росистым лужайкам? Поймут ли, что ему не вредит мягкий летний дождь; что он любит сталкивать камни в грязные лужи, а затем ворочать их там, пока весь не перепачкается? Будут ли помнить, что он любит играть в воде, но весь ёжится, как дворняга, когда его пытаются отмыть струёй воды из шланга? Будут ли играть с ним в «ку-ку», как она, когда вытирала ему голову, а он зубами вырывал у неё из рук полотенце? Когда кто-нибудь узнает, что пёс разговаривает, их прогулки прекратятся.
Все может измениться. Оставалось надеяться — изменится к лучшему. Пока что она была уверена лишь в одном: Дамиан проводит целые дни в камере смертников, забытый всеми, но под постоянной угрозой продолжения опытов.
Элизабет готовила Дамиана, но постоянно как могла подчёркивала, что он не должен разговаривать ни с кем, кроме неё. Она не знала, понимает ли он её. Лучшее, что она смогла придумать, — научить его немедленно закрывать пасть, если она прижимала палец к губам. Но Дамиан часто путал этот сигнал с поднятым пальцем, которым она обозначала единицу, и мог не умолкнуть, а ответить счастливым громким «раз». (Пёс не был гением в математике, но отличить один палец от двух все-таки умел.) В такие минуты она смеялась над ним — но и беспокоилась. Если он ляпнет такое при посторонних, быть беде.
Элизабет пыталась понять, почему одни слова даются ему легко, а другие — нет или почему он не может произносить все слова, которые — она это знала — понимает. Пёс уверенно исполнял множество команд, знал названия мест, имена и действия, но никогда не использовал эти слова в речи. Он говорил только то, чему она специально его учила. За одним исключением: «дём». Так он произносил «идём», и эту настойчивую просьбу довольно часто повторял, когда водил её по полям. Этому слову он научился сам.
Пришла мягкая весна, и окрестности мрачных университетских зданий наполнились щебетом и чириканьем. Неуверенно набухали почки на деревьях; земля покрылась нежной порослью, почти каждый день шёл дождик. Повсюду скакали крошечные зеленые древесные лягушки, окликая друг друга возбуждёнными дребезжащими голосами, как будто весь этот тёплый влажный мир создан только для них.
Лёжа на бетонном полу камеры смертников, Дамиан знал: весна здесь. Долгие, томительные часы он проводил в ожидании Единственной; властный страждущий первобытный Голос восставал против бесконечного заключения, досаждая больше, чем неудобства, создаваемые людьми. Весна — время возрождения, и тот же Голос, который заставляет мёрзлый, захороненный где-нибудь в болоте жёлудь рваться вверх гордым молодым дубком, а нежные побеги травы — пробиваться сквозь бетонные тротуары, наполнил все вокруг тем же безумием, той же магической энергией, что свойственна только этому времени года. Юные творения природы бегали, резвились, дрались или спаривались при любой возможности. Даже старые, умудрённые жизнью существа — и те чувствовали весну, были беспокойны и озабоченны. Голос требовал двигаться, охотиться, играть, любить, убивать. Жить — после долгих месяцев темноты и холода. Все кругом пришло в движение: резкий ветер спешно гнал прочь белые облака, гуси возвращались на север, соки поднимались, саженцы тянулись вверх, олени возвращались на холмы, солнце поднималось все выше, и земля поворачивалась к нему лицом. Повсюду самки искали самцов, пыльца ждала своего шмеля. То было время волнений и безрассудства, великий праздник гедонизма для тех удачливых игроков Природы, кому удалось пережить ещё одну суровую зиму.
То было время перемен, время действий — Элизабет, как и все, это ощущала. В то тёплое, влажное, все ещё се рое утро она не пошла на лекции. Они с Дамианом отправились гулять по оврагу и свежевспаханному полю. Было очень рано, солнце ещё не поднялось над горизонтом, и Элизабет совсем не думала об учёбе — она предавалась серьёзным, мимолётным, эфемерным размышлениям юности, созерцая три четверти луны над западным горизонтом и яркую звезду рядом. Луна, решила Элизабет, гораздо красивее и значительнее в предрассветном небе, нежели вечером. Сейчас красота её, казалось, уступала место мужественной энергии солнца, но девушку восхищали какое-то особенное изящество, спокойная и прозрачная грация луны. «Она отказывается от величия, — думала в такие минуты Элизабет. — Её сила не так очевидна, но тем не менее реальна». Ей нравилась луна.
Полосатый питбуль крадучись двигался вперёд, оставаясь поблизости и время от времени заглядывая ей в лицо. Она остановилась, присела, и Дамиан прижался к ней, обнюхивая и тычась в колени.
— Что такое, Дамиан? В чем дело? — Она не ожидала ответа и не получила его. Дамиан жался к ней, чтобы она к нему прикоснулась. Пёс чувствовал её беспокойство и на собачий манер пытался её успокоить. — Все хорошо, дружок. Все будет хорошо. — Она уговаривала скорее себя, чем его.
Сегодня в три часа у неё была назначена встреча с директором Исследовательского центра, на которой она собиралась раскрыть уникальные способности собаки. Что случится потом — одному богу известно, но, по крайней мере, что-то произойдёт, и это лучше, чем висеть в неопределённости. Осенью она поступит в медицинскую школу, а там уже некогда будет заниматься Дамианом. Оставалось совсем немного времени, чтобы решить все проблемы. Нужно убедиться, что Дамиана оценят по достоинству и позаботятся о нем должным образом. Она понимала, что такому уникальному псу вряд ли предоставят ту свободу, к которой она его приучила. Но хотя бы он будет в безопасности. Оно того стоит. Им наверняка не позволят видеться. Может быть, думала она, в это утро они последний раз гуляют вместе и пёс это чувствует.
Она сидела на корточках, пёс пытался её успокоить, а она крепко сжимала в объятиях его мускулистое тело, приникнув щекой к тёплой плоской макушке. Дамиан стоял совершенно неподвижно, предчувствуя беду.
Элизабет явилась в офис доктора Новак с питбулем на поводке и с полной сумкой реквизита. Она не могла не заметить, с каким беспокойством встретили животное: приглушённо загудели голоса, поднялись головы. Все смотрели на них. Элизабет опустила руку на мощную голову пса — это её успокоило.
Их встретила личная секретарша доктора Новак — и ещё полдюжины сотрудников, очевидно, в целях обеспечения безопасности. Едва они вошли, женщина принялась отряхивать платье, словно собачья шерсть уже на неё попала.
— Чем я могу вам помочь? — нахмурилась она. — У меня встреча с доктором Новак в три часа. — Хотя Элизабет специально не предупредила, что будет с Дамианом, присутствие собаки явно требовало объяснений, и она добавила: — Доктор Новак хочет видеть эту собаку.
— Я не думаю, что…
Дверь в кабинет открылась, и показалась голова Новак. Директор секунду смотрела на Дамиана, затем приказала:
— Лидия, пропусти её.
Элизабет прошла мимо помрачневшей секретарши, глубоко вздохнула перед дверью и шагнула в кабинет. Новак ждала её, стоя у стола, и лицо её выражало неодобрительное нетерпение. Она не предложила Элизабет сесть.
— В чем дело?
— Я хочу сообщить вам одну очень важную вещь. Пожалуйста, поймите, это действительно очень важно. Я не знаю, к кому ещё обратиться. Я привела Дамиана, поскольку без него не смогла бы все объяснить.
Элизабет наклонилась и почесала ему шею — ей как никогда требовалась его поддержка. Однако пёс напряжённо втягивал воздух, кончик его носа трепетал, а голова медленно покачивалась, словно он искал источник запаха, который только он и мог разобрать.
— Это, должно быть, связано с вашими прошлыми жалобами на доктора Севилла?
— Нет-нет, ни в коем случае. Я хочу сказать, да, это та самая собака, о которой шла речь, но сейчас это никак не связано с доктором Севиллом.
— Итак, в чем дело? Что на этот раз? — Директор обошла вокруг стола и села в кресло. Вид у неё был не слишком обнадёживающий.
— Если бы я просто сказала вам, что этот пёс может делать, вы бы никогда не поверили мне, так что я собираюсь вам это показать. Я даже не буду пытаться ничего объяснить, хорошо? Но прежде чем я начну, могу я попросить об одной вещи?
Новак нетерпеливо махнула рукой.
— Я думаю, то, что может делать Дамиан, очень важно для учёных в целом и для этого университета в частности. Я знаю, что кто-нибудь авторитетный захочет взять его на попечение, и я бы хотела иметь хоть какую-то уверенность, что в любом случае мне позволят объяснить, как с ним нужно обращаться. Вы понимаете, мне бы не хотелось, чтобы в конце концов он попал в руки кого-нибудь вроде Севилла.
— Элизабет, прошу вас, поймите: то, что вы говорите, не имеет абсолютно никакого смысла. Как я могу давать вам какие-то обещания, когда не знаю даже, о чем речь? Очевидно, вы испытываете ко мне определённое доверие, раз пришли сегодня сюда. Так не могли бы вы довериться мне до конца и позволить поступать так, как я сочту уместным, что бы там ни было?
Элизабет опустила глаза.
— Простите, я не хотела сказать, что не доверяю вам. Наоборот. Вы не знаете, как я волновалась, прежде чем сюда прийти. Видите ли, у меня нет никаких прав на эту собаку — официальных прав, — и я целиком полагаюсь на вас. Я просто хочу объяснить, как это важно для меня.
Дамиан внезапно прижался к её ноге, будто испугался. Нагнувшись, она потрепала его и прошептала:
— Все хорошо, мальчик, с тобой все будет в порядке. — Дамиан быстро взглянул на неё. Казалось, его отвлекало что-то у дальней стены. — Дайте мне минуту, пожалуйста, — сказала она директору, — мне нужно приготовиться.
Она рылась в сумке с реквизитом, а Дамиан, не отводя глаз от стены, обошёл вокруг Элизабет и сел рядом, поджав хвост и прижав уши к голове.
— Бел, — резко произнёс он. Голова Новак дёрнулась, но лицо осталось бесстрастным. Она сидела прищурившись и недоверчиво рассматривала собаку. Элизабет нервно рассмеялась.
— Дамиан, спокойно. Подожди, я достану карточки.
Пёс проявлял нетерпение — это было странно.
Она достала цветные карточки и попыталась встать перед собакой. Дамиан, однако, следовал за ней при каждом движении. Несколько неловких мгновений она пыталась усадить его на рабочей дистанции от себя, потом, извиняясь, улыбнулась доктору Новак:
— Простите, он тоже нервничает.
Ни один мускул на лице Новак не дрогнул.
— Показывайте.
У Элизабет перехватило дыхание. Вот те на! Шутить не намерена.
В этот момент она решила, что сделала правильный выбор. Эта женщина поможет Дамиану, если будет на его стороне. Когда энергичная Катарина Новак возьмёт заботу о нем в свои руки, пёс окажется в безопасности, как ей и хотелось. Пришло время показать, что Дамиан заслуживает особенной заботы.
— Простите.
Она повернулась к собаке и приподняла брови, устанавливая с ним контакт. Отступать было некуда, оставалось надеяться на лучшее. Судьба двух друзей была в руках доктора Новак.
— Итак, Дамиан. Стой там, стой на месте, мы будем работать. Я хочу, чтобы ты поздоровался. Скажи «здравствуй».
Слабый запах, висевший в комнате, возбуждал в нем неприятные воспоминания, и взгляд пса беспокойно метался.
— Бел, — сказал он снова, резко клацнув зубами, пытаясь единственным доступным ему способом предупредить Элизабет, что в комнате пахнет Севиллом. Тот был здесь совсем недавно, и единственное слово, которым Дамиан мог назвать Севилла, было цветом лабораторного халата. Севилл был белый, когда стоял перед клеткой Дамиана.
— Нет. Прекрати. Поздоровайся. Скажи «здравствуй».
Уши пса печально распластались по обеим сторонам широкой головы. Он посмотрел девушке в лицо, и она ободрила его быстрым кивком.
— Здравствуй, — подчёркнуто артикулировано сказала она ему.
— Здра, — ответил он неохотно, но покорно. Слово было слышно отчётливо.
Лицо Новак побелело, она плотно сжала губы. В наступившей тишине слышалось только мягкое клацанье собачьих когтей по полу — Дамиан встал и покрутился на месте. Элизабет видела, как женщина медленно оправилась от первого шока и глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Лицо её посуровело — она не верила. Пока не верила.
— Он знает другие слова? — тихо спросила Новак — будто о чем-то не слишком важном, — и Элизабет пришлось признать: она восхищается профессионализмом этой женщины. Девушка с гордостью погладила собаку по спине. Дамиан взглянул на неё, шевельнул хвостом. Она скромно пожала плечами:
— Да, он знает ещё несколько слов, цвета и предметы.
— Цвета? Покажите.
Элизабет почему-то стало легче. Вниманием директора она завладела.
— Конечно. — Она повернулась и посмотрела на собаку. — Так, дружок, будем работать. Сначала цвета.
Она по очереди брала потрёпанные кусочки грязной ламинированной бумаги и просила назвать каждый цвет. Дамиан, ещё раз насторожённо оглядев комнату, включился в работу — отвечал быстро и правильно.
— Что это?
— Синь.
— Что это?
— Чернь.
— Да, правильно. Это?
— Грязь.
— Хорошо. А теперь этот? — Ор.
— Так он называет оранжевый. Простите, я забыла объяснить: он не умеет произносить два слога подряд, некоторые слова для него слишком сложные, так что мы их немного изменили. — Новак кивнула, словно в трансе. — Он ещё знает геометрические формы, я… — Элизабет протянула руку за другими карточками, но Дамиан вдруг резко развернулся и спрятался за неё. — Дамиан, поди сюда!
— Бел Боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55