– Девять раз, вот сколько.
– И это срабатывало каждый раз, сэр?
– Как часы! Так что нечего волноваться. А ну-ка дорогу! Волшебники идут!

Городские ворота были настеж. Когда телега миновала их, Глод наклонился вперед.
– Мы не сразу поедем в Парк, – сказал он.
– Но мы же опаздываем, – сказал Асфальт.
– Это не займет много времени. Сначала отвези нас на улицу Искусных Ремесленников.
– Но это же на той сторое реки!
– Это очень важно. Нам надо кое-что там захватить.
Люди заполнили улицы. В этом не было ничего необычного, за исключением того, что все они двигались в одном направлении.
– А ты ложись-ка на дно телеги, – сказал Глод Бадди. – Нельзя допускать, чтобы молоденькие девушки обдирали с тебя одежду, слышишь, Бадди?…
Он оглянулся. Бадди опять спал.
– Если говорить обо мне… – начал Клифф.
– То у тебя только набедренная повязка, – договорил Глод.
– Ну, они бы могли сорвать ее, почему нет?
Телега пробиралась по улицам и наконец достигла улицы Искусных Ремесленников.
Это была улица маленьких лавочек. Здесь вы могли починить, изготовить, восстановить, скопировать и выковать все, что угодно. Горны полыхали за каждой дверью, плавильные печи дымили в каждом заднем дворе. Изготовители замысловатых яиц с часами внутри работали бок о бок с оружейниками. Столяры трудились по соседству с искусниками, которые вырезали из черного дерева столь тонкие фигурки, что в качестве пил им приходилось использовать оправленные в бронзу ножки кузнечиков. По крайней мере один из каждых четверых ремесленников изготавливал инструменты, которыми работали остальные трое. Лавки не просто упирались друг в друга – они частично пересекались, так что если плотник получал заказ на большущий стол, он прибегал к помощи доброжелательных соседей, чтобы получить необходимое для работы пространство, и пока он трудился над одним концом стола, другой его конец использовался в качестве верстака двумя ювелирами и гончаром. Здесь были лавки, где утром с вас могли снять мерку, а к вечеру вы уже получали полностью готовый кольчужный костюм и пару кольчужных штанов впридачу.
Телега остановилась у маленькой лавочки, Глод спрыгнул на землю и прошел внутрь. До Асфальта донеслись обрывки разговора:
– Сделал?
– А, это вы, мистер. Как снег на голову.
– Будет это играть? Я ведь говорил, что ты должен провести две недели в уединенной пещере под водопадом, прежде чем браться за это дело.
– Мистер, за такие деньги я постоял под дождем с куском замши на голове. И не говорите мне, что этого недостаточно для фолк-музыки.
Раздался приятный звук, который на секунду повис в воздухе, прежде чем исчезнуть в плотном перезвоне улицы.
– Мы договаривались на двадцать долларов, так?
– Это ты договаривался на двадцать, а я – на двадцать пять.
– Тогда погоди минутку.
Глод вышел наружу и кивнул Клиффу.
– Все правильно, – сказал он. – Сплюнь.
Клифф заворчал, но нащупал что-то у себя во рту.
Они услышали, как искусный ремесленник сказал:
– Что это за дерьмо?
– Коренной зуб. Должен стоить по крайней мере…
– Да, пожалуй.
Глод появился опять, на сей раз с сумкой, которую он засунул под скамью.
– Ну вот, – сказал он. – Вперед, в парк!

Они въехали в парк через одни из задних ворот. Или, по крайней мере, попытались въехать. Два тролля заступили им путь. Они были покрыты мраморным налетом, отличающим главных головорезов хризопразовой шайки. Единомышленников у Хризопраза не было. Большинство троллей не очень хорошо понимают, как это – единомыслить.
– Тут только для банд, – сказал один.
– Точно, точно, – сказал второй.
– Мы и есть Банда, – сказал Асфальт.
– Которая? – спросил первый тролль. – У меня тут список.
– Точно, точно.
– Мы Банда Рока, – сказал Клифф.
– Ха, это не вы. Я их видел. Там был такой парень, который светился, а когда он играл на гитаре, она делала: Вауауауауауауммммм иииии гнгнгнгн.
– Точно, точ…
Аккорд взвился из недр телеги.
Бадди вскочил на ноги с гитарой наперевес.
– Ого! – сказал первый тролль. – Потрясно! – Он порылся в набедренной повязке и извлек скомканый клочок бумаги. – Может напишешь здесь свое имя, а? Мой мальчонка, Глин, не поверит, что я встречал…
– Да, да, – ответил Бадди устало. – Давай сюда.
– Только не для меня, для моего мальчонки Глина, – объяснял тролль, в возбуждении переминаясь с ноги на ногу.
– Как пишется его имя?
– Неважно, он все равно не умеет читать.
– Слушайте, – сказал Глод, когда телега выехала на пространство за сценой. – Кто-то уже играет. Я говорю, мы…
Откуда ни возьмись, возник Достабль.
– Где вас носит? – спросил он. – Скоро ваш выход! Сразу после… Парней Из Леса. Ну, как все прошло? Асфальт, иди сюда.
Он увлек маленького тролля в полумрак под сценой.
– Ты привез мне деньги? – спросил он.
– Около трех тысяч…
– Не так громко!
– Да я же прошептал это, мистер Достабль.
Достабль тревожно оглянулся. В Анк-Морпорке не существовало такого понятия, как «шепот», если он включал в себя слово «тысяча»; люди слышали вас, даже если вы просто подумали о таких деньгах.
– Держи их у себя и не своди с них глаз, понял? У нас будет гораздо больше, прежде чем этот день кончится. Я отдам Хризопразу его семьсот, а остаток весь достан… – он поймал взгляд маленьких глаз-бусинок Асфальта и оборвал себя. – Конечно, тут еще эта амортизация… накладные расходы… реклама… исследования рынка… булочки… горчица… в общем, мне крупно повезет, если я выйду в ноль. На этом деле я практически себя без ножа зарезал.
– Да, мистер Достабль.
Асфальт устремил взор на сцену.
– Кто это играет, мистер Достабль?
– И тебя.
– Прошу прощения, мистер Достабль?
– Только они это пишут так: &Тебя, – сказал Достабль. Он немного расслабился и извлек сигару. – И не спрашивай меня – зачем. Номальные музыканты должны назваться как-то вроде Блонди и Его Веселые Трубадуры. Чем плохо?
– А вы не знаете, мистер Достабль?
– Это вообще не то, что я называю музыкой, – ответил Достабль. – Когда я был молодым парнем, у нас была правильная музыка с настоящими словами – «Лето лето наступает, пташечка поет ку-ку» и тому подобное.
Асфальт опять посмотрел на &Тебя.
– Ну, в этом есть ритм, под это можно танцевать, – сказал он. – Но они не тянут. Я хочу сказать, люди просто стоят и смотрят на них. Когда на сцене Банда, они ведут себя по-другому, мистер Достабль.
– Ты прав, – сказал Достабль. Он посмотрел на передний край сцены, где среди свечей выстроились в ряд музыколовки.
– Ты бы лучше пошел и предупредил их, чтобы они были готовы. Я вижу, эта шарашка исчерпала все свои идеи.

– Кхм. Бадди?
Бадди поднял глаза от гитары. Многие гитаристы здесь настраивали свои инструменты, и он вдруг понял, что никогда этого не делал. Как выяснилось, он просто не мог. Колки не двигались.
– Что такое?
– Кхм, – сказал Глод и неуверенно показал на Клиффа, который глуповато улыбнулся и достал из-за спины сумку.
– Это… ну, мы подумали… да, все мы, – сказал Глод. – Это… ну, в общем, мы сберегли ее, понимаешь, я помню, ты говорил, что починить ее нельзя, но в этом городе живут люди, которые способны буквально на все, так что мы поспрашивали тут и там, и мы знаем, как много она для тебя значит, а на улице Искусных Ремесленников нашелся один мужик, который сказал, что он думает, что справится, и это стоило Клиффу еще одного зуба, но так или иначе ты прав, мы на вершине музыкального бизнеса и это благодаря тебе, и мы знаем, что она для тебя значит, так что это вроде как подарок, давай, иди сюда и отдай ее ему.
Клифф, который опустил руку, когда предисловие начало затягиваться, протянул сумку озадаченному Бадди.
Голова Асфальта просунулась между кусков мешковины.
– Ребята, вам бы лучше идти на сцену, – сказал он. – Давай, пошли!
Бадди отложил гитару. Он раскрыл сумку и потянул за край материи, в которую был завернут подарок.
– Она настроена и все такое, – сказал Клиф ободряюще.
Когда последний виток материи упал на землю, арфа засверкала в лучах солнца.
– Они проделывают удивительные вещи с клеем и всякой дрянью, – сказал Клифф. – Я имею в виду, я помню, ты говорил, что в Лламедосе не осталось никого, кто мог бы ее починить. Но здесь же Анк-Морпорк. Здесь можно починить все, что угодно.
– Ну пожалуйста! – сказал Асфальт, вновь появляясь из мешковины. – Мистер Достабль говорит, вы уже должны быть там, они уже начали швыряться чем попало!
– Я не уверен насчет струн, – сказал Глод. – Но думаю, я не промахнулся. Звук… просто прелесть.
– Я… э… не знаю, что и сказать, – проговорил Бадди.
Толпа скандировала, словно била молотом о наковальню.
– Я… завоевал ее, – откуда-то издалека сказал Бадди. – Песней. Это была Сайони Бод Да. Я трудиллся над ней всю зиму. Все о том, что… о доме, понимаете. И как он удалляется от тебя. И деревья, и все прочее. Судьи былли очень… очень добры. Они сказалли, что к пятидесяти годам я смогу на самом делле понять музыку. – Он прижал арфу к себе.

Достабль продрался сквозь бардак за сценой и отыскал Асфальта.
– Ну, – спросил он. – И где они?
– Они просто сидят и разговаривают, мистер Достабль.
– Слушай, – сказал Достабль. – Слышишь эту толпу? Они жаждут Музыку Рока! И если они ее не получат… лучши бы им получить ее, так? Продлить ожидание и все такое – это правильно, но… Я желаю видеть их на сцене сию же секунду!

Бадди уставился на свои пальцы. Затем, побледнев, он окинул взглядом другие банды, толкущиеся вокруг.
– Ты! Вот ты, с гитарой… – воззвал он хрипло.
– Я, сэр?
– Дай ее сюда!
Каждая банда в Анк-Морпорке с момента своего возникновения испытывала к Банде Рока священный трепет. Гитарист отдал свой иснтрумент с тем же чувством, с каким верующий передает для освящения предмет культа.
Бадди осмотрел ее. Это была одна из лучших гитар мистера Видауна.
Он взял аккорд.
Звук был такой, какой издал бы свинец, если бы вы вздумали изготовить из него струны.
– Ладно, ребята, в чем дело? – спросил Достабль, вырастая перед ними. – Там шесть тысяч ушей ждут чтобы их наполнили музыкой, а вы почему-то сидите здесь.
Бадди сунул гитару владельцу и поднял за ремень свою. Он сыграл несколько нот, которые рассыпались в воздухе серебрянными колокольчиками.
– А на этой могу, – сказал он. – О да.
– Верно, а теперь бери ее и идем играть, – сказал Достабль.
– Кто-нибудь еще, дайте мне гитару!
Музыканты, отпихивая друг друга, кинулись к нему с инструментами. Он не глядя взял пару и потренькал на них. Звуки были не просто безжизненными. Сказать так – значит сильно им польстить.

Представители Гильдии Музыкантов старались остоять пятачок у самой сцены при помощи несложной стратегии – колошматя почем зря всех посягающих на него.
Мистер Клит сердито таращился на сцену.
– Я не понимаю, – бурчал он. – Это отвратительно. Это однообразно. Это же просто шум. Что они находят в этом хорошего?
Сумкоротый, который уже два раза подавлял в себе желание затопать ногой в такт, сказал:
– Мы еще не слышали главной банды. Э-э-э. Вы уверены, что вы хотите…
– Мы с своем праве, – отрезал мистер Клит. Он оглянулся на орущую толпу.
– Где-то тут был продавец хот-догов. Кто-нибудь еще желает хот-дог? – представители Гильдии кивнули. – Это хот-дог? Тогда три хот-до…
Публика разразилась приветствиями. И не так, как слушатели обычно приветствуют исполнителей, когда аплодисменты зарождаются в одном конце и постепенно распространяются повсюду, но взорвалась вся одновременно, вопя в один голос.
Клифф, согнувшись, проковылял на сцену. Он подошел к своим камням и уселся, безрадостно глядя за кулисы. За ним появился Глод, щурясь от яркого света.
И это, вроде бы, было все. Глод повернулся и сказал что-то, неслышное за шумом и остался стоять с неловким видом.
На сцену поднялся Бадди, слегка покачнувшись, как будто его пихнули.
Вплоть до этого момента мистер Клит считал, что толпа оглушительно орет. Теперь он понял, что это было неразборчивое бормотание в сравнении с тем, что разразилось теперь. И становилось все громче и громче, пока юноша стоял, слегка склонив голову.
– Но он ведь ничего не делает! – заорал мистер Клит в ухо Сумкоротому.
– Чего они так радуются тому, что он ничего не делает?!
– Не могу сказать, сэр, – ответил Сумкоротый.
Он посмотрел вокруг на сияющие, сосредоточенные, голодные лица, чувствуя себя как атеист, случайно забредший на радение.
Аплодисменты начали стихать, но возобновились с новой силой, когда Бадди поднял руку к грифу гитары.
– Он ничего не делает! – завизжал мистер Клит.
– Он пытается наколоть нас, сэр, – проревел Сумкоротый. – Мы не можем обвинить его в исполнении музыки вне Гильдии, если он и не играет.
Бадди поднял глаза.
Он уставился на публику так пристально, что мистер Клит невольно вытянул шею, пытаясь разглядеть, куда же смотрит этот ужасный парень.
Это было ничто. Небольшой его клочок распологался перед сценой чуть правее от них. Люди сбились в плотную массу по всему полю, за исключением этого клочка нетронутой травы прямо перед сценой. Он, казалось, и приковал к себе внимание Бадди.
– Ухухуху…
Клит прижал руки к ушам, но мошь приветственных криков пробудил эхо в самой его голове.
А затем, очень плавно, слой за слоем, они стихли и превратились в звук, который издают несколько тысяч очень тихо стоящих людей и который, как показалось Сумкоротому, был куда опасней всего предыдущего.

Глод взглянул на Клиффа, Клифф состроил в ответ рожу.
Бадди так и стоял, уставившись на публику.
Если он так и не заиграет, подумал Глод, тогда это придется сделать нам.
Он прошипел Асфальту, который притаился поблизости:
– Телега наготове?
– Да, мистер Глод.
– Ты заправил лошадей овсом?
– В точности как вы велели, мистер Глод.
– Хорошо.
Тишина стала бархатной. И приобрела засасывающее свойство тишины, которую можно найти в кабинете Патриция, в святых местах и на дне глубоких каньонов, и которая вызывает в человеке неудержимое желание заорать, или запеть, или выкрикнуть свое имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41