Но эмоции, к несчастью, никуда не делись, только образовали магнетическую смесь со знаком вопроса.
— Какой цели? — спросил он.
Она подняла камень с цепочкой, вьющейся в воздухе, как змея, и посмотрела сквозь него на шестиугольник с холодными звездами космоса. Цвет камня сделался из голубого индиговым, затем краски померкли, и он стал прозрачным, как алмаз.
— Ты использовал Маркхема, чтобы влепить пощечину своим чистюлям, — и у тебя, кажется, получилось.
Он сделал отрицательный жест. Тонкий узор его эмоций менялся с поразительной интенсивностью.
— Нет. Это они все так поняли, потому что ожидали чего-то подобного. Я просто исполнил для них музыку Маркхема, и каждому она напомнила о том, что всего важнее для него. Я прав?
Желание нанести удар, чтобы защитить себя, было почти непреодолимым.
— Если хочешь, чтобы я тебя поблагодарила, то спасибо. — Если грубость не смогла прервать этот разговор, то, может быть, мелочность сработает?
Он не шевельнулся, не сказал ни слова, но она почувствовала, как он внутренне сжался. И все же вопрос, который владел им, остался в силе. Он не уйдет, поняла она сквозь туман в голове. Он не уйдет, и на этот раз ей ничто не поможет.
— Почему ты не хочешь со мной разговаривать? — спросил он.
Она сменила позу. Все ее должарские инстинкты пробудились в ней. Настало время бежать — или драться.
— Ты боишься, — сказал он, сам испугавшись правдивости сказанного.
Она быстро взглянула на него своими черными глазами. Он ощутил ее гнев, как удар, и продолжал:
— Это не тот страх, что испытывают в бою. Я видел, как ты хладнокровно стреляла в людей и так же холодно шла на риск быть подстреленной самой. У должарианцев это считается достоинством, верно? Встречать смерть без эмоций?
Она молчала.
— Не отвечаешь? — Он описывал круг около нее, хватаясь за пузырьки. — Боишься ответить?
Она смотрела в сторону, словно отыскивая выход. Сквозь черные плывущие волосы он разглядел напряженную морщину у нее на лбу.
— Почему? — спросил он и выстрелил наугад: — Что мог Маркхем сказать обо мне такого, чтобы вызвать такую реакцию?
Она вскинула подбородок и сжала руку в кулак: его выстрел попал в цель.
— Ничего, — сказала она, глядя в сторону. — Где этот старый...
— Ты боишься, — повторил он, разрядившись беззвучным смехом. — Чего — моего титула? — Он развел руками — смех мешал ему говорить. — Уж кто-кто на этой станции, но ты... Закоренелая должарская нигилистка, беглая рабыня трепещет перед короной, как самый последний лизоблюд, проталкивающийся к трону...
Ее рука рассекла воздух, как нож, целя ему в лицо.
Если бы он попытался блокировать, она, вероятно, сломала бы ему руку. Он вильнул в сторону, отклонившись от удара. Ее закрутило волчком, и она ударила снова, опять ладонью, но вложив в это всю свою недюжинную силу.
— Почему? — повторил он, продолжая смеяться.
Но она не желала разговаривать. Он видел смерть в ее черных глазах, когда она размахнулась еще раз.
Теперь он придвинулся близко и использовал против нее ее собственный вес, крутанув ее в воздухе. Но ей не в новинку было драться в невесомости — она раскинула руки и ноги, подождала, пока ее прибьет к стене, и собралась для броска.
За годы вынужденного досуга в Брендоне развилась привычка смотреть на себя со стороны. Он знал за собой психический вывих, превращавший всякий флирт в игру. Ему нравилось соблазнять женщин, безразличных к нему, презирающих его, — а эта и вовсе его ненавидела.
Он метнулся к ней первым, быстро, как мотылек на пламя, зарылся пальцами в волосы любовницы Маркхема и поцеловал ее.
Они впервые коснулись друг друга, и эффект получился ошеломляющий. Молния сверкнула у него перед глазами, когда она смазала его по губам, и еще одна, когда он стукнулся головой о стену. Она отлетела к противоположной стене, нашла рядом пульт и ударом кулака врубила гравиторы.
Они оба рухнули на покрытую мхом платформу. Брендон первый, взметнув резкий запах смятой зелени. Она упала на него. Ее сила парализовывала, и этому способствовали электрические разряды разогретого яростью желания. Он видел перед собой ее оскаленные в хищной ухмылке зубы и смертоносный фокус глаз в обрамлении черных бархатных волос.
Ее пальцы сомкнулись на его шее, но он лежал неподвижно, не пытаясь защитить себя. Ощутимая опасность воспламенила и его, и он видел реакцию Вийи по каплям пота на лбу. Когда ее пальцы нащупали пульс и стали медленно-медленно погружаться все глубже, он улыбнулся прямо в ее полыхающие адским пламенем глаза.
— Скажи-ка, — выговорил он немеющими губами, чуть дыша от ее хватки и от смеха, — должарианки после этого снабжают своих любовников вставными зубами?
Она широко раскрыла глаза, запрокинула голову и рассмеялась захлебывающимся, самозабвенным смехом человека, которому не помогли ни расчет, ни старание и осталось только хохотать над собой.
От такой метаморфозы у него окончательно пресеклось дыхание: ее красота, освобожденная наконец от маски холодной сдержанности и отталкивающе злобного выражения, поражала тем сильнее, что в ней не было ни капли искусственности.
Он погрузил пальцы в ее длинные волосы, теплые у корней и холодные на концах. Она вздрогнула. Ее сильные руки по-прежнему держали его за горло, но уже не сжимали, и когда он взял ее за плечи и притянул к себе, выброс отпущенной на волю страсти прошил его с головы до пят.
Ни один не произнес ни слова. Она сбросила словесную броню, он отказался от словесного камуфляжа, и оба устремились вверх по шкале чувственных гармоник.
Все размеры у них были одинаковые. Колени, бедра, грудь, рот — все подходило, как кость к суставу. Он, искушенный в науке страсти, вел свою партию так, что антифоническая мелодия их взаимных удовольствий, дополняющих и отражающих друг друга, звучала в мощном продолжительном концерте, захлестывая их обоих.
Но вот вихрь, затмивший солнце и звезды, снова вынес их к реальности, и Брендон, не наделенный сверхчувственным даром, первый вспомнил себя и то, что его ожидало.
Но это пришло не сразу, и в тот краткий миг, когда он смотрел в ее бездонные черные глаза, вселенная вращалась вокруг него.
Первая реакция, как всегда, была физической: он сжал ее руку, чтобы остановить карусель, и лишь потом убедился, что гравиторы Тате Каги работают исправно и сами они не сдвинулись с места.
Разбираться в этом подробнее не было времени. Он вспомнил о заговоре и о похвальбе Джерода Эсабиана относительно его отца. Надо уходить — и быстро.
Но он задержался еще на мгновение, продолжая смотреть ей в глаза. Секс никогда прежде не стеснял его свободы. Но Вийя не знатная дама — в определенном смысле она его враг, потому что ведет эту игру по другим правилам.
Он сознавал, что их встреча не останется без последствий. Но эта мысль, подогретая остаточным пылом, не тревожила, а доставляла удовольствие.
— Почему ты не хотела говорить со мной о Маркхеме? — спросил он.
— Потому что тот, каким мы его знали, и тот, каким он был на самом деле, были разные люди, — тихо, почти шепотом, ответила она. — Какой же толк от разговоров?
Он не мог оторваться от ее глаз, от выгнутых век, от радужки, такой черной, что она сливалась со зрачком. Ему снова показалось, что гравиторы отказали, и он сделал глубокий вдох, чтобы утвердиться на месте.
— Толк такой, что мы продлили бы его жизнь, вспоминая о нем. Ты бы добавила свои воспоминания к моим и наоборот.
Ее глаза как будто еще потемнели — это она опустила ресницы, отгородившись от звездного света с экранов. И, к растерянности Брендона, снова оделась в невидимую броню.
— Когда-нибудь мы так и сделаем. Но не теперь: тебя ищут. — Она кивнула куда-то в сторону. — Келли сообщают о большом переполохе.
— Это не переполох, а целый переворот. — Он потрогал разбитый рот, засмеялся и увидел отражение своего смеха в ее глазах. — Интересно, в следующем бою мне так же повезет?
* * *
Ярость Ванна переросла в непреклонную решимость. Он всех задержал в анклаве, даже ее светлость вдову Эренарха, которая так и сидела в халате, позаимствованном у Роже. Но даже в этом халате, с драгоценностями, утопленными в озере, и мокрыми волосами по плечам она сохранила свое достоинство.
Достоинство — да, а вот невиновность... Уклончивые взгляды и неуверенные интонации как раз и побудили Ванна задержать ее, и убежденность в ее виновности еще более укрепилась в нем, когда она не стала оспаривать его право на подобные действия и даже безропотно отдала ему босуэлл, оставшись без связи.
Музыканты скорее всего ни в чем не были повинны, но, поскольку нанимала их Ваннис, их тоже задержали, вместе с горничной и обслугой баржи. Жаим сидел отдельно, под стражей; они еще не разговаривали с тех пор, как Ванн вышел из себя на пристани.
Он допросил их всех, Ваннис первую, как требовал ее титул. Жаима он оставил напоследок, а пока что сравнивал показания остальных с донесениями, поступающими на его слуховые нервы со всей станции.
По крайней мере у заговорщиков Эренарха нет; это он установил сразу. Заговорщики, кроме аль-Гессинав, по всей видимости, отправились в Колпак — Ванн послал за ними хвост с приказанием сообщить о цели их следования, как только она станет известна, — а зловещий телохранитель Шривашти рыщет по темным окрестностям озера. К Фелтону Ванн приставил Гамуна, но не слишком беспокоился: Фелтон Эренарха не найдет. Эренарх исчез без следа, и Ванн, сердито поглядывая на неестественно спокойного рифтера, терпеливо сидящего в мокрой одежде, не верил, что Брендон осуществил это без посторонней помощи.
И если помощь была, рифтер скоро узнает, какими неприятными могут быть обходительные, повинующиеся правилам чистюли, столь презираемые им.
— Что он сказал, когда обратился к тебе в последний раз? — без предисловий спросил Ванн.
Жаим поднял глаза и широко раскрыл их.
Ванн, настороженный полной тишиной вокруг, оглянулся и в шоке увидел Брендона лит-Аркада, который появился на пороге дальней двери, как по волшебству.
Эренарх, окинув взглядом немую сцену перед собой, не спеша прошел в комнату.
— Жаим не виноват, — сказал он Ванну. — Ты должен знать по прошлым записям, что я и раньше обманывал агентов Семиона, когда нужно было провернуть какое-нибудь дело без посторонних глаз и ушей.
Новым шоком, помимо язвительных слов, явилась кровь на рукаве Эренарха и багровый кровоподтек в углу его рта. Неужели снова покушение?
Если так, то победа осталась за ним.
Ванн снова рассвирепел, и это толкнуло его сделать первое неуставное замечание за всю его карьеру:
— Агентам Семиона крепко доставалось за их халатность.
Брендон улыбнулся, и эта жесткая улыбка неожиданно напомнила Ванну Семиона.
— Они сами выбрали свою службу, — сказал он, направляясь через комнату к Ваннис. — Поэтому справедливо, что за его каприз расплачивались они, а не я.
Ванн со смешанными эмоциями смотрел, как Брендон протягивает руки Ваннис.
— Простите меня, — сказал он, а потом наклонился и прошептал ей на ухо что-то, чего Ванн не расслышал даже через свои усилители.
Что бы ни услышала Ваннис, на ее лице это не отразилось. Она встала, поклонилась и вышла в своем халате так, словно собиралась на бал. Горничная тихонько последовала за ней.
— Вам возместят ущерб, — сказал Эренарх музыкантам. — Уточните, пожалуйста, какие именно инструменты вам потребуются.
Все четверо встали и поклонились.
Эренарх повернулся к Ванну. Его глаза смотрели живо и твердо. Энергия шла от него, как электрический ток, и Ванн почувствовал, что контроль над ситуацией раз и навсегда перешел от него к Брендону лит-Аркаду.
— Жаим, переоденься в сухое. Ванн, форма одежды парадная. Это относится и к вам, Роже, а также ко всем, кто сейчас дежурит и желает появиться на сцене.
— На сцене... Ваше Высочество? — переспросила Роже. Эренарх засмеялся.
— Оркестр ждет, и инструменты настроены. Пора выходить и нам — давно пора.
19
— Итак, рассмотрим концепцию силы, — сказал Анарис, — а также ее производное — командование.
— Хорошо, — кивнул Панарх. — Как, по-твоему, связаны эти два понятия?
— Это две половинки ножниц. Без силы нельзя командовать, не командуя, нельзя применить силу.
— Значит, власть заключается в применении силы по команде? — Панарх говорил мягко, но Анарис уловил в его тоне легкий вызов.
— Да. Поэтому я и не понимаю ваших бесконечных правительственных ритуалов. Вы чересчур много времени тратите на символику.
Геласаар помолчал, как бы случайно задержав взгляд на дираж'у в руках Анариса. Анарис поборол искушение отложить шнурок и улыбнулся, поддавшись импульсу. Тогда Панарх сказал:
— Назови мне, Анарис, слово, противоположное по значению танцу.
— Бессмысленный вопрос, — нетерпеливо бросил Анарис. — У танца нет антонимов.
— Верно — а вот у команды есть.
Анарис медленно распрямил свой дираж 'у — смысл слов Панарха начал доходить до него.
— Искусство управления заключается в том, чтобы командовать как можно меньше, так как с командой всегда сопряжена возможность неповиновения. Но ритуалу нельзя не подчиниться — это не словесное действо и поэтому не допускает возражений.
— Но в конце-то концов команда должна быть отдана, чтобы разрешить неопределенность.
— Да-да. — В отрешенном взгляде Панарха промелькнула веселая искра. — Но когда ритуал завершается, мы очень часто обнаруживаем, что решение уже принято.
* * *
— ...и они требуют принять их, адмирал.
По-прежнему глядя на экран с видом Колпака, Найберг сказал в коммуникатор:
— Хорошо. Я жду их.
— Есть, сэр. — Адъютант отключился, и адмирал развернулся на стуле лицом к начальнику службы безопасности.
— Теперь мы знаем, кто они, — сказал Фазо. — Харкацус, Цинциннат, Бойяр, Ториган, Шривашти. В общем, как мы и предполагали.
Найберг потер лоб кончиками пальцев.
— А где Эренарх, все еще неизвестно?
— Нет, сэр, — нахмурился Фазо. — Но есть сведения об отключении систем безопасности в Аркадском Анклаве — с помощью кода высшего уровня.
— Ну что ж, там будет видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65