Видел мост?
— Видел. И что?
— Нужен зодчий.
— Зачем?
Хелье вздохнул.
— Просто поверь мне на слово, Дир. Ротко из таких ремесленников, которые не продаются, не покупаются, и не одалживаются. Он давеча с князем говорил.
— Это по ошибке. Он мне рассказывал.
— Никакой ошибки. Он — равный нам.
— Ну уж это ты брось. Простолюдин какой-то, подумаешь…
— Достаточно равный, чтобы сидеть с нами за одним столом.
— Да?
— Ученый человек.
— Ученый?
— Вот именно. Ученый.
Дир почесал в затылке.
— Так, стало быть, я не могу его взять себе в услужение? У него денег нет совсем, он говорил.
— У тебя тоже нет, однако же ты не идешь в услужение.
— Я служу князю.
— В качестве холопа?
— Но ведь я из хорошего рода.
— Вот и не позорь свой род. Не стыдно тебе? Зодчего унизил.
— Но ведь… все-таки… так он может, стало быть, сидеть с нами за столом?
— Я очень уважаю зодчих, Дир. И почту за честь, если Ротко с нами сядет.
— Но люди из хорошего рода…
— Дир, я тоже не из последнего рода. И даже кузен шведского конунга.
— Да, это верно.
— Все. Давай есть.
Дир вернулся к столу и, мрачно глянув на Ротко, сказал:
— Ну, эта… вроде бы ты можешь сесть. С нами. Только не очень панибратствуй. Зодчий ты там или еще какой — это еще не очень известно. А вот панибратствования я не люблю. Кстати, Хелье тоже не очень любит, он просто любит говорить неожиданности всякие. — Он повернулся к Хелье, уже успевшему набить себе полный рот еды. — А вот Гостемил, не в обиду ему буде сказано, со всеми как с равными говорит.
— Это потому, Дир, — сказал Хелье, жуя, — что мы с тобою хорошего роду…
— Да. И что же?
— А Гостемил — очень хорошего.
— Не понимаю.
— И не надо. Ты, когда по поручению ходил давеча, ничего странного не слышал? В городе?
— Нет. Пуст город. Рано еще. А что?
Ротко не слушал. Он утолял голод и очень хотел спать.
— Послезавтра после полудня будет суд над Детиным.
— Это кто такой?
— Строитель такой.
— Тоже зодчий? Эка развелось…
— Самый богатый человек в Новгороде.
— Ну да?
— Да.
Хелье задумчиво посмотрел на Ротко. Зодчий жевал теперь очень медленно, глаза у него закрывались сами собой.
— А за что его судят? — спросил Дир.
— За убийство.
— Кого же он убил?
— Он-то никого не убивал. Но кто-то другой убил Рагнвальда. Слышал о таком?
— Да, конечно. Его убили? Жаль. Неплохой собеседник. Пировали мы с ним раза два.
— Убил его не Детин. Но судят Детина. И если докажут, что убил именно он…
— Но если убил не он, как же можно доказать, что он?
— Можно, уверяю тебя. Так вот, если докажут, то…
— То?
— То будет плохо.
— Кому?
— Многим.
— А если не докажут?
— Тоже может быть плохо.
— Кому?
— Всем.
— Не понимаю.
— Нужно попытаться сделать так, чтобы его оправдали.
— Зачем?
— Нужно. Для этого нужно найти видока. Который видел, что было на самом деле.
— А ты знаешь, что было?
— Знаю.
— Ну да?
— Да.
— Тогда ты и есть тот самый видок, — уверенно заключил Дир.
— Нет.
— Почему?
— Я знаю, но я не видел.
— Откуда же ты знаешь?
— Своим умом дошел.
— Это как же?
— Не важно. Нужно, Дир, найти видока. Не может быть, чтобы никто не видел убийства. Так не бывает. Все-таки Новгород — город густонаселенный. Кто-нибудь все время либо смотрит в окно, либо шляется по улице. Кто-то видел! Кто?
— Ты меня спрашиваешь?
— Нет, я размышляю вслух.
— Ага. Можно я доем твой стегун? А то ты, я вижу, сыт уже. Говоришь много, ешь мало.
— Доедай. Можно было бы опросить всех жителей окрестных улиц… и всех непотребных девок, промышляющих там же…
Ротко уронил голову на стол и захрапел. Хелье поглядел на него неодобрительно.
— Вроде еще не старый, а храпит. Ладно. Мне нельзя появляться в городе. Но мне нужно быть на этом суде. Стало быть, мне нужно изменить наружность. Если я попрошу тебя сходить на торг и купить мне ту одежду, которую я скажу, ты сможешь ничего не перепутать?
Дир дожевал, проглотил, запил водой, и кивнул.
— Монах — это уже было. За монахами следят… кабаны слюнявые, уж монахов-то могли бы, казалось, оставить в покое. Купцом я здесь тоже побывал, да и с толпой не очень смешаешься, если ты купец, они порознь ходят. Остаются — сынки богатых боляр. Видел давеча этих сынков?
— Да. Неприятные.
— Не скажи. Забавный народ. Говорят смешно — припорхаем, упорхаем… не кузит… Константинополь называют Консталем… По возрасту я от них недалеко ушел. Сойдет. Значит, купишь все киевское. И — рубаху покороче, свиту покороче, сленгкаппу с разрезами с боков. Сапожки киевские повыше, до колена почти. И шапку — чтобы только один околыш да тесемки, и околыш чтобы зеленый. Вроде все. Нет, не все. Там есть, на торге, скоморошья лавка. Знаешь?
— Знаю.
— Накладную бороду. Щеголеватую какую-нибудь, короткую. Рыжеватую. А волосы я сам себе подрежу. Жалко, но что делать. Сынки богатых портят себя, режут волосы коротко, хотя те, кого я видел, вовсе не мужеложцы. И примкну я к их группе. Они наверное придут на суд — делать им целый день нечего. Кто-то сюда бежит… Торопится.
Хелье и Дир одновременно поднялись с ховлебенков и прошли в угол за свердами. Враждебный ли человек спешит к дому, нет ли — Хелье не понял. Ротко продолжал спать. Дверь распахнулась.
— Master! My master! — закричал с порога Годрик.
— Годрик! Что ты орешь? Где ты был?
Годрик кинулся к Диру и обнял его. Дир выронил сверд и оторопел.
— Что это с тобой? Напугал тебя кто-то?
— Master, I must tell thee… Listen to what I'm going to say. Please. Just listen. Thou must hear me out. `Tis all I ask.
— А?
— If thou dost not listen, I'm going to burn in hell, and it'll all be on thy conscience, Master, I'm warning you!
Дир дико посмотрел на Хелье.
— Что он лопочет? Годрик, что ты лопочешь? Что с тобой?
— Listen to me… Shit. Suddenly I don't seem to remember a word of the local dialect, imagine. Nor any other dialect, for that matter. I can't recall any Swedish either.
— Что он говорит?
— Ты не понимаешь? — спросил Хелье.
— Нет.
— За столько лет общения мог бы и запомнить несколько слов.
— Да я ж его не слушаю почти никогда. Он такое городит каждый раз, что это просто… А теперь вроде что-то важное у него на уме. Ты понимаешь его наречие?
— Кое-что понимаю.
— Что же он?…
— Говорит, что если ты его не выслушаешь, он будет гореть в аду.
— Please hear me out, Master. Here's what I've got to tell thee. The tiny one… no, I can't remember. Shit, shit! Well, the gist of it is that the whore from the Stout Spinners has seen… witnessed… the murder. Was that it? Yes, I believe so. The tiny one? Ah, yes, she's small of stature, or some such nonsense.
— Small of stature? — переспросил Хелье.
— I guess that means diminutive.
— Понял.
В этот момент Ротко поднял голову и безумными глазами уставился на них.
— Что он сказал? — спросил Дир.
— Вроде бы… Ого! Улица Толстых Прях! — вспомнил Хелье. — Годрик, а Годрик. Ты ведь именно Улицу Толстых Прях имеешь в виду?
— Stout Spinners, yes, my lord.
— Маленького роста хорла с Улицы Толстых Прях видела убийство. Дир, ты понимаешь?
— Будто совершенно точно известно, — сказал Годрик по-славянски, и Дир уставился на него, — что это именно то убийство, о котором… О! На каком языке я болтаю сейчас?
— По-славянски, — заверил его Хелье.
— Ну! А придержатель кошелька моего усвоил слова мои? Уфф! Как легко на душе стало!
— Повтори, — попросил Хелье.
— Что именно?
— То, что ты сейчас сказал.
— Как легко на душе стало.
— До этого. Про то, что совершенно точно известно.
— А! Будто совершенно точно известно, что это то самое…
— Совершенно точно, — Хелье кивнул. — Не думаю, что именно в той части города убили за это время кого-то еще. Все-таки это не Черешенный Бугор.
— Да, — согласился Годрик. — Ты скорее всего прав. Уфф! Как легко дышится. Что вы тут едите? Я два дня навигировал по поселению, как в тумане Скотланда. Память моя отказывается удержать все, что было со мною. Пустота желудка моего требует немедленных действий.
Он позаглядывал в плошки и крынки, ничего не нашел, и ужасно расстроился.
— Не понимаю, — сказал Дир, следя за немедленными действиями.
— Но ты согласен с планом? — спросил Хелье.
— Каким планом? — откликнулся Дир.
— Мне нужна одежда. Ты запомнил, какая именно?
— Как у болярских сынков.
— Да. И накладная борода.
— Да.
— Можно было бы послать Годрика, но…
— Нет, — возразил Годрик. — Годрика послать нельзя. Члены Годрика истомой исполнены, Годрику нужен покой, Годрик не двенадцатижильный.
— Я бы сходил, — предложил вдруг Ротко.
— Нет уж, — Дир поднялся. — Ты поспи лучше. Вместе с Годриком. Морока от вас. А я пойду на торг. Денег две гривны всего, но на тряпки должно хватить.
— Я знаю эту… — сказал Ротко. — Маленькую, с Улицы Толстых Прях. Не совсем с этой улицы. С перпендикулярной. Она там каждый день промышляет. Во всяком случае, она мне так сказала.
Хелье подскочил к нему.
— Ты ее видел?
— Я с ней говорил.
— То есть, она на самом деле существует.
— Да. Совсем дитя еще. Вообще-то нет, взрослая, но выглядит как ребенок. Ужасный город — Новгород. Заставляют детей заниматься развратом за деньги. Правда, в Риме тоже заставляют. И в Константинополе. Но все-таки. И не на улице.
— Ты можешь сказать точно, где ты ее встретил?
— Могу. Посплю только немного.
— Поспи. — Хелье победно посмотрел на Дира. — Дело налаживается, — сообщил он. — Выход есть. Я знал… нет, я надеялся, что выход будет. И вот он, выход.
За дверью раздалось протяжное мычание. Хелье, нахмурившись, подошел к двери и выглянул. У самого крыльца рыбацкого домика стояла корова и укоризненно на него смотрела.
— Так, — сказал ей Хелье. — Тебе чего?
Корова продолжала укоризненно смотреть. Выглянул Дир.
— Заплутала, бедная, — догадался он. — Зря ты сюда пришла. Годрик тебя сейчас съест, всю.
Выглянул Годрик.
— О! Какие гости к нам.
— Чего ей здесь надо? — спросил Хелье. — Заплутала, что ли?
— Заплутала, — подтвердил Годрик. — И тяжело ей. Хочет, чтобы ее подоили. Сейчас я ее подою. Где-то тут крынка была вместительная.
— Интересно, — сказал Дир.
— Дир, ты ж вроде собирался на торг, — недовольно заметил Хелье. — Ты что, никогда не видел, как коров доят? Иди на торг. Некогда.
— Я…
— На торг иди. И возвращайся быстро. Чем скорее, тем лучше. Кстати, заодно купи чего-нибудь поесть по пути, а то мы действительно корову эту съедим.
Годрик выскочил на крыльцо и приблизился к корове.
— Так, — сказал он, приседая. — Ого. Долго тебя не доили.
Дир прицепил сверд, накинул сленгкаппу, сказал, «Ну, я пошел тогда» — и вышел.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. СЛУЧАЙНЫЙ ЗАРАБОТОК
Ко времени прибытия Дира торг оживился, наполнился народом, заговорил, задвигался. Сперва Дир отправился в скоморошенную лавку и там купил накладную бороду. Взяли с него полгривны. Он не возмутился, хотя и прикинул, что это очень дорого, а скоморохи, вроде бы, люди не слишком богатые. У Готского Двора, в лавке, торгующей самыми изящными фасонами, в том числе киевскими, Дир понял, что денег ему не хватит. Он и сам любил приодеться и покрасоваться перед народом в щегольских сапогах или эффектной расцветки сленгкаппе, но, попросив показать ему то, что пользовалось наибольшим спросом у богатой новгородской молодежи и справившись о ценах, впал он в уныние. Одни порты с узорами по бокам, о которых Хелье забыл упомянуть, но которые считались неотъемлемым атрибутом молодежного костюма, стоили две гривны! Сапоги с нарочито просторными, чрезмерно широкими голенищами — две гривны! Сленгкаппа с разрезами — три гривны. Шапка — не шапка, а один околыш — шесть гривен! Полгривны за какую-то специальную обмотку поверх гашника, с драконами. Пряжка для сленгкаппы — полгривны. Итого — четырнадцать гривен!
Дир не стал даже торговаться — глупо. Ну, собьешь гривны две-три, а смысл какой? Освободил их Ярослав от дани, видите ли… а они вон чего себе покупают… за такие деньги…
Понурый, Дир походил по торгу, зашел в другую лавку, торговавшую обычной одеждой, где полный набор можно было купить за четверть гривны, осмотрел этот набор и затосковал. Действительно, одежда в Готском Дворе была совсем другого покроя.
Выпив кружку свира, он понаблюдал за представлением скоморохов, которое не показалось ему смешным. Хелье расстроится. Может, купить обычную одежку, а потом пусть Годрик что-нибудь придумает, переделает? Нет, не выйдет. Все-таки Святополк мог бы и больше денег выдать на путешествие. Я, правда, поиздержался на пиру у Второго Волока, но не подобает ведь киевскому военачальнику пить, есть и угощать меньше, чем какому-то там купцу Кундере! Тот всех кормил, поил — ну и я тоже. Так надо.
В одном из увеселительных заграждений демонстрировалось искусство кулачного боя. Гвоздем программы состоял огромного роста и небывало мощного телосложения псковитянин, учившийся в свое время искусству своему у греков. Еще несколько бойцов, тоже кряжистых, показывали публике разное — пробивали насквозь доски, упражнялись друг с другом. Наличествовал хозяин представления, предшественник будущих импресарио, зычным голосом зазывающий публику. Одним из самых эффектных номеров было предложение любому желающему испытать свои силы, сразившись с любым из его воспитанников. Желающий делал ставку — в пропорции один к десяти! Любому поставившему гривну обещалось в случае победы десять гривен. Только что проигравший бой понурый крепкий варанг покидал поле. Гвоздь программы вышел в центр заграждения, голый до пояса, поигрывая огромными мускулами, и надменно оглядел толпу.
— Кто желает? Кто желает? — скандировал импресарио. — Одна гривна против десяти! Кувалда — лучший кулачный боец в мире! Победить его равносильно присвоению тебе звания лучшего! Кто желает?
— Гривна против пятнадцати, — сказал Дир, перегибаясь через загородку.
Чья-то рука легла ему на плечо.
— Не дразни их, — сказал Гостемил. — Люди заняты делом. Деньги зарабатывают.
— А мне-то что, — возразил Дир. — Предлагают, и я тоже предлагаю.
— Зачем?
Дир помялся.
— Нужны деньги. У тебя нет ли четырнадцати гривен?
— С собою нет.
— А дома?
— Не знаю. Может и есть. К вечеру точно будут.
— К вечеру мне не нужно. Мне нужно сейчас.
— Зачем? — спросил Гостемил удивленно.
— Нужно. Так что же! — крикнул Дир. — Гривна против пятнадцати! Кувалда, говоришь? Вот с Кувалдой и буду драться! Пятнадцать гривен!
— Он тебе башку твою дурную снесет, — спокойно сказал Гостемил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56