— Делай, как считаешь нужным. — Настроение у него поднялось, ведь ему теперь не придется отговаривать Мэрилин. — Черт, это даже интересно! По крайней мере в этом есть риск. В остальном съезд обещает быть очень скучным.
— Где ты остановишься в Чикаго? — Я уже думал о практической стороне дела.
— Мы с Джеки остановимся в доме у Юнис и Сарджа. Б гостинице “Конрад Хилтон” у меня тоже забронирован номер, для встреч с политиками, ну и так далее…
Да, конечно, подумал я. Итак, Джеки поедет с Джеком на съезд. Ее сестра Ли всегда советовала ей быть рядом с мужем и удовлетворять его желания, а не отпускать его одного в многочисленные предвыборные командировки, где он, как правило, попадал в объятия других женщин. Однако, даже когда Джеки не была беременна, для удовольствий Джека всегда был где-нибудь забронирован номер или даже несколько номеров, и целый штат его вассалов заботился о том, чтобы его девочки случайно не встретились с его женой или друг с другом. Но не подведет ли эта хорошо отлаженная система, когда в Чикаго приедет Мэрилин? Зная, что она живет словно в другом временном пространстве, а любые планы и договоренности для нее ничего не значат, я не испытывал особого оптимизма.
— Я тоже остановлюсь в “Конрад Хилтон”, — сказал я. — И ее устрою в этой же гостинице. Под одной крышей все как-то легче.
— Ты можешь это устроить? — в изумлении спросил Джек. Номера в гостиницах Чикаго бронировались за несколько месяцев и даже за несколько лет до съезда.
— Да, могу, положись на меня.
Конрад Хилтон был моим старым другом. Как и все магнаты гостиничного бизнеса, он всегда держал в резерве несколько номеров “люкс” для людей, которым он не мог отказать. Я не сомневался, что могу попросить Конрада о чем угодно и он сделает это для меня без лишних вопросов.
— Вот это да! — сказал Джек, забывая про свой ирландский акцент, с помощью которого он завоевывал голоса избирателей. — А еще говорят, что богатство обременяет человека! Как ты расцениваешь мои шансы выпутаться из этой истории?
— Чуть лучше, чем пятьдесят на пятьдесят, но не намного.
— Точно как тогда, когда наш катер пошел ко дну! — радостно заключил он.

Часть вторая «Соломенная голова»
15
Весь Чикаго бурлил такой неудержимой энергией, что Мэрилин даже не замечала жары. Только когда они с Дэйвидом наконец-таки добрались до гостиницы, она вдруг заметила, что вся вымокла от пота; форма стюардессы прилипла к ее телу.
Из аэропорта они добирались почти два часа. Улицы Чикаго были запружены людьми, которые размахивали флагами и скандировали лозунги. Многие из них были одеты в зеленое и несли плакаты с фотографией Джека.
Несколько минут она спокойно ждала, пока Дэйвид осматривал номер, проверяя, все ли в порядке. Он включил кондиционер, открыл бутылку шампанского. Затем, чтобы избавиться от него, она сказала, что у нее болит голова. Она видела, он не хотел уходить, во-первых, потому что она ему нравилась (если только он, бедняга, уже окончательно в нее не влюбился), а во-вторых, потому что считал своим долгом лично вручить ее Джеку, как почтальон вручает заказное письмо.
Он оставил ей мандат на имя Альберты (Бёрди) Уэллз, секретаря городской корпорации и заведующей библиотекой в городе Милан (штат Нью-Йорк), которая была видным деятелем местного отделения демократической партии. Кажется, за несколько дней до съезда мисс Уэллс сломала ногу, споткнувшись о собственную кошку, и Дэйвиду каким-то образом удалось достать выписанный на нее мандат.
Прежде чем уйти, он строго-настрого приказал, чтобы она никуда не выходила без него, ни с кем не разговаривала, а находясь с ним на заседаниях съезда, ни при каких обстоятельствах не кричала: “Джека Кеннеди — на пост вице-президента!” или даже не думала об этом. Многие делегаты из Нью-Йорка, объяснил он — ах, как Дэйвид любил все объяснять! — считают Кефовера провинциалом. Они выбрали мэра Роберта Вагнера “сынком” делегации от Нью-Йорка и должны голосовать за него, но их нетрудно будет убедить поддержать Джека Кеннеди…
Сзади послышался какой-то шум. Она повернулась и увидела Джека Кеннеди. Он широко улыбался. Взвизгнув от изумления, она перебежала комнату и поцеловала его.
— А что такое “сынок”? — спросила она.
— Ну, вот я, например, не “сынок”. Делегация может выбрать такого “сынка” и поддерживать его на протяжении нескольких туров голосования — только затем, чтобы в последнюю минуту снять его кандидатуру и за приличную цену отдать свои голоса за реального кандидата. Это особое искусство в политике.
— Откуда ты появился ? — спросила она.
— Из соседнего номера. В Данный момент там полно политиков, которые пытаются сделать из мухи слона, и дым стоит столбом, как на табачной фабрике. — Он восхищенным взглядом окинул комнату. — А твой номер лучше, чем мой.
От его волос исходил аромат сигар. Он подвел ее к бару, стоявшему в углу комнаты, и налил себе бокал. Затем с удовольствием растянулся на диване, не снимая обуви. Перед ним на столике стояла тарелка с арахисом. Он стал подбрасывать орешки вверх один за одним и ловить их ртом.
Она присела рядом с ним и стала поглаживать его волосы, как бы желая удостовериться, что это действительно он. Это была ее мечта — вот так вот сидеть со своим мужем, наслаждаясь мгновениями покоя и близости. Но ей не суждено было испытать этого ни с одним из ее мужей.
— Что там происходит? — спросила она, взглядом указывая на дверь в соседний номер.
— Ребята, которым не нравится Эстес Кефовер, — боссы из больших городов, такие, как мэр Чикаго Дэйли, Дэйв Лоренс из Пенсильвании, Майк ди Салле из Огайо, — пытаются убедить Эдлая, что он должен баллотироваться в паре со мной. А я пытаюсь отговорить их . — Он зевнул. — Отец прав. Если я сейчас стану кандидатом на пост вице-президента, это может лишить меня каких бы то ни было шансов стать кандидатом в президенты в шестидесятом году, а возможно, и в шестьдесят четвертом.
— Зачем ты хочешь стать президентом? — спросила она.
Он не засмеялся. Напротив, его лицо неожиданно приобрело серьезное, даже несколько мрачное выражение, словно она задала вопрос, который он много раз задавал себе сам.
— Это мое единственное предназначение, — спокойно ответил он, впервые без присущей ему беспечной бравады в голосе.
— Единственное предназначение?
— Ну то, к чему меня готовили, — можно сказать, то, для чего меня воспитывали, с тех пор как погиб Джо.
— А сам ты этого разве не желаешь?
— Раньше не желал. Но в последнее время хочу все сильнее. Когда я вижу, какие идиоты выставляют свои кандидатуры… Вот, например, Эдлай — он даже не может самостоятельно решить, что ему съесть на завтрак; или Линдон Джонсон, который добился своего нынешнего положения только потому, что лизал задницу Сэму Рейбёрну; или Хьюберт Хамфри — кто он такой? — евнух при Элеоноре Рузвельт… Я справлюсь лучше, чем любой из них , это уж точно. Кто-то должен быть президентом. Почему бы не я?
— Я не бросаю тебе вызов, Джек. Мне просто любопытно.
— Раньше я думал только о том, как мне выбраться из всего этого… Смешно, я никому прежде об этом не говорил, разве что Бобби.
— Даже Джеки?
— Нет. Джеки хочет быть первой леди. Она считает, что заслужила это, и, возможно, она права.
— И вы не можете прийти к единому мнению в этом вопросе?
— Нет, — сказал он. — Сложность не в этом.
Что-то в его голосе подсказало ей, что не следует говорить о Джеки.
— А мне всегда казалось, что ты честолюбив, — с наигранной шутливостью сказала она. — Я думала, единственное, что нас с тобой по-настоящему связывает, это честолюбие.
— О да, думаю, я довольно честолюбив. Просто удовлетворить мои амбиции может только пост президента. Это единственная цель, ради которой стоит бороться. Вот, например, Аверелл Гарриман — богат баснословно, во время войны был послом в Москве (а тогда это был очень важный пост) и советником Рузвельта и Трумэна — губернатор Нью-Йорка, но ему так и не удалось стать президентом!
— Может, он этого и не хотел.
Джек засмеялся.
— О, Аверелл желал этого так сильно, что иногда ему казалось, он уже в Белом доме. Возможно, это желание и до сих пор его не покинуло. Но он никогда по-настоящему не боролся за это, поэтому в истории о нем всегда будут упоминать только в сносках. Возможно, сноски о нем будут длинными, но это всего лишь сноски. Я бы предпочел сгореть быстро, но ярко, так, чтобы обо мне написали целую главу.
“Сгореть быстро, но ярко, чтобы, написали целую главу!” Эти слова выражали суть и ее жизни, ее веру, которая помогла ей вознестись к славе. Это и делало их удивительно похожими друг на друга — оба готовы были рисковать, когда другие холодели от страха. Пусть другие сомневаются в том, что Джек может стать президентом — он был слишком молод, он был католиком, его отца ненавидели, его личная жизнь делала его уязвимым, — но в ней жила та же абсолютная вера в его звезду, как и в свою собственную.
— Сколько у тебя времени? — спросила она.
Он улыбнулся.
— Десять минут. Народ волнуется. У меня в номере собралась целая компания влиятельных политиков из больших городов, и Бобби убеждает их, что, нравится им это или нет, им придется выдвинуть кандидатуру Кефовера, если он устраивает Эдлая. Все они клянутся нам в своей преданности, но их сюда пригласили не за этим.
— Ну ничего, нам хватит и десяти минут. — Стянув с себя пиджак и блузку, она швырнула их на пол, затем встала с дивана и выскользнула из юбки. На мгновение она вспомнила, что дверь не заперта и не вывешена табличка “Не беспокоить”, но ей было наплевать.
С минуту она стояла, не двигаясь. Джек, все еще полностью одетый, лежал на диване и смотрел на нее.
— Боже мой! — тихо прошептал он.
— Мы управимся за минуту, сенатор, — улыбнулась она, расстегивая на нем брюки. Она обхватила его голову руками, чтобы занять устойчивое положение, затем, обвив его тело ногами, наклонилась и поцеловала его. То, что она была голая, а он в респектабельном темном костюме, странным образом возбуждало ее. Она двигалась все быстрее и быстрее, подчиняя его тело своему, пока наконец не ощутила его глубоко-глубоко внутри себя.
Она слышала свое учащенное, прерывистое дыхание и двигалась еще быстрее и быстрее, пока из ее груди не вырвался резкий дрожащий крик. Обессиленная, она упала на него. У нее мелькнула мыль, что она, наверное, измяла ему костюм, но она не стала думать об этом.
— Вам понравилось, сенатор? — спросила она осипшим голосом.
— Недурно. Еще немного тренировки, и тебе не будет равных.
Он приникла к его губам в долгом поцелуе.
— Как бы я хотела, чтобы ты принадлежал мне, — сказала она.
— Ну, в данный момент я твой .
— Я имею в виду вообще.
— Я знаю.
Она положила в его бокал кубик льда и подала ему, затем налила себе шампанское.
— Как ты думаешь, что сказали бы они, — спросила она, — если бы узнали, что ты совокупляешься здесь с Мэрилин Монро?
— Наверняка попросили бы меня баллотироваться в президенты вместо Эдлая. Ведь тогда за меня проголосовали бы все мужчины Америки.
Она смачно поцеловала его.
— Я тоже так думаю, дорогой, — сказала она. — Может, тебе стоит воспользоваться этим. Мы увидимся сегодня вечером?
Он уже был в ванной и пытался сосредоточиться на том, что ему предстоит сделать в следующую минуту.
— Вечером? — переспросил он. — Не знаю. Постараюсь прийти. — По его тону не чувствовалось, что он и впрямь постарается. — Ты придешь в зал заседаний смотреть фильм?
— Я приду с Дэйвидом. Конечно, хочу посмотреть.
— Я постараюсь связаться с тобой. — Он предостерегающе посмотрел на нее. — Ради Бога, Мэрилин, будь осторожна.
Она все еще стояла перед ним нагая. Что ж, нового он ничего не увидел.
— Я буду осторожна, Джек, не беспокойся, — успокоила она.
Она пыталась подавить в себе обиду за эти предостерегающие слова. Она не какая-то там домохозяйка, которая впервые завела роман на стороне. Когда-то давно, в начале своей актерской карьеры, Мэрилин какое-то время была любовницей Говарда Хьюза, и тогда она узнала все, что только можно узнать о скрытности и маскировке. У Говарда к тому времени уже начали проявляться первые признаки паранойи, и он постоянно настаивал, чтобы они встречались тайно, темной ночью, как шпионы.
Он умылся, уложил пальцами волосы, поправил галстук, булавку с эмблемой РТ—109 и, промокнув салфеткой несколько мокрых пятен на костюме, смахнул с него рукой невидимые пылинки. И снова принял облик сенатора.
— Покажи им, тигренок, — нежно напутствовала она Джека, когда тот направился к двери.
Он сделал победоносный жест, сжав кулак и выставив вверх большой палец, затем открыл дверь. В комнату ворвался сигарный дым, и чей-то низкий голос произнес:
— Где шляется Джек? Сколько можно сидеть в туалете?
Он обернулся и подмигнул ей. Прежде чем за ним закрылась дверь, она услышала, как он ответил:
— Простите, господа, но у меня было очень важное и неотложное дело…
Она надела халат и позвонила Дэйвиду. Она ужасно не любила обедать одна, но такова уж судьба любовниц всех занятых мужчин.

Мэрилин не доводилось видеть столько народу в одном зале с тех самых пор, когда она ездила выступать перед американскими солдатами в Корее. Зал заседаний был до отказа набит людьми. В смешных шляпах, они размахивали плакатами, скандировали, пели. Где-то в глубине сцены оркестр играл “Снова настали счастливые дни”. Динамики были включены на полную мощность — у нее даже заболели уши. Работали все кондиционеры, но они не в состоянии были охладить жар, исходивший от тысяч тел, и она сразу же взмокла от пота.
Держа перед собой мандат, Дэйвид начал проталкиваться к нью-йоркской делегации. У многих делегатов от Нью-Йорка были эмблемы с именем Роберта Вагнера, но их настроение нельзя было назвать радостно-приподнятым.
Вдалеке, на трибуне, украшенной национальным флагом, под гигантскими портретами Рузвельта, Трумэна и Эдлая Стивенсона кто-то кричал в микрофон, однако музыка и шум в зале заглушали речь говорящего. На него никто не обращал внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93