– Да! – ответили Клифф и Глод хором.
– А, – сказала Сьюзан. – Лавка этого сорта.
– Я знал, что ее там не было, – заявил Глод. – Разве я не говорил, что ее там не было? Я сказал: ее там не было. Я сказал, что она сверхестественная.
– Я думал, это значит – длинная, – заметил Асфальт.
Клифф раскрыл ладонь.
– Снег перестал, – сообщил он.
– Я выкинул эту штуковину в ущелье, – сказал Бадди. – Я… мне она больше не нужна. Она, должно быть, разлетелась в щепки.
– Нет, – сказала Сьюзан. – Это не то, что можно…
– Облака… они стали какие-то сверхестественные, – сказал Глод, глядя вверх.
– Что, длинные? – спросил Асфальт.
Они все почувствовали это… ощущение, как будто стена, окружающая мир, исчезла. Воздух загудел.
– А теперь что это такое? – спросил Асфальт, когда они инстинктивно сбились вместе.
– Ты должен знать, – заметил Глод. – Ну, ты же везде побывал, все повидал.
Сверкнула белая вспышка. А затем сам воздух стал светом – белым, как лунный и ярким, как солнечный. Возник звук, подобный реву миллионов голосов.
И сказал: Дайте мне показать вам, кто я. Я – музыка.

Сумкоротый зажег каретные фонари.
– Пошевеливайся, парень! – заорал мистер Клит. – Мы же хотели поймать их, ты забыл? Хат. Хат. Хат.
– Не понимаю, какой в этом смысл теперь, когда они сбежали, – проворчал Сумкоротый, заскакивая в экипаж, когда мистер Клит хлестнул лошадей. – Я хочу сказать – они ведь удрали отсюда. А нам больше ничего от них надо и не надо, разве не так?
– Нет! Ты же видел их. Они – это… это душа всех этих безобразий, – сказал Клит. – Мы не можем допустить, чтобы подобное повторилось.
Сумкоротый смотрел в сторону. Уже не первый раз он думал о том, что мистер Клит никогда не играл в составе оркестра и что вдобавок он из тех, кто выстраивает свое персональное пылающее безумие из сумасшедших и горячих частей.
Сумкоротый не имел ничего против фокстрота на пальцах или черепномозгового фанданго, но он никого не убивал, по крайней мере специально. Сумкоротый предполагал, что и у него есть душа, возможно, с прорехами и слегка обтрепанная по краям, и лелеял надежду, что в свое время бог Рег подыщет ему местечко в небесном оркестре. Если вы убийца, на хороший hmqrpslemr расчитывать не приходиться. Скорее всего, вам достанется какой-нибудь альт.
– Как насчет того, чтобы бросить это дело? – спросил он. – В смысле, они все равно не вернутся…
– Заткнись!
– Но в этом же нет никакого смысла…
Лошади шарахнулись в сторону. Карета содрогнулась. Нечто размытое пронеслось мимо, оставив за собой полосу голубых огоньков, которые еще некоторое время тлели, а потом погасли.

Смерть предполагал, что в какой-то момент ему придется остановиться. Однако его глодало неприятное подозрение, что в той темной энциклопедии, в которой говориться о призрачных машинах, слово «тормозить» встречается не чаще понятия «безопасная езда». Совсем не в их природе останавливаться каким-то образом, кроме как при трагических обстоятельствах в конце третьего куплета.
В этом была главная сложность с Музыкой Рока – она норовила переделать все на свой собственный особый манер.
Очень медленно, продолжая вращаться, переднее колесо оторвалось от земли.

Абсолютная тьма заполняла вселенную.
И голос рек:
– Это ты, Клифф?
– Угу.
– Хорошо. Это я – Глод?
– Угу. По голосу похоже на тебя.
– Асфальт?
– Тут.
– Бадди?
– Глод?
– И… э-э-э… леди в черном?
– Да?
– Вы знаете, где мы, мисс?
Тверди под ними не было. Однако у Сьюзан не возникало ощущения полета. Она просто стояла. Тот факт, что она стояла ни на чем, не имел особого значения. Она никуда не падала потому, что здесь падать было некуда – или неоткуда.
Она никогда не интересовалась географией, но у нее было сильное подозрение, что это место не найти ни в одном атласе.
– Я не знаю, где находяться наши тела, – осторожно высказалась она.
– О, хорошо, – сказал голос Глода. – Правда? Я здесь, но мы не знаем, где мое тело. А как насчет моих денег?
Из тьмы донесся легкий звук шагов. Они приближались осторожно и не спеша. И остановились.
Голос произнес:
– Раз. Раз. Раз, два. Раз, два.
И опять раздались шаги, теперь удаляющиеся.
Чуть погодя раздался другой голос:
– Раз два три четыре…
И стала вселенная.
Было бы неправильно назвать это Большим Взрывом. Это был просто какой-то шум, и этот шум порождал еще больший шум и целый космос, полный случайных частиц. Материя была порождена взрывом, может быть, и хаотически, но звучащим, безусловно, как аккорд. Аккорд предельной мощи.
Все сущее устремилось вовне в ослепительной вспышке, в которой, будто ископаемые наоборот, содержались зерна всех вещей, которым предстоит возникнуть и существовать.
И, крутясь в разбегающихся облаках, явилась первая дикая живая музыка.
Она имела форму. Импульс. Ритм. Бит. Вы могли бы танцевать под нее.
Все, что угодно.
Голос прямо в голове Сьюзан произнес:
Я никогда не умру.
Сьюзан спросила вслух:
– Ты присутствуешь понемногу во всем живущем?
Да. Я сердечный ритм. Потаенный ритм.
Она все еще не видела остальных. Свет струился мимо нее.
– Но он выбросил гитару.
Я хотела, чтобы он жил для меня.
– Ты хотела, чтобы он погиб для тебя! В горящей повозке!
А в чем разница? Ему все равно умирать. Но умереть в музыке… Люди будут вечно помнить песни, которые ему без меня было не спеть. И это величайшие песни из когда-либо звучавших.
Жить моментом.
А потом жить вечно. Не угасая.
– Верни нас назад!
Ты никуда и не исчезала.
Она сморгнула. Она все так же стояла на дороге. Воздух мерцал и потрескивал и был полон мокрого снега.
Она оглянулась и посмотрела прямо в искаженное ужасом лицо Бадди.
– Нам нужно убираться отсюда…
Он поднял руку. Она была прозрачна.
Клифф почти растворился. Глод пытался ухватить ручку сумки, но его пальцы проходили сквозь нее. На его лице отпечатался ужас смерти или, может быть, нищеты.
Сьюзан закричала:
– Он вышвырнул тебя прочь! Так не честно!

Пронзительно-голубой свет мчался по дороге. Ни одна повозка не могла двигаться так быстро.
Разносящийся окрест рев был подобен воплям верблюда, только что узревшего два кирпича.
Свет достиг поворота, его занесло, шмякнуло о валун и вышвырнуло в ущелье.
Времени хватило ровно на то, чтобы глухой голос произнес:
– А, Б…
…прежде чем он врезался в дальнюю стену в одном огромном, разлетевшемся во все стороны кольце огня. Кости, крутясь, полетели вниз, в речное русло, где и упокоились.

Сьюзан, держа косу наготове, поворачивалась из стороны в сторону. Но музыка была разлита в воздухе, у нее не было души, которую можно поразить.
Ты, конечно, можешь сказать вселенной: это не честно. А вселенная ответит: Да? Извиняюсь.
Ты можешь спасать людей.
Ты можешь шнырять по трещинам во времени. Но рано или поздно что-то щелкает пальцами и говорит: нет, вот это должно идти вот таким путем. Позволь показать тебе, каким. Вот так развиваются легенды.
Она потянулась к Бадди и попыталась взять его за руку. Она еще могла чувствовать ее, но только как холод.
– Ты слышишь меня?! – крикнула она, пытаясь заглушить торжествующие аккорды.
Он кивнул.
– Это как легенда! И она продолжается! Я не могу остановить ее! Как мне убить музыку?
Она подбежала к краю пропасти. Пламя ключом било из повозки. Они не могли покинуть ее. Они должны быть там.
– Я не смогла остановить это! Так не честно!
Она воздела сжатые кулаки.
– Дедушка!!!

Голубые огоньки прерывисто затрепетали на камнях сухого речного русла. Маленькая фаланга пальца покатилась по гальке и достигла другой кости, чуть большей по размеру.
Третья кость перепрыгнула через камень и присоединилась к ним. Между камней поднялась суета и пригоршня маленьких белых штучек прыгала и скакала до тех пор, пока рука с выставленным указательным пальцем не поднялась вверх. За этим последовала серия более глубоких, гулких стуков, с которыми штуковины побольше соединялись во мраке одна с другой.

– Я хотела как лучше! – кричала Сьюзан. – Чего хорошего быть Смертью, если ты все время должна следовать идиотским правилам?
– ВЕРНИ ИХ НАЗАД.
Когда Сьюзан развернулась, кость стопы выскочила откуда-то из грязи и шмыгнула под плащ Смерти.
Он потянулся к Сьюзан выхватил у нее косу и, в одно движение, крутанул косу над головой и обрушил ее на камень. Лезвие разлетелось вдребезги.
Он наклонился и поднял один из осколков. Тот замерцал в его пальцах, как крохотная звездочка из голубого льда.
– ЭТО НЕ БЫЛО ПРОСЬБОЙ.
Когда музыка ответила, снежинки заплясали в воздухе.
Ты не можешь убить меня.
Смерть сунул руку под плащ и извлек гитару. Она развалилась на части, но это было неважно – ее форма мерцала в воздухе. Струны сияли.
Он принял стойку, за которую Грохт отдал бы жизнь, и воздел руку.
Осколок сверкнул в его пальцах. Если бы свет издавал звуки, он бы ослепительно зазвенел.
Он хотел стать величайшим музыкантом в мире. Все свершилось по закону.
Судьбу не изменить.
Впервые Смерть не казался улыбающимся.
Он обрушил руку на струны.
Не раздалось ни звука.
Это было прекращение звука, конец шума, который, как осознала теперь Сьюзан, она слышала постоянно. Все время. Всю ее жизнь. Звук из тех, которые вы не замечаете, пока они не смолкнут…
Струны были неподвижны.
Бывают миллионы аккордов. Бывают миллионы чисел. Но все позабыли об одной – о нуле. Но числа без нуля – это не более чем арифметика. Без пустого аккорда музыка – это просто шум.
Смерть сыграл пустой аккорд.
Бит замедлился. И начал ослабевать. Вселенная – каждый ее атом – завертелась.
Но скоро вращение закончится и танцорам придется оглядеться вокруг и задуматься – что делать дальше?
Не время для ЭТОГО!!! Играй еще!
– Я НЕ УМЕЮ.
Он кивнул на Бадди.
– ЗАТО УМЕЕТ ОН.
Он кинул гитару Бадди. Она пролетела прямо сквозь него. Сьюзан бросилась к ней, подхватила и подняла вверх.
– Ты должен взять ее! Должен играть! Должен начать музыку снова!
Она с жаром ударила по струнам. Бадди содрогнулся.
– Ну пожалуйста, – крикнула она. – Не исчезай!
Он попытался схатить гитару, но остался стоять, глядя на нее так, как будто никогда раньше не видел.
– Что произойдет, если он не станет играть? – спросил Глод.
– Вы все погибнете в ущелье!
– И ТОГДА, – сказал Смерть, – МУЗЫКА УМРЕТ. И ТАНЕЦ ЗАКОНЧИТСЯ. ТАНЕЦ ВООБЩЕ.
Призрачный гном кашлянул.
– Но нам заплатят за этот номер, верно? – спросил он.
– ТЫ ПОЛУЧИШЬ ВСЕЛЕННУЮ.
– Пиво бесплатно?
Бадди прижал гитару к себе. Его глаза нашли глаза Сьюзан.
Он поднял руку и заиграл. Один-единственный аккорд прозвенел над ущельем и отразился от дальней стены странными отзвуками.
– СПАСИБО, – сказал Смерть. Он шагнул вперед и забрал гитару.
Неожиданно развернувшись, он хрястнул ею о камень. Струны лопнули и что-то со страшной скоростью умчалось вверх, к снегу и звездам.
Смерть рассматривал обломки с некоторым удовлетворением.
– ТАКОВА ТЕПЕРЬ МУЗЫКА РОКА.
И щелкнул пальцами.

Над Анк-Морпорком взошла луна.
Парк был пуст. Серебристый свет озарял руины сцены, грязь и полусъеденные сосиски, которые отмечали места скопления публики. Там и сям он высвечивал разбитые звуколовки.
Через некоторое время некий участок грязи уселся, роняя грязь.
– Грохт? Джимбо? Подонок? – позвал он.
– Это ты, Простак? – отозвалась печальная фигура, свисающая с одной из уцелевших балок сцены.
Грязь выковырнула немного грязи из ушей.
– Отлично. А где Подонок?
– По-моему, они закинули его в озеро.
– Грохт жив?
Тяжкий вздох донесся из-под груды обломков.
– Какая жалость, – произнес Простак с чувством.
Смутный силуэт, хлюпая, выдвинулся из мрака. Грохт наполовину выполз, наполовину вывалился из развалин.
– Но фы долфны прифнать, – зашепелявил он, поскольку на какой-то стадии представления гитара угодила ему в зубы, – фто эфо была Муфыка Вока…
– Ну ладно, – заявил Джимбо, съезжая со своего столба. – Но в следующий раз, благодарю покорно – я лучше займусь сексом и наркотой.
– Папа сказал, что убьет меня, если поймает на наркотиках, – проговорил Простак.
– Это твои мозги под наркотой… – сказал Джимбо. – Нет, это твои мозги, Подонок, вот под этой грудой.
– О, отлично! Спасибо!
– Прямо сейчас в самый раз пришлось бы болеутоляющее.
Чуть ближе к озеру груда мешковины вдруг расползлась по сторонам.
– Аркканцлер?
– Да, мистер Стиббонс?
– Кто-то растоптал мою шляпу.
– Ну и что?
– Но она все еще у меня на голове.
Ридкулли уселся, преодолевая ломоту в костях.
– Пошли отсюда, парень, – сказал он. – Пошли домой. Не думаю, что меня еще хоть как-то интересует музыка. Это мир герца.

Карета тряслась по продуваемой ветрами горной дороге. Мистер Клит, стоя на ящике, нахлестывал лошадей. Сумкоротый нетвердо держался на ногах. Край утеса был так близок, что он мог бы заглянуть прямо во тьму ущелья.
– Я сыт по горло всем этим! – заорал он и попытался схватится за вожжи.
– Прекрати! Так мы их никогда не догоним! – крикнул Клит.
– Ну и что? Мне нравится их музыка!
Клит обернулся. Его лицо страшно исказилось.
– Предатель!
Рукоятка кнута угодила Сумкоротому в область желудка. Тот отшатнулся назад, зацепился ногой за борт повозки и полетел вниз.
Его отчаянно загребающая воздух рука вдруг наткнулась в темноте на что-то, напоминающее тонкую ветку, и вцепилась в нее. Он раскачивался над бездной, пока не нащупал ногой зацепку на утесе, а другой рукой – обломок столба от ограды.
Он успел заметить, что телега несется по прямой, в то время как дорога круто поворачивала. Он зажмурился и не открывал глаз до тех пор, пока последний вопль, треск и грохот не растаяли внизу. Он открыл их как раз чтобы успеть разглядеть горящее колесо, скачущее по дну каньона.
– Чтоб мне провалиться! – заметил он. – Как удачно, что здесь оказалась эта… эта… штуковина…
Он взглянул вверх. И еще выше.
– ДЕЙСТВИТЕЛЬНО УДАЧНО, РАЗВЕ НЕТ?

Мистер Клит сел среди обломков кареты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41