Либо Элена выйдет замуж, и она переедет в имение Сольского, либо сама она станет хозяйкой, а может, как знать, и женой Мельницкого, либо случится какое-то другое событие, но так или иначе она, пани Ляттер, во что бы то ни стало избавится от теперешнего своего занятия. И странное дело: всякий раз, когда она в мыслях рисовала себе свое будущее, она видела себя сидящей в каком-то старом парке на берегу реки.Видение было таким явственным, что пани Ляттер могла чуть ли не измерить толщину деревьев, описать цвет их листьев и формы теней, которые кроны отбрасывали на землю. Она видела мохнатую гусеницу, медленно ползущую по коре липы, видела трещину, которая бежала вдоль темной садовой скамьи, вдыхала свежий запах земли, слышала шелест струй реки, которая текла в двух шагах от нее, делая в этом месте излучину.Эта картина, которую она видела чуть не каждый день, была для пани Ляттер не галлюцинацией, а ясновидением. Пани Ляттер была убеждена, что видит свое будущее, такое счастливое будущее, что ради него стоило вынести все те муки, которые она терпела до сих пор. Ничего в этом парке не было, кроме скамьи, потемневшей от старости, чащи деревьев и шума реки. Но скудный этот ландшафт был исполнен такого покоя, что пани Ляттер согласилась бы вечно сидеть на этой скамье и вечно смотреть на мохнатую гусеницу, лениво ползущую вверх по стволу дерева.Одного только ждала она теперь от жизни: покоя.После волны грез наплывала волна раздумий. Пани Ляттер открывала глаза и, уставясь на свой письменный стол, на бюст Сократа, выглядывающий из-за лампы, говорила себе:«С пансионом кончено: начнутся каникулы, и я брошу все, даже если на следующий день мне придется умереть. Но что это за парк? Сольского или Мельницкого? Ах, это был наш парк в Норове… Какое было имение, и так его промотать!»Она вздрогнула и безотчетно заткнула уши, словно пугаясь воспоминаний, которые могли нашептать ей, что это она промотала имение мужа, свое, а главное, детей. И с кем же? С каким-то бывшим гувернером! Имение Норских с Ляттером! И это она так обезумела? Она вышла второй раз замуж? Она ревновала второго мужа, которого через каких-нибудь два года сама же выгнала вон?Но с этими воспоминаниями пани Ляттер уже умела справиться. Она отбросила их прочь, как ненужный клочок бумаги, и стала думать о дочери.Панна Элена, вернее брак ее с Сольским, — это был для пани Ляттер второй источник утешения, то основание, на котором покоились ее надежды. После долгих колебаний пани Ляттер сказала себе, что Элена должна выйти замуж за Сольского. Ни для кого в Варшаве не было уже тайной, что Сольский, сблизясь в Италии с Эленой, просто с ума сходил по ней; пани Ляттер и от дочери знала, и сама отчасти догадывалась, что в эту минуту между Эленкой и Сольским идет та извечная война, которая обычно предшествует капитуляции обеих сторон. А именно: пан Сольский притворяется равнодушным, а панна Элена кокетничает с другими.«Не сегодня-завтра, — думала пани Ляттер, — он не выдержит и сделает предложение, которое Эленка примет. А я прежде всего узнаю об этом от Згерского, который прибежит с поздравлениями и деньгами», — прибавила она с улыбкой.Она закрыла глаза и увидела другую картину. Как наяву, видела она Эленку в белом шелковом платье с длинным треном, входящей в салон, полный гостей. Эленка была прелестна в этом платье, шитом жемчугом; красивая голова ее была осыпана брильянтами; один из них, над челом, отливал пурпуром, другой, у виска, был подобен зеленой звезде. Пани Ляттер отчетливо видела игру брильянтов, складки пышного платья, она видела расширенные ноздри и гордый взор дочери, перед которой с восторгом или завистью склонялись все головы.Рядом с Эленкой стоял Сольский, некрасивый, с калмыцким, но удивительно энергичным лицом. Пани Ляттер с восхищением смотрела на них обоих и думала:«Найдешь ли другую такую пару? Она прекрасна, как мечта, он безобразен, но мужествен. И к тому же такое состояние!»Потом ей чудилось, что она говорит дочери:«Какое это счастье для тебя, Эля, что твой муж некрасив, но энергичен! Оба мои были очень красивы, но слишком слабы для меня, оттого-то я и загубила свою жизнь. Твой муж будет сходить с ума по тебе, но никаких фокусов тебе не позволит…»Пани Ляттер снова открыла глаза и снова вместо роскошного зала, где царила ее дочь, увидела свой кабинет. Вдруг ей пришло в голову:«А что, если Эленка не выйдет за Сольского?»Лицо ее исказилось, глаза сверкнули гневом, чуть не ненавистью.— Уж лучше ей убить меня, — прошептала она.Пани Ляттер уже не могла примириться с мыслью, что ее дочь не выйдет за Сольского, к тому же в самом непродолжительном времени. Эленка должна сделать сейчас блестящую партию, потому что от этого зависит будущность Казика.Мысль о пане Казимеже была тем тернием, который ничто не могло вырвать из сердца матери. Пани Ляттер чувствовала, что для полноты счастья ей необходимо, чтобы сын занял когда-нибудь место среди славных мира сего и стал равен если не Наполеону, то хотя бы Бисмарку. Она усомнилась бы в справедливости бога, если бы ее сын рано или поздно не только не стал богат, знаменит и могуществен, но и не достиг тех совершенств, благодаря которым избранник возвышается над простыми смертными. Она не представляла себе, как сын достигнет вожделенной цели, и это отравляло ей жизнь, и сон от этого бежал ее глаз. Ясно, что он должен уехать за границу, скорее всего в какой-нибудь немецкий университет, где в аудиториях часто можно встретиться с великими князьями. Ну, а уж если Казик только встретится с таким молодым властелином, тот не отпустит его от себя, — и карьера сделана! К несчастью, на заграничную поездку нужны деньги, а пани Ляттер не сомневалась, что сама она своим трудом их уже не добудет.Откуда же взять для Казика денег? Очевидно, есть одно только средство: Эленка должна поскорее выйти замуж за Сольского. Деньги Сольского, его фамильные связи и знакомства за границей были теми ступенями, по которым пану Казимежу предстояло подняться к предназначенным для него вершинам.Пани Ляттер снова стала мечтать. Разве нельзя усмотреть перст провидения в том, что Ада взяла в Италию Эленку, в которую влюбился там Сольский? А разве могло бы это случиться, если бы Ада, рано оставшись сиротой, не поступила в ее пансион, если бы пани Ляттер не потеряла состояние и не занялась воспитанием чужих детей?Это была чудесная цепь событий, которые увлекали Казимежа к вершинам еще тогда, когда его мать и не помышляла об этом. Эта цепь чудес совершалась у нее на глазах, так почему же не совершиться еще одному чуду? До каникул еще три месяца, за это время Эленка выйдет замуж, и Казик с наступлением каникул уедет за границу.Сейчас он не может уехать. Если пани Ляттер даст ему денег, ей грозит банкротство до окончания учебного года.— Яви чудо! Яви чудо! — шептала пани Ляттер, поднимая к небу глаза и молитвенно складывая руки. И вдруг надежда пробудилась в ее сердце: она почувствовала, что небо должно внять мольбам матери, которая просит за сына. Глава двадцать перваяДействительность В эту минуту в дверь кабинета дважды постучали. Пани Ляттер очнулась и посмотрела на часы.— Одиннадцать часов вечера, — сказала она. — Что случилось? Войдите!Вошла панна Говард. Движения ее были так робки и глаза так скромно опущены долу, что пани Ляттер встревожилась.— В чем дело? — резко спросила она. — Уж не хотят ли ученицы выгнать еще одного учителя?Панна Говард по-своему покраснела.— Вы не можете забыть этого случая с Дембицким, — сухо сказала она. — А меж тем это было сделано для вас. Вы терпеть не могли этого человека.— Ах, панна Клара, вы могли бы предоставить мне хотя бы свободу не любить кого мне вздумается! — вспыхнула пани Ляттер. — С чем вы пришли на этот раз?Робость панны Говард исчезла.— Так вот благодарность за дружеские чувства? — воскликнула она. — С этой минуты, — продолжала она насмешливым тоном, — вы можете быть уверены, что я не стану вмешиваться в ваши личные дела, даже если бы…— Так вы сегодня пришли не по моему личному делу? Слава богу!— Вы угадали. Меня привела сюда беда, которая постигла третье лицо, это великое дело и в то же время великая социальная несправедливость.— Вы думаете, сударыня, что я располагаю соответствующей властью? — спросила пани Ляттер.— Властью? Не знаю. Скорее это ваш долг. Иоася в положении… — тихо закончила панна Говард.У пани Ляттер дрогнули губы. Однако, не меняя тона, она бросила:— Вот как? Поздравляю.— Поздравьте… своего сына…Пани Ляттер позеленела, губы и глаза у нее задергались.— Вы, вероятно, бредите, панна Клара, — ответила она сдавленным голосом. — Думаете ли вы о том, что говорите? Повторяя бессмысленные сплетни, вы губите сумасбродную, правда, но, в сущности, неплохую девушку. Ведь Иоанна все время развлекается, бывает в обществе. На прошлой неделе она даже была хозяйкой на каком-то вечере.— Она не может поступать иначе, — пожав плечами, сказала панна Говард. — Но придет время…Пани Ляттер минуту смотрела на нее, дрожа от гнева. Спокойствие панны Говард приводило ее в ярость.— Что вы говорите? Что все это значит? В конце концов какое мне до этого дело? По вашему требованию я уволила Иоанну, она уже не служит в моем пансионе, так какое мне дело до всех этих новостей?— Дело касается вашего сына, сударыня…— Моего сына? — крикнула пани Ляттер. — Вы хотите внушить мне, что я должна нести ответственность, если какая-нибудь гувернантка заведет интрижку? Все это ложь с Иоасей, но если даже это так, кто имеет право обвинять моего сына?— Естественно, его жертва.— Ха-ха-ха! Иоася жертва моего сына! А я должна стать покровительницей особы, которая целый год тайком от меня гуляла в городе. Повторяю, я не верю тому, что вы говорите об Иоасе, но допустим даже, что это правда. Тогда позвольте узнать, действительно ли мой сын был последним, если он и в самом деле впутался в эту авантюру?Панна Говард смешалась.— Вы не можете говорить так об Иоасе, — сказала она. — Ведь она была на ужине с паном Казимежем… ну… тогда…— А со сколькими бывала раньше? Я не верю тому, что вы говорите об Иоасе, но если даже это правда, мой сын имеет право не верить ей. Ведь эта девушка обманывала меня, она говорила, что уходит к родным, а сама шла на свидание; кто же может поручиться, что она не обманывала моего сына и всех своих любовников, если он был одним из них?— А если сама Иоася скажет, что это пан Казимеж?— Кому скажет? — спросила пани Ляттер.— Вам.Пани Ляттер схватила со стола лампу, сняла абажур и осветила стену, на которой висели два портрета ее детей.— Взгляните! — воскликнула она, обращаясь к панне Говард. — Это Казик, когда ему было пять лет, а это Эленка, когда ей было три года. Вот фамильные черты Норских. Тот, кто хочет убедить меня в том, что Казик… тот должен показать мне ребенка, похожего на Казика или на Эленку. Поймите меня, сударыня!— Значит, надо ждать если не три года, то целых пять лет, — прервала ее панна Говард. — А тем временем…— Что тем временем?— Что должна делать обольщенная девушка?— Не рисковать… не охотиться за мужчинами, тогда они не будут обольщать ее! — со смехом ответила пани Ляттер.— Она не виновата, она не знала, что ждет ее.— Панна Клара, — уже спокойно сказала пани Ляттер. — Мы люди взрослые, а вы рассуждаете, как пансионерка. Ведь все наше воспитание направлено к тому, чтобы уберечь нас от обольщенья. Нам велят не шататься по ночам, не заигрывать с мужчинами, остерегаться их. Весь свет следит за нами, нас ждет позор за каждую улыбку, за каждый свободный жест. Словом, девушку стерегут каменные стены. Так можно ли назвать ее обольщенной, если она, по доброй воле, не слушая предостережений, каждый день перескакивает через эти стены?— Стало быть, вы считаете, что для женщин существуют особые правила морали? Что женщины не люди? — воскликнула панна Говард.— Извините, сударыня, не я создавала эти правила. А если они относятся только к женщинам, то, наверно, потому, что только женщины становятся матерями.— Стало быть, эмансипация, прогресс, высшие достижения цивилизации — все это, по-вашему…— Дорогая панна Клара, — прервала ее пани Ляттер, положив учительнице руку на плечо, — согласимся в одном: вам хочется защищать прогресс, а мне кровные деньги. Я не принуждаю вас разделять мои отсталые взгляды, так не принуждайте же меня принимать на свое иждивение таинственных детей, если они в самом деле появятся на свет.— В таком случае Иоанна обратится к вашему сыну, — в негодовании ответила панна Говард.— А он ответит ей так же, как я вам. Если Иоанна считала возможным пойти на авантюры, то нет никаких оснований думать, что мой сын не имеет права избегать авантюр. Наконец у него нет денег.— Ах да, в самом деле! — подхватила панна Говард с насмешливой улыбкой. — Ведь он у вас еще малолетний. Это не Котовский, который умеет сдержать слово, данное женщине.— Панна Говард!— Спокойной ночи, сударыня! — ответила панна Клара. — А поскольку у нас такое расхождение во взглядах, с пасхи я ухожу со службы.— Ах, изволь, уходи хоть со свету, — прошептала пани Ляттер после ухода учительницы. И вдруг горло ее сжалось от таких безумных сожалений, такой тоской стеснилась грудь и такой хаос мыслей вихрем закружил в голове, что пани Ляттер показалось, что она сходит с ума.Новость, которую принесла панна Говард, крайне огорчила пани Ляттер, но последние слова учительницы были ударом, нанесенным ее материнской гордости, ее надеждам. С каким презрением эта старая дева назвала ее сына «малолетним»! И как она смела, как могла она сравнить его в эту минуту с Котовским!С некоторых пор в душе пани Ляттер росло по отношению к сыну смутное чувство, которое можно было бы назвать недовольством. Всякий раз, когда кто-нибудь спрашивал: «Что делает пан Казимеж?», «Куда он уезжает?» или: «Сколько ему лет?» — матери казалось, что ей нож всадили в сердце. После каждого такого вопроса ей приходило в голову, что сыну уже двадцать с лишним лет, что, несмотря на способности, он ничего не делает и, что еще хуже, остается все тем же многообещающим юношей, каким был в шестнадцать, семнадцать и восемнадцать лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122