Но мне совсем не смешно, когда я думаю о том, что скажу Джеку.
— Потому что ты переспал с его возлюбленной?
— Нет. Потому что я потерял голову. — Он вздохнул.
Мэрилин легла рядом с Бобби, притянула его к себе и крепко прижалась губами к его губам, так что он не в состоянии был произнести ни слова. В саду заработали фонтанчики. Их тела вновь сплелись на мятых простынях. Несколько подушек упали на пол, другие лежали у них в ногах; на лохматом коврике валялось ее испорченное платье, и на нем безмятежно спал бедняжка Мэф…
Когда все было кончено, Бобби скатился на живот и заглянул в глаза Мэрилин. Если он и испытывал чувство вины, он этого не показывал. Должно быть, он контролирует свои эмоции, решила она, и слава Богу — она не вынесла бы сейчас его показного раскаяния. Но, разумеется, иначе и быть не может — ведь он из рода Кеннеди. Он не станет растрачивать себя на пустые раскаяния и сожаления.
Бобби обнял Мэрилин и, прижимаясь губами к ее уху, едва слышно спросил:
— Скажи, со мной тебе так же хорошо, как с братом?

Мне было поручено позаботиться о том, чтобы неуместное заявление Мэрилин по поводу ее обеспокоенности здоровьем Джо Кеннеди не попало в газеты, а также обеспечить, чтобы газетчики не очень распространялись о тяжелом состоянии отца президента. Мы выпускали один за одним бюллетени о том, что посол выздоравливает, а бедный старик в это самое время лежал в больнице парализованный, не в состоянии даже закрыть рот, и у него постоянно текла слюна. Скрюченные пальцы Джо были похожи на птичьи когти, и единственное, что ему удавалось произнести — это “нет, нет, нет, нет, нет, нет…” Он с ужасом, не переставая, бормотал это слово, словно пытался отогнать от себя то, что произошло, не желая признаться даже самому себе, что он парализован.
Пожалуй, только одному Джеку удавалось общаться с Джо. Он часами просиживал у постели отца, разговаривая с ним, словно тот мог отвечать ему. Джек, казалось, понял, что теперь они с отцом поменялись ролями.
А я просто не мог без слез смотреть на Джо. Конечно, с Джо не так-то легко было ладить, но нас с ним связывала давняя дружба. Кроме того, как и его сыновья, я привык думать, что Джо неуязвим, и теперь вместе с ними я лицом к лицу столкнулся с бренностью бытия, воочию убедился, как судьба смеется над людьми: она дала Джозефу П. Кеннеди все, что он желал, а затем низвела его до положения немощного калеки — единственное, чего он больше всего боялся на этом свете.
Тогда у меня не было времени размышлять над всеми этими вещами: прежде всего я должен был обеспечить, чтобы имя Мэрилин не упоминалось в прессе в связи с болезнью Джо. К тому же мне пришлось разбираться в собственных чувствах, когда я узнал о том, что Джек по настоянию Бобби порвал с Мэрилин.
Я сразу же позвонил ей, и, к моему удивлению, она была в прекрасном настроении. Я уже мысленно готовился к тому, что мне придется ехать в Лос-Анджелес и утешать ее, и был несколько разочарован, когда понял, что она не нуждается в утешении.
Все равно я решил слетать в Калифорнию: у меня там были кое-какие дела. Но позвонил Джек и попросил меня утром быть в Вашингтоне.
Вернувшись от отца, Джек обнаружил, что за время его отсутствия весь мир сошел с ума, — во всяком случае, ему так показалось. Ходили слухи, что в Сайгоне вот-вот падет правительство Нго Динь Дьема — там буддистские монахи подвергали себя самосожжению, и как раз ко времени вечерних выпусков новостей на американском телевидении. В южных штатах борьба за права негров вызвала враждебную реакцию расистов — там постоянно стреляли, взрывались бомбы, творились бесчинства, раздавались угрозы, что на выборах 1964 года Юг не станет поддерживать демократическую партию. В Европе существовала реальная опасность, что Советы попытаются захватить Берлин и развязать третью мировую войну. Мы с Джеком встретились за завтраком. Вид у него был мрачный и усталый.
— Меня начинает мутить, когда я читаю газеты, — сказал он.
— Ну и не читай. Айк никогда не читал газет. Только комиксы.
— Надо попробовать.
— Есть и хорошие новости. Заявление Мэрилин не будет опубликовано.
— Да, это новость хорошая.
— Мне пришлось кое-что пообещать.
— Это касается тебя или меня?
— Тебя. Тебе придется дать пару эксклюзивных интервью, сфотографироваться для нескольких журналов и пригласить на обед издателей одной-двух газет…
Джек кивнул. Уж он-то хорошо представлял, как улаживаются дела с прессой.
— Раз уж мы заговорили о Мэрилин, — сказал он, — как выяснилось, она совсем не расстроилась. — В голосе Джека не слышалось особой радости.
— Значит, и ты заметил. У меня тоже сложилось такое впечатление. Когда я разговаривал с ней по телефону, она была в прекрасном настроении.
Президент делал отчаянные попытки совладать с собственными чувствами.
— Я тут, понимаешь ли, беспокоюсь, как она перенесет все это, — заговорил он снова, — с ужасом представляю, что она вдруг попытается покончить с собой или еще что-нибудь в этом роде. А вместо этого знаешь, что произошло?
Я покачал головой.
— Она завела роман с Бобби.
Я в изумлении уставился на него, не веря своим ушам.
Джек пожал плечами.
— Просто потрясающе, да? Ну разве можно понять женщин? Ответь мне. Я думал, она, по крайней мере, закатит мне сцену, а может, устроит еще что похлеще. Ничего подобного… Они пошли прогуляться под луной. А потом — только не падай со стула — они стали сношаться прямо в машине службы безопасности, которая стояла в аллее у дома Питера. Такое могут учудить только подростки.
— Не может быть!
— И тем не менее это правда. Бобби мне все рассказал. Он решил, что не вправе скрывать это от меня. Агенты секретной службы также доложили мне об этом. Они были так смущены, что скорее согласились бы провалиться сквозь землю.
— Она с ума сошла, не иначе!
На мгновение мне показалось, что Джек готов согласиться со мной. Впервые в жизни он был глубоко потрясен, даже, наверное, испытывал душевную боль, но, разумеется, самолюбие не позволило ему открыто выразить свои чувства. Джек не мог долго сердиться на Бобби, а тем более злиться на Мэрилин — ведь он сам отрекся от нее. Оставалось предположить, что он злится на самого себя. Однако ему, без сомнения, нужно было выговориться перед кем-нибудь, и выбор пал на меня. Я был раздосадован и в то же время польщен.
— Сошла с ума? — задумчиво повторил он. — Не знаю, Дэйвид. Мне кажется, это я сошел с ума, а не Мэрилин. Хочешь знать правду? Я уже скучаю по ней.
Интересно, случалось ли раньше Джеку испытывать подобные чувства? Если не брать в расчет Джеки, его отношения с женщинами всегда развивались гладко, без проблем, и уж, конечно, ему никогда не приходилось страдать из-за них. А сейчас он страдал, впервые в жизни. И ему это явно не нравилось.
— И все-таки ты принял верное решение, — сказал я, надеясь, что мои слова подбодрят его. Не знаю, почему мне хотелось облегчить его боль, ведь я все еще сердился на Джека за отказ направить меня послом в Великобританию.
— Да, наверное, — согласился он, не очень уверенно, — Хотя я чувствую себя ужасно, поверь мне.
— Могу себе представить.
— Но меня удивляет то, — продолжал Джек, — как у Бобби хватило смелости изменить Этель… Ты плохо выглядишь, Дэйвид. Ты случайно не заболел?
Я действительно чувствовал себя не очень хорошо. Мне никогда и в голову не приходило отбить Мэрилин у Джека, но, поскольку он сам решил расстаться с ней, у меня появилась смутная надежда осуществить свою давнюю мечту… Но теперь было ясно, что этому не суждено свершиться, как и моей мечте стать послом. Впервые в жизни я подумал о прошлом с чувством глубокого сожаления. Мне казалось, что я попусту растратил свою жизнь, — долгие годы дружбы с семьей Кеннеди не дали мне ничего. Джек не нуждался больше в моей опеке. Я должен был заботиться о Мэрилин.
— Все нормально, — успокоил я Джека.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Ты расстроен, ведь так?
— Меня это не касается.
— Ну да, рассказывай. Ты влюбился в Мэрилин с первого взгляда. А это было шесть лет — да нет, уже семь лет назад!
— Возможно, вы правы, господин президент…
— Какого черта ты называешь меня “господин президент”, мы с тобой не на официальном приеме. На кого ты злишься — на меня или на Бобби?
— На тебя.
— За то, что я бросил ее? Если хочешь знать, для меня это было очень мучительное решение. Мне следовало давно положить конец этой связи, и ты это понимаешь. Но я все откладывал, откладывал…
Джек говорил правду, этого нельзя было отрицать. Я не стал возражать ему.
Президент смотрел в окно, словно ему хотелось сбежать из Белого дома.
— Поначалу мне очень нравилось быть президентом, — сказал он. — Этот пост достался мне ценой огромных усилий, и мне казалось, что я имею право наслаждаться результатами своей победы. Но теперь я уже освоился и ясно понимаю, что победить на выборах — это далеко не все. Главное, что ты оставишь после себя.
— Ты жаждешь величия и славы, — заметил я. — Хочешь запечатлеть свое имя в истории. — Я улыбнулся. — Почти у всех, кто жил и работал в этом доме, возникало такое желание. Рано или поздно.
— Да, обстановка располагает, — согласился Джек.
— Наверное, так и должно быть. Не зря же этот старый дом стоит уже столько лет. Ты рассуждаешь мудро. А отцу ты говорил об этом?
— Да, говорил. Слава Богу, успел до того, как с ним случился удар. Он сказал, что давно ждал от меня этих слов.
— Да, конечно. — Я отпил кофе. — Правда, я не думал, что целомудрие — непременное условие достижения славы великого президента.
— Целомудрие? Что ты имеешь в виду?
— Вообще-то я не совсем точно выразился. Может, вернее будет сказать — единобрачие? Верность жене? Ты и в самом деле решил начать новую жизнь?
Джек засмеялся.
— Нет. Пока нет. Но я буду осторожен. Я считаю, что любовницы президента не должны устраивать пресс-конференции по вопросам своих отношений с ним. Разве я не прав?
— Я согласен. Мэрилин совершила глупость, но она, наверное, была очень расстроена. Она испытывает искреннюю привязанность к твоему отцу…
— Да, я все понимаю, но не могу так рисковать. — Он вздохнул. — А знаешь, Джеки тоже осваивается со своей новой ролью. Она терпеть не может, когда ее называют “первой леди” — она говорит, что это звучит вроде как “верховая лошадь”, — но вообще-то из нее получилась великолепная первая леди. Мне кажется, мы даже стали лучше ладить друг с другом… Наверное, я уже не могу позволить себе такую роскошь, как Мэрилин. Да, пожалуй, что так.
— А как же Бобби?
— Он взрослый человек. Сам сообразит, что ему делать. Только вот немного странно: он постоянно твердит мне об осторожности, а сам сношается с Мэрилин прямо в машине возле дома Лофорда, где собралось чуть ли не пол-Голливуда, и все над ними хихикают. Что ж, во всяком случае, теперь мы знаем, что он тоже живой человек.
— Разве позволительно министру юстиции проявлять человеческие слабости?
— Нет, но брату это не повредит.
Мы вышли из Овального кабинета и попрощались, обменявшись рукопожатием.
— Когда придет время писать историю администрации Кеннеди, я хочу, чтобы в ней упоминались великие события и великие решения, — сказал Джек, — а не постельные разговоры и сплетни.
— Что ж, — ответил я, — у тебя впереди еще целых семь лет. Времени предостаточно.
— Это уж точно, — заключил он, смеясь. — Времени у меня много.
41
Случилось так, что один из директоров кинокомпании “XX век — Фокс”, мой давний приятель и клиент, попросил меня заглянуть к ним и оценить ситуацию на студии, когда я буду в Калифорнии.
— Тут самый настоящий хаос, — сказал он. — Студией управляют дилетанты. Мне кажется, я даже готов согласиться, чтобы вернулся Занук, а ты ведь знаешь мое мнение о нем. Они разбазаривают деньги, ссылаясь то на болезнь Лиа Тейлор, то на опоздания Мэрилин Монро…
Достаточно было пять минут посидеть в столовой киностудии (в меню до сих пор значилось блюдо под названием “Салат из даров моря a la Даррил Ф. Занук), и у меня не осталось никаких сомнений, что мой клиент нисколько не преувеличивал; пожалуй, наоборот, он обрисовал ситуацию в слишком радужных тонах. Никто не знал, что делать с фильмом “Клеопатра”: было потрачено огромное количество денег, и поэтому прекращать работу не имело смысла, но и продолжать снимать до бесконечности тоже было невозможно. Элизабет Тейлор, едва оправившись от болезни, тут же завела роман с Ричардом Вартоном; этот роман стал самой скандальной любовной историей века, а на студии никто и понятия не имел, как продвигается работа над фильмом.
Что касается фильма с участием Мэрилин “Что-то должно произойти”, уже начались основные съемки, хотя сценарий не нравился никому. Джордж Кьюкор призвал на помощь одного своего “приятеля”, и они вместе по ночам переписывали сценарий; Мэрилин, которая и без того никак не могла запомнить свои реплики, приезжая утром на съемочную площадку, вдруг узнавала, что слова роли, заученные ею с большим трудом, из сценария вычеркнуты. Поэтому очень скоро она пришла к выводу, что Кьюкор, о котором ходили легенды как о лучшем “женском режиссере”, для нее враг.
Мэрилин не любила открыто выступать против режиссеров, поэтому она прибегла к испытанным методам выражения недовольства — опаздывала или вообще не являлась на съемочную площадку, ссылаясь на недомогание. Иногда она опаздывала на несколько часов, иной раз не приходила вовсе, передавая через доктора Гринсона или миссис Мюррей справки о состоянии здоровья. А когда она все же являлась, то всегда казалась охваченной паникой, которую пыталась подавить в себе при помощи лекарств, и вследствие этого даже наипростейшие сцены приходилось снимать по нескольку часов. Известно, что сцены с животными снимать особенно трудно, но в одной такой сцене, где Мэрилин должна была погладить собаку, собака исполнила все, что от нее требовалось, в первом же дубле, а Мэрилин понадобилось двадцать три дубля, чтобы правильно произнести свою реплику.
Обедая в столовой, каких только ужасов я не наслушался о Мэрилин, — и это говорили работники киностудии, в которой она вот уже десять лет была самой знаменитой актрисой и важнейшим источником доходов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93