В первую минуту, охваченный раскаянием, Сольский хотел было наняться в лондонских доках грузчиком, но, придя туда, отказался от своего замысла, чтобы не отнимать заработка у бедняков, которые, кстати сказать, поглядывали на него не особенно дружелюбно. Затем он решил войти в компанию с каким-нибудь купцом или промышленником; но все, к кому он обращался, вскоре догадывались, с кем имеют дело, и уклонялись от разговора, ссылаясь на занятость.Наконец, потратив несколько месяцев на всевозможные фантастические проекты, Сольский напал на счастливую мысль вернуться на родину и поискать себе занятия в собственном имении.Он вернулся в Польшу. Но тетушка Габриэля при первом же разговоре напомнила ему, что Ада давно уже окончила пансион и живет в доме чужой женщины, пани Ляттер, и что прямой его долг позаботиться о сестре и вывезти ее за границу, чтобы бедняжка повидала свет.Проект пришелся Сольскому по душе: ведь забота о сестре — это тоже занятие! Он упросил тетку сопровождать их во время путешествия, объявил сестре, что через неделю увезет ее за границу, и разрешил ей взять с собой панну Элену Норскую, которую Ада в то время боготворила.Сперва Сольский был равнодушен к красавице Элене, подозревая ее в намерении найти богатого мужа. Но когда в Венеции за панной Эленой стал увиваться рой поклонников — итальянцев, французов, англичан и немцев, всё людей родовитых и состоятельных, — Сольский обратил на нее внимание. Только тогда он заметил то, о чем говорили все вокруг: пышные, белокурые волосы панны Элены, ее чудесную фигуру, дивной красоты лицо и электризующий взгляд. Ему нравилось ее надменное обращение с поклонниками и льстили благосклонные взгляды, которыми она порой его дарила.Вскоре, однако, в толпе обожателей начали выделяться двое наиболее усердных: французский виконт и итальянский граф; панна Элена тоже была с ними любезней, чем с другими. Тогда Сольский, желая скрыть терзавшую его ревность, уехал из Венеции.Известие о самоубийстве пани Ляттер потрясло панну Элену. Она перестала появляться в свете и, когда даже самые пылкие обожатели покинули ее, поселилась на несколько месяцев в монастыре.Здесь Сольский увидел панну Элену в черном платье, лицо ее было словно высечено из мрамора, в глазах светилась скорбь; вместе с Адой он убедил ее совершить новую поездку по Италии и Швейцарии.Во время этой поездки панна Элена избегала новых знакомств и проводила целые дни с Сольскими. При этом пан Стефан открыл в ней большие достоинства: быстрый и рассудительный ум, большую начитанность и редкое бесстрашие. Однажды они втроем поднимались на Везувий; Ада, увидев почти у самых своих ног лазурное море, вернулась с полдороги, но панна Элена взошла на вершину этой страшной горы. Увязая по колени в пепле, вскарабкались они со Стефаном на край кратера, где земля сотрясалась под ногами, от серного запаха спирало дыхание и весь мир исчезал в клубах дыма. Только тут панна Элена улыбнулась впервые за несколько месяцев, и Сольский понял, что она необыкновенная женщина.С тех пор они стали более близки. Сольский не скрывал своих чувств, и панна Элена говорила, что он ведет себя, как одержимый. Они проводили вдвоем целые дни. А когда однажды вечером, во время прогулки по морю, их застигла буря, едва не потопившая лодку, и панна Элена запела, Сольский сделал ей предложение.Узнав об этом, Ада опечалилась, а тетушка Габриэля собралась покинуть их и вернуться на родину. Стефан и Ада упросили ее не уезжать, и она осталась с условием, что у них снова будет открытый дом.Старушка оказалась дипломатом. Вокруг панны Элены сразу собралась толпа обожателей, вынырнул и французский виконт, и вскоре Сольский начал делать невесте такие сцены ревности, что панна Элена вернула ему слово.— Мы еще мало знаем друг друга, — сказала она. — Для вас несносно мужское общество, а по мне — лучше смерть, чем ревнивый муж.— Я не ревнив! — возмутился Сольский.— Стало быть, вы мне не доверяете.— И так, вы хотите порвать окончательно?Последнее слово озадачило панну Элену.— Ну, так уж и окончательно!.. — возразила она, бросая на Сольского дразнящий взгляд. — Сперва приглядимся друг к другу, как люди свободные, как друзья, а там… посмотрим. Женщин завоевывают не только силой, этим искусством вы еще не овладели.— А вы согласитесь быть моей наставницей? — спросил он, целуя панне Элене руку.— Ну что ж! — ответила она, немного подумав. — Вам надо искать себе жену в модном свете, и я охотно помогу вам. Но я буду строгой наставницей…— Все равно лучше вас мне не найти.— Посмотрим.Порывая с Сольским, панна Элена обнаружила большой ум и такт. Пан Стефан в это время уже начал замечать на своем солнце пятна. Он еще любил Элену, эту красивую, всеми обожаемую, гордую и смелую девушку, таившую в себе столько загадок, но его отталкивали ее эгоизм и кокетство. «Неужели она хочет, — говорил он себе, — выйти за меня ради моих денег и мое имя ей нужно, как ширма? Неужели она думает превратить мой дом в место сборища своих обожателей?»Пока он смотрел на свою невесту и касался устами ее руки, страсть опьяняла его. Но стоило ему остаться одному, в нем пробуждались сомнения и даже недоверие.«Может быть, я для нее только выгодный жених? — думал он. — Забавная история! Убегать от нимф, охотящихся за мужьями, и попасть в сети к самой Диане!»Однако панна Элена вернула ему свободу без всяких сцен, даже как бы шутя, но не запрещая вместе с тем надеяться, при условии, что он снова ее завоюет. Стало быть, не корыстолюбие говорило в ней, а благородная гордость, и если прежде она была нежна с ним, то, видимо, непритворно, без расчета.«А не попытаться ли в таком случае снова завоевать ее? — размышлял пан Стефан. — Она в невинной форме преподала мне урок, и я сумею им воспользоваться. В этой женщине таятся бесценные сокровища, которые не так-то легко обнаружить; кто знает, что скрыто еще в ее сердце?»С этого времени Сольский стал относиться к Элене с еще большим уважением. Надменный барин в ее присутствии становился покорным рабом, деспот учился усмирять свою властную натуру и быть деликатным.Тетушка Габриэля и Ада были благодарны панне Элене за то, что она так ловко разрубила узел, причинявший им немало огорчений. Аде даже стало жаль, что все так кончилось, но тетка была настроена скептически.— Вот увидишь, — говорила она племяннице, — это просто искусная кокетка, которая хочет женить на себе Стефана!— Но, тетенька, что же было бы дурного, если бы Стефек и в самом деле женился на ней?— Ах, оставь, дорогая! — прервала тетка. — Девушка без приданого, без имени, и к тому же дочь учительницы… Что же тогда делать барышням из хороших семей, если мужчины нашего круга будут жениться на таких, как она?Между тем панна Элена не отчаивалась. Она твердо верила в свою красоту и не сомневалась, что стоит только ей захотеть, и Сольский вернется. Но пока она этого не хотела — по нескольким причинам. Прежде всего она ждала своего отчима, пана Арнольда, который должен был взять ее в путешествие по Европе, а об отчиме, как о всяком американце, ходили слухи, что он очень богат. Во-вторых, панна Элена полагала, что она вправе рассчитывать на самую блестящую партию, а так как рядом с французским виконтом снова появился итальянский граф, да еще какой-то немецкий барон и знатный англичанин, то ей было из чего выбирать.Положение определилось в Цюрихе. Тетушка Габриэля собралась в Варшаву, Ада начала посещать университет, а за Эленой приехал пан Арнольд и с первых же слов заявил, что ее брат, Казимеж — вертопрах и мот.Несколько дней все провели в Цюрихе вместе, и тут Сольский короче сошелся с Арнольдом, который подал ему мысль построить в имении сахарный завод. Затем Сольский уехал в Париж, Арнольд с Эленой — в Вену, а виконты, графы, бароны и кандидаты в лорды, убедившись, что у панны Элены есть семья, рассеялись, как горный туман. Видимо, никто из них и не думал о браке, отчего Элена несколько разочаровалась в мужчинах, но о себе была по-прежнему высокого мнения.Вплоть до возвращения в Варшаву Сольский переписывался с Эленой и навестил ее в Пеште, где она опять была окружена поклонниками. Но отношения их остались прежними. Пан Стефан с удовольствием читал письма Элены, забывал обо всем на свете, когда они были вместе, но, расставшись, охладевал к ней. Он уже не был прежним обожателем панны Норской, его только восхищала ее уверенность в себе.— Мой муж, — говорила она, — должен принадлежать мне безраздельно, как и я ему. Я пошла бы за батрака, если бы он меня так полюбил, но, право, лучше умереть, чем стать игрушкой в руках даже самого могущественного человека на свете.«Завоевать такую женщину!.. — думал Сольский, слушая ее. — Это потруднее, чем взойти на Монблан…»И пока он смотрел на Элену, ему хотелось завоевать ее.Так обстояли дела, когда Сольский встретил у сестры Мадзю — и был поражен. Мадзя была очень хороша собой; но не красота девушки поразила Сольского; опытным глазом он уловил что-то непостижимое в выражении ее лица.Была ли это доброта или невинность, радость или сострадание? Этого он не мог сказать. Одно было ясно — в ее чертах ему виделось что-то неземное, чего он не замечал у других женщин, разве что на картинах или в скульптурах великих мастеров.Сольский знал, что Ада любит и хвалит Мадзю, и в нем заговорил дух противоречия.«Она такая же, как все, — думал он. — Наверно, примется устраивать свои дела, воспользуется покровительством Ады».Однако вскоре некоторые незначительные обстоятельства удивили Сольского.Мадзя никогда ни о чем не просила Аду, более того, отказывалась от всякой помощи. Из-за дружбы с Адой Мадзю притесняли у Корковичей, но она ни разу не обмолвилась об этом. И дом своих гонителей она покинула с неохотой, а теперь тосковала по своим ученицам и не порывала с ними отношений.Девушка могла не работать, а меж тем взяла уроки в пансионе панны Малиновской и, если соглашалась жить в особняке Сольских, то, несомненно, поступала так из самоотверженной любви к Аде.Пребывание Мадзи в доме оказалось истинным благословением. Мадзя не только лечила от мигреней тетушку Габриэлю и придумывала для Ады всякие занятия и развлечения, она заботилась о слугах и их детях: навещала их, когда они заболевали, и добивалась прибавки жалованья для несправедливо обойденных.Даже дворовые собаки, бездомные кошки и голодные зимой воробьи нашли в ней покровительницу. Плохо ухоженные цветы и те вызывали в ней жалость.У самой Мадзи, казалось, не было никаких потребностей, вернее, была лишь одна неутолимая потребность заботиться о других, служить другим. И при этом ни тени кокетства, напротив, — полное неведение того, что она хороша собой и может нравиться.«Невероятно!» — думал Сольский.Все, кто только ни сталкивался с Мадзей, сразу понимали ее достоинства, — это была кристально чистая натура. Но в полной мере оценил ее лишь Сольский, обладавший проницательным умом и знавший людей. Его воображению человечество представлялось грудой серых камней, среди которых драгоценный попадается один на тысячу, а может быть, и реже. Над всеми этими безликими, холодными существами возвышаются исключительные личности, которые, словно пылающие светочи, придают серым камням определенный облик, а драгоценным — блеск, переливы и прозрачность.Этими исключительными личностями, по мнению Сольского, были гении ума, воли или сердца, и в Мадзе он видел либо неслыханно ловкую обманщицу, либо гения доброты.Больше всего удивляло Сольского, что Мадзя не замечала, так-таки вовсе не замечала, что он увлекся ею. Вся прислуга в доме знала об этом, тетушка Габриэля укоряла и предостерегала его, панна Элена чуть ли не ревновала, пан Згерский рассыпался в похвалах Мадзе, совершенно чужие люди домогались у нее протекции, а меж тем она — то ли из утонченного коварства, то ли по непостижимой наивности — сватала ему, Сольскому, панну Элену!«Может, она влюблена в этого пустозвона Норского?» — размышлял пан Стефан после спиритического сеанса, на котором он ухаживал за панной Эленой, надеясь вызвать у Мадзи ревность.Но, подумав, он отверг эту догадку. Правда, Мадзя была тогда взволнована и даже расплакалась, но, вероятно, не от любви к пану Казимежу или ревности к Сольскому. Действительные или мнимые поклонники нисколько ее не занимали; взволновали ее пишущие и рисующие духи, но больше всего тирады пана Норского, отрицавшего бессмертие души!Так оно и было на самом деле. Целую неделю Мадзя не могла успокоиться: все толковала с Адой, не спала по ночам, худела и под конец заставила Дембицкого дать ей честное слово, что он верит в бога и в бессмертие души.Торжественное заверение Дембицкого немного утешило Мадзю. Все же Сольский видел, что семя неверия уже заронено в эту невинную душу; он еще больше увлекся Мадзей и возненавидел пана Казимежа, к которому, впрочем, никогда не питал особой симпатии.«Какой надо быть скотиной, — думал он, — чтобы отнимать веру у бедной девочки, даже если она заблуждается! Ведь она ничего иного не желает! Чем возместит он ей эту утрату? Он и весь этот мир, для которого бедняжка жертвует всем, не требуя для себя ничего, кроме бога и надежды?»У самого Сольского были сомнения в вопросах веры и склонность к пессимизму. Но атеистом он не стал, благодаря влиянию Дембицкого, который время от времени открывал перед ним новые, светлые горизонты.Невозмутимый, вечно рассеянный математик создал свою особую философскую систему. Но до сих пор он говорил о ней лишь с Сольским, да и то весьма осторожно. Глава втораяНа чем основаны великие замыслы В эту пору Сольский был вправе считать себя счастливым. Если бы английский философ, которому он нанес в Лондоне неудачный визит, спросил его теперь: «Чем вы занимаетесь?», Сольский гордо ответил бы ему: «Строю сахарный завод и сам буду им управлять».С презрительной усмешкой вспоминал Сольский о тех временах, когда он, скучая, путешествовал без всякой цели по свету, когда, внезапно устыдясь своей праздности, хотел стать грузчиком в лондонских доках или готов был проситься в компанию к первому попавшемуся заводчику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122