– Типа того, – сказал Простак.
– В смысле – типа того?
– Типа кожи. Я ходил в сыромятню на дороге Федры, кожа у них там – ништяк, но маленько… попахивает…
– Нормально, сегодня ночью с них и начнем. А как насчет тех леопардовых лосин, Подонок? Может, помнишь, мы решили, что леопардовые лосины – это мысль?
Неясное беспокойство промелькнуло на лице Подонка.
– Вроде достал, – ответил от.
– Ты или достал их, или не достал, – сказал Грохт.
– Угу, но они вроде как… – сказал Подонок. – Слушай, я не нашел магазин, в котором про такое вообще слышали, но, э-э-э… ты помнишь, на прошлой неделе тут был цирк, ну, я поговорил с одним мужиком в высокой шляпе, поторговался там и…
– Подонок, – сказал Грохт спокойно. – Что ты купил?
– Посмотри на это так, – сказал Подонок, потея. – Это типа леопардовых лосин, леопардовой майки и леопардовой шляпы.
– Подонок, – сказал Грохт обреченно. – Ты что, купил леопарда?
– Типа леопарда, да.
– О, черт побери…
– Но это же чистый подарок, за двенадцать долларов всего, – сказал Подонок. – В основном он в полном порядке, сказал тот мужик.
– А чего же он от него избавился тогда? – спросил Грохт.
– Он вроде как глухой. Не слышит укротителя, так он сказал.
– Не очень-то это хорошо.
– Не вижу, почему не хорошо. Лосины и не должны тебя слышать.
– МЕЛОЧИ НЕ НАЙДЕТСЯ, МОЛОДОЙ ГОСПОДИН?
– Отвали, дед, – отозвался Грохт.
– СЧАСТЬЯ ВАМ, МОЛОДОЙ ГОСПОДИН.
– Слишком много нынче развелось нищих, так мой отец говорит, – сказал Грохт, когда они отвалили. – Говорит, Гильдия Нищих должна что-то с этим сделать.
– Да, но все нищие – члены Гильдии, – сказал Джимбо.
– Ну, тогда они не должны позволять такому количеству вступать в Гильдию.
– Да, но это все же лучше, чем болтаться по улицам.
Подонок, который проявлял наименьшую мозговую активность в группе, недостаточную, чтобы замечать внешний мир, тащился сзади. У него было неприятное чувство, будто он прошелся по чьей-то могиле.
– Этот выглядит каким-то совсем тощим, – пробормотал он.
Остальные не обратили на него внимания. Разговор вернулся в прежнее русло.
– Я сыт по горло «Подпольной Материей», – заявил Джимбо. – Дурацкое название.
– Правда, страшно тощий, – сказал Подонок. Он похлопал себя по карманам.
– Ага, мне больше всего нравилось, когда мы были «Те, Кого», – сказал Простак.
– Мы же были «Теми, Кого» всего полчаса,[Note 30 - Безусловно, насыщенные грамматическими изысканиями полчаса.] – напомнил Грохт. – Вчера. Между тем, как мы побыли «Кляксами» и стали «Свинцовым Баллоном», помнишь?
Подонок обнаружил десятипенсовик и повернул назад.
– Должно быть какое-нибудь хорошее название, – сказал Джимбо. – Могу поспорить, мы сразу поймем, что это самое оно, как только увидим.
– Точно. Мы остановимся на том названии, насчет которого мы не начнем спорить через десять минут после того, как его придумаем, – сказал Грохт. – Мы не сделаем карьеры, если люди не будут знать, кто мы есть.
– Мистер Достабль сказал, что это так и есть, – сообщил Джимбо.
– Это тебе, старик, – сказал Подонок, вернувшись на улицу.
– БЛАГОДАРЮ, – ответил благодарный Смерть.
Подонок догнал остальных, которые вернулись к обсуждению леопарда со слуховыми проблемами.
– Куда ты дел его, Подонок? – спросил Грохт.
– Ну, понимаешь, типа, в твоей спальне…
– Как убивают леопардов? – спросил Простак.
– Есть идея! – мрачно сказал Грохт. – Мы позволим ему подавиться насмерть Подонком.

Ворон изучил часы в холле с умудренным видом понимающего толк в добротной бутафории.
Как заметила Сьюзан, они были не столько маленькими, сколько пространственно искаженными; они выглядели небольшими, но в то же время как что-то огромное, видимое издалека, и в том и в другом случае мозг напоминал глазам, что они ошибаются.
Но сейчас ворон разглядывал их в упор. Они были сработаны из какого-то темного, почерневшего от времени дерева. Был у них и маятник, который медленно раскачивался.
Стрелок у часов не было.
– Впечталяюще, – признал ворон. – Лезвие косы на маятнике. Премилый штрих. Очень готично. Никто не смог бы подумать, глядя на эти часы, что…
– ПИСК!
– Ну хорошо, хорошо, я иду, – ворон перелетел на узорчатый дверной косяк. В орнаменте преобладали черепно-костяные мотивы.
– Великолепный вкус, – сказал он.
– ПИСК. ПИСК.
– Ну, водопровод может проложить кто угодно, я полагаю, – сказал ворон.
– Любопытный факт. Знаешь ли ты, что уборная в действительности названа в честь сэра Чарльза Уборного? Немногие…
– ПИСК.
Смерть Крыс навалился на большую дверь, ведущую на кухню. Она со скрипом открылось, но что-то здесь было не так. У того, кто слышал его, возникало ощущение, что скрип специально введен в дверь кем-то, кто чувствовал, что двери вроде этой обязательно должны скрипеть.
Альберт мыл посуду в каменной раковине и таращился в пустоту.
– А, – воскликнул он, поворачиваясь, – это ты! А это что еще за хрень?
– Я ворон, – нервно сказал ворон. – Между прочим, одна из самых умных птиц. Некоторые люди склонны утверждать, будто это майна, но…
– ПИСК!
Ворон взъерошил перья.
– Я здесь в качестве переводчика, – сказал он.
– Он нашел его? – спросил Альберт.
Смерть Крыс разразился продолжительным писком.
– Искал повсюду. Ни следа, – перевел ворон.
– Значит, он не хочет, чтобы его нашли, – сказал Альберт, размазывая грязь по тарелке с узором из черепов. – Мне это не нравится.
– ПИСК.
– Крыса говорит, это еще не самое худшее, – сказал ворон. – Крыса говорит, что ты должен знать, что поделывает его внучка.
Крыса запищала, ворон заговорил.
Тарелка разбилась вдребезги о раковину.
– Я знал это! – заорал Альберт. – Спасать его! Очень глубокая мысль, ничего не скажешь! Так, ладно! Я отправлюсь сам и во всем разберусь. Хозяин думает, что ему удасться скрыться, так? Но не от Альберта! Вы двое, ждите здесь!

Плакаты уже украшали Псевдополис. Новости распространяются быстро, особенно когда за лошадей платит С.Р.Б.Н. Достабль…
«Привет, Псевдополис!»
Им пришлось вызвать Городскую Стражу. Им пришлось организовать живую цепочку с ведрами от реки. Асфальту пришлось встать на часах у комнаты Бадди с заточкой в руках. Из напильника.

Альберт, стоя перед зеркалом в своей спальне, яростно расчесывал волосы. Они были седыми. По крайней мере, в свое время они были седыми. Сейчас цветом они напоминали указательный палец курильщика.
– Это просто мой долг, вот что, – бормотал он. – Не понимаю, что бы он без меня делал? Может, он и способен помнить будущее, да только плохо у него это получается. О, конечно, он может позволить себе переживать по поводу вечных истин, но кто будет исправлять все что сказано и сделано?… Простофиля, вот кто.
Он осмотрел себя в зеркале.
– Отлично! – сказал он.
Под кроватью скрывалась ветхая коробка из-под обуви. Крайне осторожно он вытащил ее оттуда и откинул крышку. Она была наполовину заполнена ватой; в вате, как яйцо редкой птицы, покоился жизнеизмеритель.
На стекле было выгравировано имя: Альберто Малих.
Песок внутри неподвижно застыл. В верхней колбе его было совсем немного.
Время здесь не двигалось.
Это было частью Договора. Он прислуживал Смерти, и его время стояло на месте, за исключением тех случаев, когда он выходил в Мир.
Вместе с часами здесь имелся и клочок бумаги. Число 91 была выведена в самом верху, однако ниже следовали другие цифры: 73-68-37-Девятнадцать!
Должно быть, он дурак. Он позволял своей жизни утекать по минутам и часам, и в последнее время – особенно много. Это все эти дела с водопроводом, конечно. И ходьба по магазинам. Хозяин не любил ходить по магазинам. Его сложновато обслужить. И еще Альберт брал несколько выходных, потому что было замечательно снова увидеть солнце, любое солнце, и ощутить ветер и дождь. И приличные овощи – здесь они никогда не получались. Никогда не вырастали вкусными.
Девятнадцать дней в Мире ему оставалось. Более чем достаточно.
Альберт опустил жизнеизмеритель в карман, накинул пальто и затопал вниз по ступеням.
– Ты! – он ткнул пальцем в Смерть Крыс. – Можешь взять его след? Что-то должно остаться. Сконцентрируйся.
– ПИСК.
– Что он сказал?
– Он говорит, все, что он может разобрать – это песок.
– Песок? – повторил Альберт. – Ладно. Неплохо для начала. Мы обыщем все пески.
– ПИСК?
– Где бы Хозяин не побывал, он должен оставить по себе воспоминания.

Клифф проснулся от какого-то шуршания. Силуэт Глода вырисовывался в лучах рассвета. Глод водил кистью.
– Что ты делаешь, гном?
– Я попросил Асфальта принести немного краски, – сказал Глод. – Эти комнаты просто позорны.
Клифф приподнялся на локтях и огляделся вокруг.
– Как называется цвет, в который ты выкрасил двери?
– Eau de Nil.
– Прелестно.
– Спасибо, – отозвался Глод.
– Шторы тоже неплохо получились.
Дверь со скрипом отворилась. Вошел Асфальт с корзиной и пинком захлопнул ее за собой.
– Ох, извиняюсь, – сказал он.
– Я закрашу след, – сказал Глод.
Асфальт поставил корзину на пол, подпрыгивая от возбуждения.
– Все вокруг только о вас и говорят, парни, – сообщил он. – Говорят, что они все равно собирались строить новый театр. Я принес вам яйца с беконом, яйца с крысой, яйца с коксом и… и… что ж это было-то? Ах, да! Капитан Стражи просил передать, что если вы не уберетесь до восхода солнца, то он лично закопает вас в землю живьем. Я держу телегу в полной готовности у черного хода. Девушки всю ее исписали губной помадой. Кстати, отличные шторы.
Все трое посмотрели на Бадди.
– Он не двигается, – сказал Глод. – Плюхнулся на кровать сразу после шоу и выключился, как свет.
– Он здорово напрыгался прошлым вечером, – сказал Клифф.
Бадди продолжал тихо похрапывать.
– Когда мы вернемся, – сказал Глод, – нам надо будет всем вместе хорошенько отдохнуть.
– Точно, – сказал Клифф. – Если мы вернемся живыми, я закину свою каменную установку на спину и пойду куда глаза глядят, и буду идти до тех пор, пока кто-нибудь меня не спросит: «А что это у вас за спиной?». Там-то я и поселюсь.
Асфальт уставился через окно на улицу.
– Вы не могли бы поесть побыстрее? – спросил он. – Я вижу каких-то мужчин в форме. С лопатами.

Далеко от них, в Анк-Морпорке, мистер Клит остолбенел.
– Но мы же наняли вас! – воскликнул он.
– Я бы употребил выражение «обратились к нам». Так будет точнее, – сказал лорд Дауни, глава Гильдии Убийц. Он смотрел на мистера Клита с нескрываемым отвращением. – К несчастью, мы не можем выполнить наш контракт.
– Но они же музыканты! – сказал мистер Клит. – Что сложного убить их?
– Мои коллеги как-то не расположены говорить об этом, – ответил лорд Дауни. – Они, кажется, почувствовали, что клиенты каким-то образом защищены. Безусловно, мы вернем вам аванс.
– Защищены, – пробормотал мистер Клит, когда они невредимыми вышли за ворота Гильдии Убийц.
– Ну, я же рассказывал вам, как это было в «Барабане», когда… – начал Сумкоротый.
– Это просто суеверие! – отрезал мистер Клит. Он посмотрел на стену, на которой красовались три фестивальных плаката, сверкая основными цветами.
– Это был идиотизм с твоей стороны, – пробормотал он, – думать, что от Убийц будет какой-то толк за пределами города.
– С моей? Я никогда…
– Удали их на пять миль от приличного портного и от зеркала, – добавил мистер Клит, – и они рассыпаются на кусочки.
Он уставился на плакат.
– Свободный, – пробормотал он. – Ты предупредил всех, что каждый, кто выступит на этом фестивале, вылетит из Гильдии?
– Да, сэр. Но я не думаю, что их это волнует, сэр. Я хочу сказать, некоторые из них начали собираться вместе, сэр. Он говорят, что если играть музыку хочет гораздо больше народу, чем может позволить Гильдия, то мы должны…
– Это психология толпы! – заявил мистер Клит. – Сбиваться в шайки, чтобы заставить беззащитный город принять неприемлимые законы!
– Проблема вот в чем, сэр, – сказал Сумкоротый. – Если слишком большая толпа отправится… если они захотят поговорить с властью… ну, вы же знаете Патриция, сэр…
Клит мрачно кивнул. Всякая Гильдия что-то значила до тех пор, пока имела достаточно власти, чтобы говорить от лица всего своего электората. Он подумал о сотнях музыкантов, стекающихся ко дворцу. Сотнях не имеющих отношения к Гильдии музыкантов…
Патриций же известный прагматик. Он никогда не пытался исправлять то, что и так работает. То же, что не работает, должно быть уничтожено.
Единственным обнадеживающим обстоятельством было то, что они, занятые всей этой возней вокруг музыки, не видели общей картины. Это было на руку мистеру Клиту.
Тут он вспомнил, что в дело втянут проклятый Достабль.
Ожидать от Достабля, что он забудет о чем-то, что касается денег, было все равно что ожидать от камней, что они забудут о гравитации.

– Есть кто живой? Альберт!
Сьюзан приоткрыла дверь в комнату. Огромное помещение было пусто.
– Альберт!
Он поднялась на второй этаж. Здесь была ее собственная спальня и корридор со множеством дверей, которые никогда не открывались и не могли открыться, потому что, судя по всему, косяки и двери были выполнены из одного куска. Предположительно, у самого Смерти тоже была спальня, хотя тот факт, что Смерть никогда не спит – общеизвестен. Возможно, он просто валялся в постели с книгой.
Она дергала дверные ручки одну за другой, пока наконец очередная не повернулась.
У Смерти была спальня.
Он правильно воспроизвел довольно много деталей. Безусловно. В конце концов, он повидал достаточно спален. В центре многоакрового пространства пола высилась четырехспальная кровать, однако когда Сьюзан потыкала постель рукой, она убедилась, что простыни тверды, как камень.
Еще здесь было зеркало в рост и гардероб. Она заглянула в него – вдруг там окажется коллекция плащей – но внутри не оказалось ничего, за исключением нескольких старых ботинок[Note 31 - На дне каждого гардероба обязательно оказывается несколько пар старой обуви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41