— Надеюсь, вы не считаете меня сумасшедшей?
— Здесь все сумасшедшие, кто-то больше, кто-то меньше.
— Ну да, наверное.
— А самые сумасшедшие здесь — врачи, — заключил он со смехом. Он потер нос большим и указательным пальцами, так же, как это делал доктор Гринсон, — очевидно, это привычка всех психиатров. Неожиданно лицо его стало серьезным. — Я отвечу на ваш вопрос так: я сказал бы, что вы, Мэрилин, не более сумасшедшая, чем все люди, находящиеся здесь, да и все люди вообще. Просто вы слишком остро все переживаете.
— Значит, я не должна здесь находиться?
— Никто не должен здесь находиться. — Он опять заглянул в историю болезни. — Как вы вообще себя чувствуете? — спросил он. — Что-нибудь беспокоит?
Ее это несколько озадачило.
— А что? — спросила она.
— Mens sana in corpore sano. В здоровом теле — здоровый дух. Многие — даже некоторые врачи — считают, что психические расстройства никак не связаны с физическими недугами. Это ошибочное мнение. Дух и тело нераздельны.
— Именно это мне и внушали с самого детства! — взволнованно воскликнула Мэрилин. — Мы исповедовали религию “Христианская наука”.
Он подмигнул ей.
— Никому не говорите, что я сказал вам это, Мэрилин, но Мэри Бейкер Эдди была далеко не глупой женщиной. А теперь вот что — встаньте и сделайте несколько глубоких приседаний.
— Приседаний?
— Я хочу посмотреть, в какой вы физической форме, только и всего.
Она поднялась — какое наслаждение встать с пола, где она сидела, обхватив руками колени, словно грезящий наяву ребенок, с того самого момента, как проснулась, — и сделала несколько приседаний.
— Благодарю вас. А теперь несколько раз дотроньтесь руками до кончиков пальцев на ногах.
Мэрилин была из тех женщин, которым удается поддерживать хорошую спортивную форму без специальных занятий. Правда, иногда в фильмах ей приходилось танцевать. Не сгибая коленей, она легко дотянулась до кончиков пальцев на ногах.
— Немного подвигайтесь на месте в темпе бега.
Она выполнила и это упражнение — упругий живот втянут, от быстрых движений по телу приятно и ласково струился пот, а груди подрагивали в такт ее бегу.
— Очень хорошо, Мэрилин, — сказал врач. — Пока я не замечаю, чтобы у вас были какие-то проблемы. — Он встал с кровати и приложил ухо к ее груди, затем положил руку ей на левую грудь, там, где у нее билось сердце. Рука у него была теплая и чуть влажная. — Дыхание в норме, сердцебиение тоже. Почему бы вам теперь не надеть халат? Будьте благоразумной.
Она взяла один из халатов, который пытались надеть на нее санитарки, и села на кровать.
— Как мне выбраться отсюда? Вы позвоните доктору Крис?
— Конечно. Не вижу причины, чтобы вообще держать вас здесь. — Он улыбнулся ей лучезарной уверенной улыбкой. — Желаю удачи, Мэрилин, — сказал он, на мгновение задержавшись у двери. Потом он вышел, и дверь за ним закрылась.
Она почувствовала, что постепенно успокаивается. Скоро доктор Крис вызволит ее отсюда. В конце концов она же не страдает манией самоубийства — просто постоянные неудачи одна за одной выбили ее из колеи: развод, смерть Гейбла, затем скандал в прессе по поводу заявления Кей Гейбл… Любой может сорваться от таких испытаний, говорила она себе.
Наконец-то она начала ощущать голод и пожалела, что отказалась от пищи, когда ей приносили завтрак. Раздался стук в дверь.
— Войдите, — отозвалась она, надеясь, что принесли обед.
Должна ли она извиниться перед санитарками? — спрашивала она себя. Она решила, что извиниться нужно. Ведь они просто выполняли свою работу…
Но вместо санитарки с обедом в комнату вошел врач, уже другой — плотный стареющий мужчина с выражением раздражения на лице. Он хмурился, глядя на нее поверх очков с полукруглыми стеклами.
— Я вижу, вы все же решили надеть халат, — отрывисто произнес он. Этот врач ей не понравился с первого взгляда. Он был похож на режиссера-неудачника, такой же дерганый и суетливый.
— Когда меня выпустят отсюда? Вы уже разговаривали с доктором Крис?
Он надул щеки. Его красное лицо обрамляли бачки. Чувствовалось, что характер у него взрывной.
— Нет, я не разговаривал с доктором Крис, — ответил он. — Не вижу в этом необходимости. В данный момент вы находитесь на моем попечении, и она тут ни при чем. А что до того, когда вас выпустят отсюда, это будет зависеть от того, какой диагноз я вам поставлю. Судя по вашему поведению, вас выпишут не скоро.
Она не собиралась мириться с подобным тоном, ведь она снова начинала ощущать себя звездой.
— Пошел к черту! — выпалила она. — Да ты знаешь, с кем разговариваешь? С Мэрилин Монро.
— Я разговариваю с пациенткой, которая страдает клинической депрессией, неврозом в тяжелой форме, склонностью к употреблению различных видов наркотических веществ, с пациенткой, которая пыталась покончить жизнь самоубийством. Вот с кем я разговариваю, молодая леди.
— Я не должна здесь находиться.
Он вскинул брови — очень невыразительно, подумала она. Ему бы следовало поучиться у Сэра Мундштука.
— Почему вы так решили? Я бы сказал, что вам здесь самое место.
— А другой врач сказал мне совершенно обратное. Может быть, вы все-таки договоритесь между собой?
— Какой другой врач?
— Тот, который был здесь несколько минут назад. Моложе, чем вы, симпатичнее и гораздо приятнее. Он сказал, что я в нормальном состоянии. А также пообещал, что выпустит меня отсюда сегодня же.
Он смерил ее подозрительным взглядом, словно решил, что она страдает галлюцинациями, но потом на лице его отразилось явное беспокойство, оно даже все покрылось испариной — такое выражение можно увидеть на лице водителя, который превысил скорость и вдруг замечает в боковом зеркале огни полицейской машины.
— Гм, и как же звали этого врача?
Она посмотрела на маленькую карточку с фамилией, приколотую у него на халате. “Доктор медицины Бернард Мецгер”, — прочитала она. Мэрилин смерила его ледяным взглядом, насколько это было возможно в данной ситуации.
— Он не назвал своего имени, доктор Мецгер, так же как и вы. Можно мне называть вас Берни?
Мецгер покраснел.
— Ах, ну конечно, разумеется… Как он выглядел?
— Высокий, худой, хорошо сложен. Он похож на моего бывшего мужа, на Артура Миллера, — добавила она, чтобы он понял. — Только тот врач был моложе и не такой угрюмый.
— О Боже! — воскликнул доктор Мецгер. Его красное лицо вдруг приобрело нездоровый бледный оттенок.
— А в чем дело? Он мне показался нормальным — и отнесся ко мне с большим пониманием, чем вы, Берни. Он обследовал меня…
— Он трогал вас руками? — На лице его отразился ужас. — Неужели он трогал вас руками?
— Конечно? Он же врач. Что ж тут такого?
Мецгер опустился на кровать.
— В том-то все и дело, что это был не врач.
— Не врач?
— Нет.. Это пациент. Когда ему удается вырваться из своей комнаты, он крадет белый халат и представляется врачом. Его должны все время держать взаперти. Он вас… э… тщательно обследовал?
Мэрилин подумала, что, может, ей все же удастся выбраться отсюда. Если она пострадала по недосмотру персонала, то, безусловно, администрация больницы с удовольствием отпустит ее, чтобы только избежать судебного процесса — и огласки, — что бросит тень на престиж больницы.
— Очень тщательно, — ответила она. — Я подумала, что он гинеколог. У него нежные руки.
Мецгер вонзил кулак в ладонь другой руки.
— Какой кошмар, — произнес он.
Она кивнула.
— Еще бы. Для начала я сообщу об этом Эрону Фрошу. Он — мой адвокат.
— Эрону Фрошу!
— Он разделает вас на кусочки . Эрон — суперадвокат. И это не говоря уже о том, какой может быть скандал. Вот погодите, устрою пресс-конференцию…
Мецгер что-то монотонно бормотал себе под нос.
— Я — конченый человек, — расслышала она.
Мэрилин положила руку ему на плечо.
— Берни, — сказала она. — Давайте лучше подумаем, как мне выбраться отсюда без лишнего шума — не через вестибюль, вы понимаете меня? Переведите меня куда-нибудь в такое место, где есть телефон и я смогу немного отдохнуть.
— Да, конечно, — задыхаясь, отозвался Мецгер. — Я уверен, мы сумеем это устроить.
— Мэрилин. Зовите меня Мэрилин, Берни.
— Мэрилин.
В результате после двухдневного пребывания в “Шин Уитни” ее перевели в Институт неврологии при пресвитерианской больнице Колумбийского университета и поместили в прекрасный номер люкс. Здесь работали настоящие санитарки, а не переодетые тюремные надзирательницы. Они ухаживали за пациентами круглосуточно. Решеток на окнах не было, и в вестибюле ее не пасли журналисты.
Даже телефон был у нее в номере.
Первым делом она позвонила в Белый дом.
33
Гувер не привык, чтобы его заставляли ждать, даже если он шел на прием к президенту страны, — вернее, ожидание у президента раздражало его больше всего.
В конце концов, кто такой президент? Гувер служил нескольким президентам много лет подряд, с самого 1924 года. Он стал директором ФБР за год до того, как родился нынешний министр юстиции, — такая фраза по указанию Гувера была включена в текст экскурсии по зданию министерства юстиции.
Ему было известно буквально все о любовной связи Рузвельта, не говоря уже о случайных приятелях миссис Рузвельт. Его агенты даже записали на пленку ее встречу с Джо Лэшем в номере отеля в Нью-Йорке, где они вместе провели ночь. Гувер дал прослушать эту ужасную запись президенту Рузвельту, и тот был ошеломлен. У директора ФБР имелись материалы о финансовых махинациях друзей Гарри Трумэна из Канзас-Сити. Он перехватывал все письма, которые посылала Эйзенхауэру Кей Саммерсби, напоминая президенту, что он обещал развестись с Мэми и жениться на ней…
Он немало знал о людях, которые были президентами США! Знал все грязные секреты их интимной жизни, все тщательно захороненные тайны их политической деятельности, знал об их неблагонадежных друзьях, с которыми они имели неосторожность подружиться в школе или в колледже и которые впоследствии стали сторонниками левых движений или гомосексуалистами (впрочем, одно другому не мешало), знал об их заигрываниях с Москвой, или с замужними женщинами, или с финансистами с Уоллстрит…
Гувер не льстил себе — он реально смотрел на вещи. Пусть президенты не любили его, не доверяли ему, не приглашали отужинать в личных апартаментах на верхнем этаже Белого дома, но ни один из них никогда не заставлял его ждать аудиенции!
Личный секретарь нового президента и руководитель аппарата Белого дома стояли возле двери в кабинет президента, словно охраняли ее. Обменявшись с Гувером двумя-тремя ничего не значащими фразами, они замолчали. По их лицам он видел, что они испытывают к нему неприязнь. Что ж, пусть, думал про себя Гувер. Говорил же один римский император: “Пусть ненавидят, лишь бы боялись”. Ему стоит только заглянуть в собранные на них досье, и тогда они узнают, что значит идти против Гувера. В его папках хранится масса всеми забытых фактов: кто-то когда-то выписывал журнал, пропагандировавший левые взгляды, кто-то устроил для своей подружки незаконный аборт, кто-то в студенческие годы участвовал в работе “дискуссионного клуба”, который, по сути дела, был партийной ячейкой. “Все вы у меня под колпаком, дерзкие молокососы!” — думал он и вдруг, к своему ужасу, осознал, что они смотрят на него не со страхом, а с жалостью.
Жалость! Это может означать только одно — ему предложат уйти в отставку! Гувер почувствовал, как у него застучало в висках, в горле пересохло, руки, придерживающие на коленях портфель, задрожали.
Значит, на пенсию! Что же он будет делать на пенсии? Что станет с ним и с Клайдом, с двумя стариками? Будут жить где-нибудь на Золотом берегу во Флориде, степенно вышагивать по пляжу, вместе ходить по магазинам, вместе проводить вечера, просматривая его альбомы с вырезками из журналов?
— Президент ждет вас, господин директор.
Гувер машинально поднялся и нетвердым шагом вошел в Овальный кабинет. Увидев его, президент встал и тут же сел на свое место за большим столом, жестом приглашая Гувера сесть напротив.
Гувер не привык к такому приему. Когда он входил, все президенты, как правило, выходили из-за стола и садились рядом с ним на диван — все, кроме Рузвельта; тот обычно усаживал его в кресло перед камином, а сам подъезжал к нему в своей коляске и останавливался так близко, что их колени едва не соприкасались.
“Он подчеркнуто невежлив!” — в отчаянии подумал Гувер, со страхом ощущая, как бешено колотится сердце. На что он надеялся? Этот грубиян, младший брат президента, своим поведением давно уже дал ему понять, чего следует ожидать. Бобби — Гувер содрогался при мысли о том, что тот теперь министр юстиции, — приказал отключить прямой телефон, по которому директор ФБР мог звонить непосредственно в кабинет министра, и теперь Гуверу, как и любому смертному, приходилось связываться с ним через секретаря! Как-то раз Бобби заявился в кабинет Гувера без пиджака, даже не предупредив его о своем визите, вызвал к себе, где директору ФБР пришлось стоя наблюдать (Бобби не предложил ему сесть), как министр метал стрелы в мишень, при этом он иногда промахивался, и стрелы вонзались в панельную обшивку, — а ведь это не что иное, как осквернение государственной собственности. Но что самое ужасное, Бобби стал приглашать к себе агентов ФБР и просил их докладывать о результатах работы непосредственно ему.
Гувер прокашлялся, усилием воли заставляя себя не думать об этих оскорбительных выпадах, порочащих достоинство и престиж его должности.
— Вы вызывали меня, господин президент? — спросил он.
“Президент, а выглядит, как школьник”, — подумал Гувер. Странно, многие из недавно принятых на работу в ФБР агентов казались ему такими юными, что он даже поинтересовался, не снизили ли по закону минимальный возраст найма на работу, и очень удивился, когда узнал, что возраст найма остался прежним.
Президент, похоже, нервничал.
— Да-да, — коротко ответил он.
Воцарилось молчание. Гувер, как никто другой в Вашингтоне, разбирался в тонкостях протокола. Президент не принял его сразу, усадил не на то место, оттягивает начало разговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93