– А, придур…
Лошади сдали назад и тотчас понеслиь галопом вперед. Асфальтово размахивание кнутом было не более чем инстинктивной реакцией.
Они не сбавляли хода, пока не удалились на несколько миль по дороге.
– Просто помалкивайте насчет денег, ладно? – прошипел Асфальт.
– Я профессиональный музыкант, – заявил Глод. – Конечно, я думаю о деньгах. Сколько еще до Квирма?
– Теперь намного меньше, – сказал Асфальт. – Пара миль.
И за следующим же холмом они увидели город, раскинувшийся в долине внизу. У закрытых ворот виднелась группа людей. Лучи заходящего солнца играли на шлемах.
– Как называются эти длинные палки с топором на конце? – спросил Асфальт.
– Алебарды, – сказал Бадди.
– Там их полно, – заметил Глод.
– Вряд ли их приготовили для нас, – сказал Клифф. – Мы же просто музыканты.
– И еще я вижу каких-то мужиков в длинных мантиях, в золотых цепях и с побрякушками, – сказал Асфальт.
– Городское начальство, – предположил Глод.
– Я вот думаю, тот всадник, который обогнал нас сегодня, – сказал Асфальт. – Может, он вез новости?
– Ну и что, не мы же разнесли этот их театр? – сказал Клифф.
– Ага, вы всего лишь шесть раз бисировали, – согласился Асфальт.
– И не мы устраивали весь этот бардак на улицах.
– Я уверен, что те люди с острыми клинками это поймут.
– Может быть, им не понравился наш дизайн гостиничного номера, – сказал Клифф. – Я ведь говорил тебе, что оранжевые шторы не сочетаются с желтыми обоями.
Телега подкатила к воротам и стала. Шарообразный мужчина в трехрогой шляпе и подбитом мехом плаще встретил их хмурым взглядом.
– Являетесь ли вы музыкантами, известными как Банда Рока? – спросил он.
– А в чем проблема, начальник? – вопросом на вопрос ответил Асфальт.
– Я мэр города Квирм. По законам Квирма Музыку Рока запрещено исполнять в его стенах. Вот здесь об этом сказано, поглядите…
Он помахал свитком. Глод схватил его.
– По-моему, чернила еще не высохли, – заметил он.
– Музыка Рока является нарушением общественного порядка; доказано, что она наносит ущерб здоровью и нравственности, а так же служит причиной ненатуральным вращениям телом, – заявил мужчина, скручивая свиток.
– Вы хотите сказать, мы не сможем попасть в Квирм? – спросил Глод.
– Сможете, если очень хочется, – сказал мужчина. – Но играть – нет.
Бадди поднялся на ноги.
– Мы будем играть, – сказал он. Гитара висела у него на плече. Он сжал гриф и угрожающе занес правую руку над струнами. Глод в отчаянии обернулся. Клифф и Асфальт зажали уши руками.
– О! – сказал он. – Я так понимаю, у нас здесь есть прекрасный повод для торговли.
Он соскочил с телеги.
– Я полагаю, о чем Ваша Честь не слышала, – сказал он, – так это о музыкальном налоге.
– Какой еще музыкальный налог? – в один голос спросили Асфальт и мэр.
– Ввели совсем недавно, – объяснил Глод. – В расчете на популярность Музыки Рока. Музыкальный налог, по пятьдесят пенсов с билета. В Сто Лате он составил, по моим прикидкам, э-э-э, двести пятьдесят долларов. В Анк-Морпорке, конечно, в два раза больше. Его придумал Патриций.
– В самом деле? Похоже, что Витинари совершенно прав, – заметил мэр, массируя подбородок. – Так вы говорите – двести пятьдесят долларов в Сто Лате? Точно? А ведь наш город значительно больше.
Стражник с пером на шлеме нервно отдал честь.
– Прошу прощения, Ваша Честь, но в записке из Сто Лата говориться…
– Погодите минутку! – сказал мэр раздраженно. – Я думаю…
Клифф слез с телеги.
– Это ведь взяточничество, разве нет? – прошептал он.
– Это налогообложение, – сказал Глод.
Стражник опять отдал честь.
– Но в самом деле, сэр, стражники из…
– Капитан! – перебил его мэр, задумчиво изучая Глода. – Это политика! Прошу вас!
– И это тоже? – спросил Клифф.
– И чтобы продемонстрировать добрую волю, – заявил Глод. – Было бы неплохо, если бы мы внесли налог до представления, как полагаете?
Мэр вылупился на него в изумлении – у него никак не укладывалось в голове, что у музыкантов может быть что-то общее с деньгами.
– Ваша Честь, в послании сказано…
– Двести пятьдесят доллларов, – повторил Глод.
– Ваша Честь…
– Вот что, капитан, – сказал мэр, прниявший, по-видимому, какое-то решение. – Мы же с вами знаем, что люди в Сто Лате довольно странные. В конце концов, это же просто музыка. Я ведь говорил, что это какое-то дурацкое послание. Не вижу, какой может быть ущерб от музыки. А эти молодые люди, как мне совершенно очевидно, весьма успешны, – добавил он. Этот факт явно обрадовал мэра, как и любого другого на его месте. Никто не любит нищих воров. – Да, – вернулся он к теме разговора. – Столатчане просто попытались надуть нас. Они считают, что если человек живет не в Сто Лате – то он простофиля.
– Да, но из Псевдопо…
– А, эти! Высокомерное стадо! Немного музыки – кому от этого плохо? Особенно, – мэр пристально посмотрел на Глода, – если это в общественных интересах. Пропусти их, капитан.

Сьюзан вскочила в седло.
Она знала это место. Она даже видела его однажды. Теперь здесь появилось несколько новых изгородей вдоль дороги, но оно все еще было опасным.
Она знала и время.
Аккурат перед тем, как этот поворот назвали Кривой Мертвеца.

– Привет, Квирм!
Бадди ударил по струнам и принял позу. Слабое белое сияние, как от дешевых блесток, обрисовало его силуэт.
– Ух-у-ху!
Приветствие перешло в привычный вал звука.
«Раньше мне казалось, что можно быть убитым людьми, которым ты не нравишься, – думал Глод. – Теперь я вижу, что вполне вероятно погибнуть из-за людей, которые тебя любят…» Он опасливо осмотрелся. Вдоль стен были расставлены стражники – капитан оказался не дурак. Надеюсь, что Асфальт держит наготове телегу и лошадей, как я его просил…
Он посмотрел на Бадди, сверкающего в лучах рампы.
Пара вещей на бис – и бегом через черный ход прочь отсюда, думал он. Большая кожаная сумка была прикована к ноге Клиффа. Всякий, кто схватиться за нее, обнаружит, что тащит за собой барабанщика весом в тонну.
Я ведь даже не знаю, что мы собираемся играть. И никогда не знал, просто дуешь себе и… вот оно. Никто не докажет мне, что так и должно быть.
Бадди крутанул рукой набодобие дискобола и мощный аккорд, сорвавшись со струн, накрыл публику.
Глод поднес к губам свой горн. Звук напоминал горящий черный бархат в комнате без окон.
Прежде чем чары Музыки Рока заполнили его душу, он подумал: а я ведь умру. Это часть музыки. Я очень скоро умру. Я уже чую свою смерть. Каждый день. Она все ближе и ближе…
Он еще раз посмотрел на Бадди. Парень прочесывает публику взглядом, будто выискивая кого-то в визжащей толпе.
Они играли «Случилась Большая Тряска». Они играли «Дай мне Музыку Рока». Они сыграли и «Тропинку на Небеса» (и сотня слушателей поклялась завтра сразу с утра купить гитару).
Они играли с сердцем и особенно – с душой.
Они пошабашили после девятого бисирования. Толпа все еще топала ногами, когда они забежали в уборную, пролезли через окно и выпали на аллею.
Асфальт опорожнил в кожаную сумку пакет.
– Еще семьсот, – сказал он, подсаживая их на телегу.
– Отлично, а мы заработали еще по десять долларов каждый, – сказал Глод.
– Скажи это мистеру Достаблю, – посоветовал Асфальт, когда они с грохотом пронеслись через ворота.
– Скажу.
– Это не важно, – вмешался Бадди. – Иногда ты делаешь это ради денег, а иногда – ради шоу.
– Ха! – Глод полез под сидение. Асфальт припрятал там два ящика пива.
– Завтра Фестиваль, ребята, – прорычал Клифф. Ворота уже растаяли позади, но они до сих пор слышали топот.
– После этого мы сразу заключим новый контракт, – заявил Глод. – С целой кучей нулей.
– Куча нулей у нас и так есть, – отозвался Клифф.
– Ага, только перед ними маловато других цифр. Так, Бадди?
Они оглянулись назад. Бадди спал, гитара покоилась у него на груди.
– Как свечку задули, – сказал Глод.
Он повернулся вперед. Дорога расстилалась перед ним в слабом свете звезд.
– Ты говорил, что ты хочешь просто работать, – сказал Клифф. – И не хочешь никакой славы. Ну и как тебе все это беспокойство насчет золота? Все эти девушки, которые швыряют на сцену свои кольчуги?
– Я бы справился и тем, и с другим.
– А я бы предпочел простой карьер, – сказал тролль.
– Да ну?
– Ага. В форме сердца.

Темная, ненастная ночь. Карета – уже без лошадей – проламывает хлипкую, бесполезную ограду и крутясь летит в пропасть. Ни разу не ударившись о стены ущелья, она достигает сухого русла реки далеко внизу, где и разлетается на кусочки. Затем масло из каретных ламп вспыхивает, и происходит мгновенный взрыв, из недр которого – поскольку даже в трагедиях есть определенная неизменность – вылетает горящее колесо.
Самым странным для Сьюзан было то, что она ничего не почувствовала. У нее могли бы появиться грустные мысли, поскольку они должны появляться в данных обстоятельствах. Она знала, кто был в этой карете. Но ведь все уже произошло. Они ничего не могла сделать, чтобы предотвратить катастрофу, ведь если бы она предотвратила ее, ее бы не случилось. Но она только что видела, как она произошла. Значит, она не могла ее предотвратить. Значит, она произошла. Она чувствовала, как логика происходящего заваливает ее, как будто грудой огромных свинцовых плит.
Возможно, сущестовало такое «где-то», где ничего и не произошло. Возможно, карета свалилась не так, возможно, подвернулась спасительная скала, возможно, она вообще поехала другой дорогой; возможно, кучер вовремя вспомнил об опасном повороте. Но все эти возможности оказались нереализованы. Это знание не принадлежало ей. Оно принадлежало разуму, гораздо, гораздо более древнему.
Иногда все, что вы можете сделать для людей – это просто поприсутствовать.
Она отвела Бинки в тень от утесов и стала ждать. Через минуту или две раздалось цоканье копыт по камню и лошадь со всадником поднялась по почти вертикальной тропе из ущелья.
Ноздри Бинки расширились. В парапсихологии нет термина для того неприятного ощущения, которое возникает у вас в присутствии себя самого[Note 32 - Тем не менее люди, строго говоря, испытывают его постоянно.].
Сьюзан наблюдала, как Смерть спешился и замер, опершись на косу и глядя вниз, на речное русло.
Она подумала: но ведь он-то мог что-то сделать.
Разве нет?
Темная фигура выпрямилась, но не обернулась.
– ДА. КОЕ-ЧТО Я МОГ БЫ СДЕЛАТЬ.
– Откуда… откуда ты знаешь, что я здесь?…
Смерть в раздражении взмахнул рукой.
– Я ПОМНЮ ТЕБЯ. И ПОСТАРАЙСЯ ПОНЯТЬ ВОТ ЧТО: ТВОИ РОДИТЕЛИ ЗНАЛИ, ЧТО ТАКИЕ ВЕЩИ СЛУЧАЮТСЯ. СЛУЧИТЬСЯ МОЖЕТ ВСЕ, ЧТО УГОДНО. ИЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, Я НЕ ГОВОРИЛ ИМ ОБ ЭТОМ? НО ПОДАРИТЬ ЖИЗНЬ Я НЕ МОГУ. Я МОГУ ПОЖАЛОВАТЬ ТОЛЬКО… ДЛЕНИЕ. НЕИЗМЕННОСТЬ. А ДАРИТЬ ЖИЗНЬ СПОСОБНЫ ЛИШЬ ЛЮДИ. И ИМ ХОЧЕТСЯ БЫТЬ ЛЮДЬМИ, А НЕ БЕССМЕРТНЫМИ. ЕСЛИ ТЕБЕ ОТ ЭТОГО ЛЕГЧЕ, ОНИ ПОГИБЛИ МГНОВЕННО. МГНОВЕННО.
Я должна спросить, подумала Сьюзан. Я должна сказать это, иначе я не человек.
– Я могла бы… вернуться и спасти их?… – только легкая дрожь в голосе показывала, сколь много значит для нее ответ.
– СПАСТИ? ДЛЯ ЧЕГО? СПАСТИ ЖИЗНЬ, КОТОРАЯ ИССЯКЛА? ВСЕ ПРИХОДЯТ К СВОЕМУ КОНЦУ. Я ЗНАЮ ЭТО. ИНОГДА Я ДУМАЮ ИНАЧЕ, НО… КТО Я ТАКОЙ ПОМИМО СВОЕГО ДОЛГА? ТАКОВ ЗАКОН.
Он вскочил в седло и, так и не обернувшись к ней лицом, пустил Бинки вскачь через ущелье, прочь от нее.

За конюшней на дороге Федры спокойно стоял стог сена. Неожиданно его вспучило и из глубин его донеслись приглушенные проклятия. Через долю секунды они сменились приступом кашля и еще более крепкими выражениями, несущимися из зернохранилища, стоящего у козьего рынка. Сразу вслед за этим гнилые половые доски в старом амбаре на Короткой Улице взлетели на воздух, сопровождаемые бранью.
– Тупой грызун!! – проревел Альберт, выковыривая из ушей зерно.
– ПИСК.
– Я мог бы догадаться! Какого ты думаешь я роста?!
Альберт смел сено и муку с пальто и прошаркал к окну.
– Ага, – сказал он. – Теперь мы отправимся в «Залатанный Барабан».
В кармане его пальто песок продолжал свое неостановимое путеществие из будущего в прошлое.

Гибискус Данельм собирался закрыться в течении часа. Это был несложный процесс. Сначала он с прислугой собирал все неразбитые кружки и стаканы. Это не отнимало много времени. Затем они приступали к поискам оружия, которое можно перепродать задорого, и быстро обшаривали карманы тех посетителей, которые не могли воспротивится по причине сильного опьянения, смерти, или и того и другого одновременно. Затем мебель отодвигалась к стенам, а все, что осталось на полу, выметалось через заднюю дверь прямо на широкую коричневую грудь реки Анк, где постепенно, по мере накопления, и тонуло.
И, наконец, Гибискус закрывал и запирал большую дверь главного входа…
Она не закрывалась. Он посмотрел вниз и увидел какой-то башмак.
– Мы закрываемся, – сказал он.
– Нет, не закрываетесь.
Дверь отлетела назад и Альберт оказался внутри.
– Видел ли ты этого типа? – требовательно спросил он, сунув Данельму под нос продолговатую картонку.
Это было серьезным нарушением этикета. Работа Данельма была не из тех, на которой можно выжить, сообщая разным людям, что ты видел разных людей. Данельм мог выставлять выпивку всю ночь, не заметив ни одного человека.
– Никогда в жизни его не видел, – сказал он машинально, даже не взглянув на картонку.
– Тебе придется помочь мне, – сказал Альберт. – Иначе случиться нечто ужасное.
– Убирайся!
Альберт пинком захлопнул дверь.
– И не говори, что я не предупредил тебя, – заявил он. Сидящий у него на плече Смерть Крыс подозрительно принюхивался.
Секундой позже подбородок Гибискуса оказался прижат к крышке одного из его собственных столов.
– И вот что, я точно знаю, что он тут был, – сказал Альберт. Он даже не запыхался. – Потому что каждый сюда приходит, раньше или позже. Посмотри еще разок.
– Это карта Каро, – проговорил Гибискус невнятно. – Это Смерть!
– Точно. Такой, знаешь, на белой лошади. Ты не мог его не заметить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41