— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать, — ответила Лондри.
Карлик состоял канцлером при ее матери до ее безвременной кончины около двух лет назад, и без него Лондри вряд ли усидела бы на Рудном Престоле, Лазоро было около двадцати лет, как и Степану.
Но сам Степан говорил, что ему шестьдесят, и называл этот возраст цветущим.
Впрочем, что ни говори, двадцать лет — равные стандартным шестидесяти годам по отсчету Тысячи Солнц — на Геенне уже старость. Лишенный в детстве питательных веществ, доставляемых с орбиты ненавистными панархистами, он пал жертвой одного из авитаминозов, столь распространенных на этой планете, но на его умственные способности это не повлияло.
Лазоро ласково улыбнулся Лондри и снова посерьезнел.
— Конечно, понимаю. Ты — вылитая мать. Но с годами она усвоила, как усвоишь и ты, если Телос продлит тебе жизнь, что право и сила между собой не дружат.
— Ну, пока я здесь, — гулко пробасил Гат-Бору, — можешь об этом не беспокоиться. — Он налил себе пива. — Вопрос вот в чем: с кем из них мы предпочтем сразиться? Тот, кому твое решение придется не по вкусу, сразу заключит союз с тазуроями. Но твоя армия готова к войне, что бы ты ни решила.
— Нельзя надеяться на то, что твое решение удовлетворит всех, — сказал Степан, раскинув на столе свои длинные бледные пальцы. — Лучшее, что ты можешь сделать, — это как-то смягчить неудовольствие.
— С тем же успехом можно сказать, «вода мокрая» или «железо — большая редкость», — раздраженно проворчал Лазоро. — К чему переливать из пустого в порожнее?
Канцлер откинулся назад на своем высоком стуле и раскачивался на нем, упершись короткими ножками в край стола. Он всегда так делал, когда бывал раздражен; Лондри с детских лет ждала, что он перевернется, но этого ни разу не случилось.
Она не стала вмешиваться в их перебранку. Зевок разодрал ей рот, и боль позади глаз усилилась: рассвет для жителей Геенны был временем отхода ко сну, а она последние дни спала мало. Тошнота, никогда не проходившая окончательно, грозила вот-вот одолеть ее.
Собака под столом заскулила во сне, скребя лапами по камышу.
— Тихо, тихо, кусака, успокойся. — Лондри улыбнулась нежности, неожиданно прорезавшейся в хриплом альте Ани Стальная Рука. Кузнечиха, нагнувшись, погладила собаку по голове — та перестала скулить и застучала хвостом по полу.
Великанша выпрямилась и сердито глянула на обоих мужчин — ее светлые глаза казались еще пронзительнее по контрасту с лоснящейся черной кожей. Стукнув кулаком по столу, она поднялась на ноги, от чего подсвечники заколебались и кружки задребезжали.
— Вы двое способны спорить до Последнего Звездопада!
Лазоро качнулся обратно к столу и в насмешливом ужасе закрыл голову руками, а Степан только посмотрел на Аню с полнейшей невозмутимостью на круглом пухлом лице.
— Третий ребенок принадлежит Дому Феррика, — продолжала Аня. — Мы получим его быстрее, если решим в пользу Ацтланов и поделим близнецов, но тогда с тазуроями объединятся Комори, и вражеское войско будет больше, чем в случае обратного решения. — Она посмотрела на Лондри. — Подумай, Ваше Величество: стоит ли идти на риск ради того, чтобы побыстрее завладеть плодоносной женщиной?
— Наши шпионы доносят, что у нее слабое здоровье, — вставил Лазоро. — Ждать опасно.
Двойня. Тошнота подкатила к горлу, и это решило вопрос, но не успела Лондри высказаться, из коридора донесся новый звук.
Топ-шшш. Топ-шшш. По мере приближения к этим ритмическим шумам добавилось хриплое ворчание.
Дверная портьера у пола выпятилась, и показалось голое существо, среднего рода, белое, как альбинос, — оно скакало на четвереньках к столу, словно здоровенная лягушка. Это был человек, но никто не сумел бы определить его пол, если бы таковой даже имелся. Тупая физиономия казалась еще менее выразительной, чем у мертвеца.
Оно остановилось за столом Лондри, и она повернулась к нему — ей не хотелось на него смотреть, но если бы она этого не сделала, оно могло бы коснуться ее.
— Оракул... оракул... оракул, — пропищало существо тонким голосом, пуская слюну с толстых багровых губ. Его розовые глаза гноились. — Щури... Щури... Щури.
Лондри отпрянула, а оно подступило еще ближе, лепеча свою бессмыслицу. Аня подошла, успокаивающе положив королеве на затылок тяжелую мозолистую руку, и отпихнула урода ногой.
— Убирайся, ты, недоделок! — с отвращением отчеканила она, употребив самое сильное на Геенне ругательное слово. — Скажи своему хозяину, что мы придем, и пусть не посылает тебя больше.
Существо повернулось и зашлепало к двери, завывая на ходу:
— Больно... больно... больно.
Лондри заметила, что Степан, единственный изолят среди них, охвачен ужасом — остальным, рожденным и выросшим на Геенне, стало всего лишь не по себе.
В Тысяче Солнц таких красавцев нет. Там они ни к чему.
— Ты в порядке? — спросила Аня. — Это можно и отложить.
Лондри потрясла головой.
— Ничего. — Ее голос дрожал. Мать никогда не говорила ей об этом, и ее внезапная смерть помешала Лондри узнать, каким образом ссыльный фанист, живущий глубоко в подвалах замка, поддерживает связь с домом Феррика. Лондри знала только, что мать всегда шла к нему, когда бы он ни позвал.
Она поднялась с места.
— Это еще раз доказывает, насколько важны для нас пастбища Щури. Давайте покончим с этим.
* * *
«САМЕДИ»
— Ой-ой-ой! Прогони-ка еще раз! — Хохот остальных, собравшихся на мостике «Самеди», почти заглушил стонущий от смеха голос Кедра Файва.
— Не могу больше. — Сандайвер не успевала утирать слезы с раскосых зеленых глаз. — Надо передать это по гиперсвязи — Братству точно понравится. — Она повалилась на пульт, задыхаясь от смеха и тряся своей серебристой гривой.
— Погоди передавать. У меня идея. — Моб, обнажив в ухмылке подпиленные красные зубы, застучала по клавишам своего пульта.
Хестик ударом кулака перемотал запись. Тат Омбрик обратила взгляд на большой видеоэкран — ей было смешно, но она почему-то чувствовала себя виноватой.
Перед рифтерами снова предстали Панарх и его советники, старые, в серой тюремной одежде, которую Эммет Быстрорук, капитан «Самеди», не позволял им стирать. Они сидели за своим голым столом и ели. Тат подалась вперед, пытаясь разобрать, о чем они говорят. Они так быстро произносили слова своими певучими голосами, что трудно было уловить смысл.
В этот момент гравиторы без предупреждения отключились, и заключенные взмыли со своих скамеек, цепляясь за что попало. Пища из полных ложек и жидкость из стаканов собралась в шарики, тут же испачкавшие нескольких человек.
Старики сталкивались друг с другом, беспомощно суча руками и ногами. Тут Сандайвер снова врубила гравиторы, и все хлопнулись вниз, а еда, которая еще не успела размазаться по стенам и переборкам, полетела на них.
— Гляньте на этого, лысого, — стонал Хестик. — Плюхнулся прямо на косую старуху. «Хочешь меня?» — пропищал он дрожащим старческим голосом.
Мостик снова зареготал, кроме Моб, занятой своим делом, и Тат, которая только улыбалась.
Она отвернулась, увидев старушку на полу, которая прижимала к груди сломанную руку, и попыталась подавить нехорошее чувство, твердя себе, что этим чистюлям все равно скоро конец. Моррийона Моб и Хестик решили больше не задевать: когда-нибудь его должарский хозяин может узнать, что они делают, и никому не известно, как он тогда отреагирует. Это, конечно, корабль Быстрорука... но вряд ли даже Быстрорук вправе отдавать приказы Анарису ахриш-Эсабиану, сыну и наследнику Джеррода Эсабиана.
Тат посмотрела на свои маленькие, короткопалые руки, лежащие на пульте. Моб и Хестик любят пошутить, пока Быстрорук спит, — чем злее шутка, тем лучше; и если бы они не убедились, что с чистюлями можно вытворять все что угодно, они переключились бы на других, вроде Тат, слишком слабых, чтобы защитить себя или найти себе заступника. Тат, самая маленькая из всего экипажа, заново ощутила двойственность своего положения на мостике: здесь ее кузены ей ничем не помогут.
— Давайте поглядим, что будет дальше, — сказала Моб, оскалив свои драконовские зубы, и экран показал то, что имиджеры снимали в текущий момент.
Чистюли поднялись и кое-как привели себя в порядок с помощью того скудного белья, которое им выдавал Быстрорук. Большой старикан склонился над маленькой женщиной, пытаясь забинтовать ей руку полосками, оторванными от простыни.
Внезапно все они уставились в одну точку, тревожно замерев. Одни скривились в отвращении, другие остались невозмутимыми. Моб, протянув руку к пульту Сандайвер, снова отключила гравиторы, и в комнату хлынуло омерзительное бурое вещество.
Кедр Файв так и взвыл, молотя по спинке кресла.
— Ты заткнула им нужник!
Стены затряслись от нового взрыва хохота. «Может, проклятые должарианцы тоже смотрят на это и смеются», — подумала Тат. Никто не знал точно, как они запрограммировали имиджеры; все полагали, что Моррийон за ними шпионит, но не знали, до какой степени. Поднявшись на борт, он чуть ли не первым делом зарезервировал огромный блок корабельных компьютеров для личного пользования, и никто пока не сумел взломать его код. Тат постоянно работала над этим по приказу Быстрорука, который хотел знать, какие из функций корабля контролируются должарианцами.
«Ты бори, — заявил ей Быстрорук, — и здорово сечешь в системотехнике. Давай-ка расколи этого поганого зин-червяка».
Тат только кивнула в ответ, не сказав, что Моррийон принадлежит к Последнему Поколению. Тот, кто пережил селекцию, чистки и жестокую муштру, которую проходят, чтобы служить потом должарским господам, сечет в системотехнике на порядок лучше, чем она.
Снова взглянув на экран, она отвела глаза. Желчь подступила к ее горлу: легко представить, как воняет сейчас в той комнате.
Позади нее Хестик корчился в судорогах, Сандайвер вытирала глаза, а Кедр Файв и Моб упивались каждой отвратительной деталью. Они до того увлеклись, что не слышали шипения двери и тяжелой поступи вошедших.
Тат съежилась с бьющимся сердцем. Ее отец бежал с Бори, когда она была еще маленькая, как раз перед тем, как панархисты одержали победу над Эсабианом, но она до сих пор испытывала ужас при виде должарианца; а сейчас на мостик вошли двое громадных, одетых в черное тарканцев из личной охраны Анариса.
Настала тишина. На Кедра Файва напала икота, а тарканцы двинулись к Моб.
Она вскочила, оскалив зубы и выхватив нож, но тарканец отбил ее руку в сторону и сгреб Моб за грудки. При всей ее величине он легко оторвал ее от пола, а второй в это время схватил за руку Сандайвер.
— Да иду, иду, — сказала она, поднимаясь. — Какие проблемы?
Тарканцы молчали. Тат не была даже уверена, понимают ли они уни. Так, молча, они и вышли, клацая сапогами по палубе, — один тащил задыхающуюся, сыплющую руганью Моб, другой тянул за собой Сандайвер несколько быстрее, чем ей было желательно.
Дверь за ними закрылась, и на видеоэкране стало видно, что гравиторы включились снова, и Тат заметила, что на пульте Сандайвер зажегся соответствующий зеленый огонек. «Интересно, — подумала она. — Значит, я была права: они имеют доступ к корабельным функциям». Она продолжала думать над этим, глядя, как несколько должарианцев в сером выводят заключенных из загаженной комнаты.
Миг спустя на экране появились тарканцы. Моб поникла, не подавая признаков жизни, и кровь струилась у нее изо рта. Волосы Сандайвер стояли дыбом вокруг лица, которое даже злость не лишала красоты. Она даже умудрилась принять вызывающую позу. Тут в отсек без предупреждения вошел сам Анарис, еще выше ростом, чем тарканцы, с лицом, точно у скульптуры какого-нибудь древнего короля-воителя. Тат съежилась еще больше, хотя видела его только на экране.
— Заключенные должны прибыть на Геенну живыми и невредимыми, — сказал он на своем неправдоподобно чистом уни. Он говорил в точности как чистюли. С легкой улыбкой он кивнул на тряпки и щетки, сваленные на пол солдатом в серой форме. — Когда помещение снова станет обитаемым, мы продолжим обсуждение этого вопроса.
Тарканцы отпустили женщин и вышли, закрыв за собой дверь. Сандайвер скрючилась в приступе рвоты. Моб привалилась к столу, не обращая внимания на зеленовато-коричневую жижу, в которой сидела.
Хестик хотел выключить экран — и не смог.
Оставшиеся на мостке переглянулись и в полном молчании стали смотреть, как обе женщины принялись за уборку — другие склонились над своими пультами, чтобы этого не видеть.
* * *
Моррийон убрал звук на мониторе, подключенном к мостику, — пусть теперь ждет своей очереди. На своем личном экране он с удовольствием наблюдал, как драко и ее подружка соскребают дерьмо со стен, и подумывал, не запустить ли вирус в систему тианьги — пусть время от времени подает им в каюты гнилостный запашок, чтобы помнили.
Он с сожалением отказался от этой идеи и занес весь процесс уборки в свой личный файл. Мысль, конечно, заманчивая, но потом они заставят каких-нибудь бедолаг поменяться с ними каютами; он охотно бы выкинул в космос всю рифтерскую сволочь с этого корабля, но некоторые из них куда хуже других.
Он никогда бы не достиг таких высот, если бы работал грубо. Довольно будет и того, что они найдут в системе этот закодированный файл — они будут знать, что в нем содержится, как и то, что Моррийон в любое время может показать это по гиперсвязи. Это подрежет драконихе крылья: быть опозоренным публично для драко хуже смерти.
Что до этой паршивки с серебряными волосами... Он забарабанил ногтями по краю пульта, с обновленной яростью вспоминая, что вытворяли с ним эти рифтерши. Он знал, что это она побрызгала клерметом стену в ногах его койки, а потом подключила это место к энергосети. Он пошевелил ногами в башмаках: ожоги все еще болели. И она с тем прыщавым гадом, навигатором Хестиком, запустила пласфага в его тианьги, отчего его простыни превратились в мерзкую розовую слизь.
Но между рифтерами нет единства. Моррийон, улыбаясь, зашагал по каюте. Разумеется, он никогда не скажет Анарису об этой тихой войне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65