на что это похоже, если правая рука Анариса не может защититься от шайки рифтеров? Он просто настроит их друг против друга...
Коммуникатор на его поясе завибрировал: личный сигнал Анариса. Моррийон активировал новые замки, которые поставил в своей каюте. Следующего, кто сюда сунется, ждет крайне неприятный сюрприз, после которого при большом невезении можно даже выжить.
Он поспешно зашагал по узкому коридору, думая, не пришла ли Анарису новая шифровка по гиперсвязи — а может быть, тот решил снова побеседовать с Панархом.
Моррийон прикусил губу — эти интимные беседы удивляли его и беспокоили. Ему очень хотелось поговорить об этом с Анарисом, но Анарис пока не изъявлял никакого желания обсуждать эту тему. Более того, он желал сохранить эти встречи в секрете, поэтому старика к нему каждый раз приводил не кто-нибудь из тарканцев, а Моррийон — и он же ждал снаружи до окончания разговора.
Моррийон ускорил шаг и снова стал обдумывать способы напакостить экипажу Быстрорука, да еще и повеселиться при этом.
* * *
Калеб Банкту хлебнул кафа из кружки, наслаждаясь тем, как напиток обжег ему язык, горло и желудок. Геласаар наискосок от него пил мелкими глотками из своей кружки. Крошечная Матильда Хоу рядом с Панархом держала кружку в здоровой руке — сломанная была помещена в лубок.
Калеб уже ничему не удивлялся. Издевательства рифтеров можно было предвидеть. Зато приход тарканцев явился полной и весьма зловещей неожиданностью, но условия содержания узников после этого резко улучшились.
Никто не произнес ни слова, но Калеб и так всех понимал.
Поза Панарха приглашала к дискуссии, и все остальные подвинулись чуть ближе к нему, чтобы лучше видеть и слышать. Падраик Карр доковылял до скамьи и сел по другую сторону от Матильды, После визита к медику ходить ему стало чуть полегче; до того боль сквозила в каждом его движении, хотя длинное, как из камня рубленое лицо ничего при этом не выражало. Адмирал никому не рассказывал, что сделали с ним тарканцы в ту первую страшную неделю после их пленения, но Калеб догадывался, что они отомстили ему по-своему за поражение при Ахеронте двадцать лет назад.
Разлучаемые внезапно и без предупреждения, помещаемые в одиночки на неопределенно долгий срок, всегда находящиеся под неусыпным надзором, они научились читать мысли друг друга по легким движениям и самым невинным замечаниям. Бывали и редкие, но бесценные секунды, когда удавалось перемолвиться шепотом — обычно во время какого-нибудь перехода. В эти мгновения они большей частью осведомлялись о здоровье, а порой, когда особенно везло, кто-нибудь делился с другими знаками и символами, которые сам изобрел.
Сначала эти знаки служили в основном для того, чтобы приободрить друг друга в минуты редких встреч. Потребность пообщаться, утешить и быть утешенным придавала значение каждому тихому слову и каждому взгляду.
Те первые знаки были просты: кулак — допрос, шмыганье носом — применение наркотиков; поднятые пальцы обозначали число встреч с соотечественниками, те же пальцы, но по-другому расположенные — уровень благополучия. Отряхивание бока означало голод, почесывание зада — Барродаха. Кивок же указывал на новости — непонятно, истинные или ложные.
Ягодицы у них часто чесались в те первые дни. Барродах, должно быть, все свое свободное время посвящал тому, чтобы выдумать новые пытки для своих подопечных.
Калеба, например, вынуждали смотреть кадры о разорении Шарванна и о том, как рифтеры используют его дом на острове в качестве учебной мишени. Он утешал себя тем, что это фикция — зачем бы Эсабиан стал возиться с Шарванном, не имеющим никакого стратегического значения?
Впрочем, чувство реальности у него совсем сбилось — и сон, и явь казались ему различными стадиями сна. Ярость, горе, отчаяние осаждали его, как стая воющих призраков. Но и они были нереальны; реальность предстала перед ним только раз, в Зале Слоновой Кости, где подруга его жизни погибла у него на глазах вслед за келлийским Архоном. Кровавые потоки залили пол, прежде чем бойня остановилась: Эсабиан ясно дал понять, что пощадил Калеба и еще шестерых членов Малого Совета не ради их достоинства, а просто потому, что с таким старьем не стоило связываться.
За этим снова последовало одиночное заключение, перемежаемое издевательствами Барродаха. Чтобы выдержать, Калеб строил в уме воображаемый дельтаплан, рейку за рейкой.
Он уже почти закончил сшивать полотнище, когда их снова доставили на «Кулак» и сказали, что отправят на Геенну.
Наконец-то их стали содержать вместе. Несмотря на все мытарства и на маячившую впереди Геенну, с ними снова был Геласаар, который с провидческой силой сказал им, как только они оказались в своей тесной камере — «Брендон жив».
Дождавшись, когда свет в камере пригасят на ночь, они наскоро переговорили.
«Гностор Давидия Джонс сказал однажды, что могущество символов заключается в их неоднозначности», — произнес Геласаар.
Падраик пробасил на своем родном икраини: «Ангус из Макаду заметила по этому поводу, что рука, охотно берущая меч, не способна ухватить символы, спрятанные за словами».
Матильда прошептала: «Святой Габриэль говорит, что слова были первым даром Телоса:
Пять пальцев на руке у Телоса,
И с первого из них слетело слово.
Доныне во вселенной эхо теплится,
Неслышное для гордого и злого».
Пальцев, слово, теплится, неслышное.
Все слегка переменили позу в знак понимания. С тех пор так и повелось: они начинали разговор на философскую или историческую тему, используя несколько языков, и в какой-то момент переходили к сути дела, подчеркивая отдельные слова движениями пальцев.
В ту ночь Геласаар поведал им, что начал обучать Анариса, и семь лучших умов Панархии выразили готовность помочь ему в этом — а после разговор с общего согласия перешел на пустяки.
Вот и теперь, пока Калеб пил свой каф, трое из них начали дискуссию. Новая цель придавала старикам подобие молодости и силы. Калеб, Мортан Кри и Иозефина Пераклес сидели молча, погруженные в раздумье.
Калеб думал о Теодрике шо-Гессинаве, который покончил с собой, чтобы не выдать коды Инфонетики. Что ж, он хотя бы погиб не напрасно, чего не скажешь о Казимире Даитре.
Что на него повлияло — лишение власти и привилегий, потеря имущества или просто тюрьма? Они никогда уже этого не узнают. Им известно одно: он утопился, сунув голову в унитаз.
— Меня всегда интриговали их дираж'у, — сказал Падраик. — Неужели должарианцы действительно верят, что судьбу человека можно связать узлом?
Калеб, отвлекшись от своих мыслей, взглянул на Карра. Теперь разговор примет чисто символический характер, и предметом его будет слегка выделенное слово «узел».
На этот решающий вопрос они до сих пор еще не ответили. Сказать врагам об Узле, охраняющем Геенну, или обречь корабль со всеми, кто находится на борту, на смерть? Калеб вздрогнул. Возможно, даже смерть предпочтительнее того, что ждет корабль, попавший в эту хаотическую гиперпространственную аномалию.
— Вера — понятие сложное, — отозвалась Матильда. — Разве мы верим в символы, которыми пользуемся для управления государством?
— В этом, возможно, и состоит разница между Должаром и Артелионом, — улыбнулся Геласаар. — Вряд ли Эсабиан мыслит в тех же понятиях, что и мы. Но его сын вырос среди нас.
— Так Анарис не верит, что Узлы способны определить его судьбу? — спросил Падраик. Мортан и Иозефина тоже заинтересовались разговором. Сейчас они без ведома своих тюремщиков обсуждали судьбу «Самеди» — жизнь и смерть всех, кто был на борту, находились в руках их необыкновенного трибунала.
— Если верит, — подал голос Мортан Кри, — то он недалеко ушел от своего отца.
— Возможно, при нашей следующей беседе, — сказал Геласаар, — я смогу выяснить, какую роль играют Узлы в жизни Анариса.
«Или в смерти», — подумал Калеб.
— Сделайте это, — пробасил Карр. — Интересно будет послушать, к какому выводу вы пришли.
Остальные закивали, соглашаясь. Панарх, в конечном счете, должен сам решить, жить или умереть Анарису — равно как и им всем.
21

«ГРОЗНЫЙ»
Гален Периат усердно склонился над бумагами, когда лейтенант-коммандер Тесслер вошел в кают-компанию для младших офицеров. И улыбнулся. Тесслер все равно не увидит его, если не заглянет через переборку в закуток Периата, а это вряд ли случится: Тесслер из тех, кто всегда старается занять лучшее место, а закуток таковым не назовешь.
Гален любил уединяться здесь, когда составлял сводки — только в этом углу он мог разложить свои бумаги без помех. Он задержал стилус над планшеткой, глядя на блестящую стальную окантовку переборки. Если сесть так, как он сейчас, эта окантовка отражает всю кают-компанию.
Тесслер подошел к автомату с кафом, побарабанил пальцами по столу и вышел. Дверь, закрывшись за ним, издала звук, подозрительно похожий на вздох облегчения.
Группка старших офицеров, держащихся особняком, выразила сходные эмоции. Один тихо сказал что-то, другой засмеялся. Они все время поглядывали в сторону двери, и Пернат догадался, что они кого-то ждут.
Через полминуты вошла лейтенант Танг — ее круглое лицо горело от волнения.
— Ушел хрен занудный? — осведомилась она.
— Только что — вынюхивал следы, — ответил Уль-Дерак.
— Пока он снимает стружку с какого-нибудь старшины или инспектирует гальюны, давайте-ка ближе к делу.
Периат не видел говорившую, по узнал ее по голосу: мичман Выхирски из службы обнаружения.
Танг со стоном плюхнулась на мягкий стул.
— Кошмар какой-то. Тотокили рвет и мечет. Чуть не шмякнул мичмана Левкади башкой о переборку за то, что тот поменял местами два пункта в стандартном статус-рапорте — можно подумать, бедняга хотел разгерметизировать машинное отделение.
— Они все на взводе, — низким баритоном произнес высокий, рыжеволосый лейтенант-коммандер Нилотис. — Экспедицию снаряжали так спешно, что странно даже иметь на борту все необходимое. Я думал, нас будут кормить одними бобами.
— Но Тотокили хуже всех, — сказала Танг.
— Можно ли его упрекать? — пропело с дулускими интонациями высокое сопрано Варригаль. — Переоснащать рифтерский корабль со всеми прибамбасами, которые запрашивает гностор, — Наваз не поспевает выдавать их из своих закромов.
— Да, инженерная служба на ушах стоит, — сказала Танг. — Послушали бы вы Шифтера, когда он пытался засунуть какой-то хитрый прибор в сенсорную ячейку этой старой «колумбиады».
— Полагаю, старшина был весьма красноречив, — хмыкнул Уль-Дерак.
— Тотокили подходит и спрашивает, в чем дело, — поведала Танг, — а Шифтер говорит: «Эта гребаная хреновина не лезет, сэр!»
Кают-компания грохнула со смеху — было бы отчего, подумал Гален. Ну что ж, всем нам нужна разрядка.
— Рифтерам тоже понравилось, — добавила Танг. — Эта блондиночка прямо по полу каталась.
— Рифтеры, — внезапно помрачнел Уль-Дерак. — Думаете, больше всех кипятится главный инженер? Послушали бы вы Крайно. Он охотно выкинул бы их всех в космос и люк за ними задраил.
Все помолчали. Подруга Крайно погибла от рук рифтеров в системе Тремонтаня при атаке на «Прабха Шиву».
— Да, в капитанской кают-компании, видно, не очень-то уютно, — заметила Выхирски. — Наверно, сам Эренарх попросил капитана предоставить им полные гражданские права на борту?
— Наверное, — пожала плечами Танг. — Эти рифтеры отправляются в экспедицию не менее опасную, чем наша, а ведь им повышенную ставку платить не будут.
— Одного не понимаю, — жалобно сказала Выхирски. — Этот проект «Юпитер» был уж такой секретный, что тебя могли уволить со службы даже за то, что ты видел его во сне, — а на финальную стадию посылают рифтеров.
— Этого потребовал Омилов, — сказала Танг.
Снова наступили пауза, во время которой Гален представил себе грузного старикана с большими ушами. Профессор, гностор, кавалер, да еще и прерогат, как оказалось. На корабле не умолкали разговоры об этом.
— Они что, знают какие-то коды, чтобы обмануть рифтеров Эсабиана в случае обнаружения? — не унималась Выхирски. — Нам известно, что Эсабиан собирает свой флот по ту сторону Рифта.
Танг налила себе кафа и села, вращая головой, чтобы размять усталые мускулы.
— Они определили координаты не слишком точно — иначе им не понадобилось бы идти в этот рейс. Тут все дело в выжигателях мозгов: блондинка говорит, они совсем спятили, когда увидели гиперрацию. Но они как-то чувствуют эту урианскую станцию, которую нашел Эсабиан, — они, келли и двое рифтеров. Но эйя у них главные, и они захотели лететь на той «колумбиаде»: она как бы заменяет им родной улей. А должарианка, по слухам, классный пилот.
— Главное, что Омилов этого захотел — ну и сделал по-своему, — проворчал Уль-Дерак. — Что до остальных, Крайно умеет держать язык за зубами, а рифтеры с капитаном не едят. Зато ты, я слышал, была там вчера вечером, — сказал он Варригаль. — Какой он, Эренарх?
— Он Аркад. — Певучие интонации младшего лейтенанта показались Галену сдержанными. — Как раз такой, как можно ожидать от Аркада. Больше о нем ничего не скажешь.
Все снова примолкли, испытывая, быть может, ту же растерянность, те же противоречивые эмоции, что и Гален. Всю последнюю неделю они пытались разобраться в круговороте событий вокруг наследника Панархии. Одно время казалось, что его вот-вот низложат; затем он как-то вдруг, с помощью Омилова, не только утвердился у власти, но и заявил о своем намерении принять участие в спасательной экспедиции. Гален ощутил прилив гордости от того, что наследник Изумрудного Трона находится у них на борту.
— Интересный факт я выискал в историческом чипе, — сказала Выхирски. — Если наша миссия будет успешной, это будет первый случай за четыреста лет, когда на корабле Флота окажется одновременно и правитель Тысячи Солнц, и его наследник.
— А правда это насчет результатов его экзамена? — спросил Уль-Дерак у Нилотиса.
— Капитан говорит, это просто позор, что ему не дали офицерского звания.
Кто-то присвистнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65