Впрочем, думаю, мы сможем его спасти.
X. Э.».

(Ответ от Бернарда Вули)



«20 августа
Дорогой Хамфри!
Как его можно спасти? Это сделал именно он, нет сомнений.
Бернард».

(Ответ от сэра Хамфри)


«21 августа
Дорогой Бернард!
Сомнения будут!
X. Э.».


(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
21 августа

Труднейшее обсуждение казалось бы очевидного вопроса. Но с помощью своих способных и верных помощников мне все-таки удалось найти выход из казалось бы безвыходного положения.
Вчера вечером ознакомился с выводами комиссии по расследованию той самой утечки. Наконец-то виновник найден! Им оказался пресс-атташе министерства энергетики. Доказательства не вызывали ни малейших сомнений. Впрочем, их никто и не собирался опровергать.
Когда мы все собрались на обычное утреннее заседание, я первым делом потребовал немедленно уволить виновного и предать его суду по обвинению в нарушении раздела 2 закона о государственных тайнах.
Однако секретарь Кабинета был куда более осторожен.
– Не думаю, что это следует делать, господин премьер-министр, – неожиданно возразил он.
Решив по-дружески «подшутить» над ним, я не без сарказма спросил:
– Думаете, не стоит? Уж не потому ли, что он государственный служащий?
Моя шутка его, похоже, совсем не развеселила.
– Конечно же, нет, господин премьер-министр, – совершенно серьезно ответил он. – Только потому, что это не в ваших интересах.
– Хотите сказать, не в моих интересах наказывать тех, кто подрывает основы нашего правления? – ледяным тоном заметил я и хотел продолжить, но меня, как всегда некстати, прервал Бернард.
– Простите, господин премьер-министр, но основы подорвать нельзя, поскольку они держат все здание, и если под них… – увидев мой гневный взгляд, он умолк так же неожиданно, как и начал.
Судя по всему, Хамфри не поленился заранее посоветоваться с заместителем генерального прокурора, ибо тут же довел до моего сведения, что, по мнению последнего, у обвинения нет никаких шансов, так как вопросы национальной безопасности в данном случае никоим образом не затрагиваются.
Я возразил, что меня совершенно не волнует, есть ли у обвинения шансы или нет. И, подумав, добавил:
– Пусть это станет наглядным примером для остальных.
Но секретарь Кабинета, как ни в чем ни бывало, продолжал. Можно подумать, мое мнение его не касается!
– Он также считает, что если мы решим предъявлять официальное обвинение, то сначала необходимо обратиться в специальный отдел для проведения аналогичного расследования более ранней утечки из главы пять.
Нет-нет, это уж слишком! Да и к чему? Утечка из пятой главы – это же совершенно другое дело! Она ведь абсолютно безвредна!
Хамфри придерживался иного мнения.
– Заместитель генерального прокурора настаивает на том, что безвредными следует считать либо обе утечки, либо ни одну из них, – заявил он и с невинным видом добавил: – Так как, господин премьер-министр, будем просить спецотдел провести расследование утечки из пятой главы?
А ведь ему прекрасно известно, кому именно была выгодна эта утечка! Ну не подвергать же себя угрозе быть обвиненным в нарушении раздела 2? Поэтому я, задумчиво почесав кончик носа, сказал:
– А знаете, Хамфри, по-моему, заместитель генерального прокурора в общем-то прав. Поэтому бог с ним, с этим судебным преследованием. Просто увольте этого пресс-атташе, и дело с концом.
Но секретарь Кабинета печально покачал головой.
– Это не так легко, господин премьер-министр. У нас имеются определенные свидетельства, что он действовал не по своей собственной инициативе.
– В каком это смысле?
– В таком, что он исполнял пожелания своего министра.
Я был в ужасе и потребовал исчерпывающих объяснений. Оказывается, эта утечка понадобилась совсем не для того, чтобы досадить лично мне. Просто министр энергетики пришел в восторг от того, что бывший премьер-министр назвал его самым способным членом его Кабинета, и открытым текстом намекнул своему пресс-атташе о своем желании видеть эту похвалу в прессе. Причем немедленно, поскольку если Номер 10 на всю главу наложит запрет, то об этих лестных словах никто никогда не узнает.
На мой вопрос, уверен ли он в этом, Хамфри утвердительно кивнул.
– Да, абсолютно уверен в том, что именно таким будет объяснение пресс-атташе, когда дело о его несправедливом увольнении будет рассматриваться судом по трудовым спорам. Не сомневаюсь, он будет настаивать на том, что добросовестно выполнял, как ему показалось, достаточно прозрачно выраженные пожелания своего министра.
Но ведь это какая-то нелепость! Мы нашли утечку, нашли виновника, но ни судить его, ни даже уволить, увы, не можем…
Впрочем, Хамфри с готовностью предложил альтернативное решение.
– Господин премьер-министр, если вам так уж надо кого-нибудь уволить, то единственным кандидатом для этого, боюсь, является министр энергетики. Он один отвечает за все в своем министерстве.
– Министра энергетики? – чуть не плача, простонал я. – Мы уже потеряли одного члена Кабинета. Не далее как в прошлом месяце. Нельзя же увольнять их так часто!
Секретарь Кабинета и не думал возражать.
– Да, конечно же, нельзя, – охотно согласился он. – Потерю одного министра еще можно объяснить неудачным стечением обстоятельств, но двоих подряд? Это уже может выглядеть, как халатность. Более того, поскольку сам министр энергетики эту утечку не организовывал и категорически отрицает, что просил кого-либо это делать, он вполне может подать на нас в суд за несправедливое увольнение. Со всеми вытекающими последствиями…
Как же теперь спасать свою шею? Особенно сейчас, когда пресса все настойчивее требует публичной огласки результатов расследования по этой чертовой утечке. Хамфри предложил выпустить соответствующее пресс-коммюнике, проект которого уже подготовил наш пресс-секретарь, но, боюсь, толку от этого будет мало. Обычные избитые и, как правило, ничего не значащие фразы типа: «нарушения коммуникационных связей… неадекватное восприятие… старались следовать презумпции доверия… будет решаться на основе внутренних процедур…».
– Жалкая попытка обеления, – с вздохом отметил я. – Причем далеко не самая удачная.
– Скорее, осерения, – поправил меня Бернард.
Секретарь Кабинета с нами не согласился.
– Нет, это ни обеление, ни осерение. Это равное распределение вины.
Только этого мне еще не хватало! Чтобы все выглядело так, будто я на самом деле пытался запретить восьмую главу? (На самом деле, именно так оно и было. – Ред.) Ни за что на свете!
Хамфри задумчиво почесал подбородок. Затем осторожно, как бы нерешительно предложил:
– А может… может, имеет смысл «запустить» нашу историю, но… но окутать ее туманом?
Я сразу же понял, что он имеет в виду.
– Вы имеете в виду…
Он кивнул.
Кабинет погрузился в глубокое молчание. Значимое молчание. Всем было ясно – иного выхода просто нет. Затем, как и ожидалось, Хамфри перешел к деталям.
– Я давно собирался сказать вам, господин премьер-министр… К нам поступила весьма тревожная информация из МИДа. О фактах шпионажа со стороны советского посольства и торговой делегации.
– Не может быть! – с неподдельным ужасом воскликнул я.
– И тем не менее, боюсь, дело обстоит именно так. Имеются конкретные свидетельства против целого ряда дипломатических работников.
– Сколько? – нетерпеливо спросил я.
– Семьдесят шесть, господин премьер-министр.
Лично меня это почему-то не удивило.
– Знаете, Хамфри, по-моему, настало время для более твердых действий. Ведь речь идет о безопасности королевства.
– Совершенно верно.
Итак, решено.
– Выдворите их! – приказал я. – И не старайтесь делать из этого секрета. Сегодня же информируйте об этом прессу. Одновременно с нашим официальным сообщением о результатах расследования утечки …
– Да, господин премьер-министр, – послушно ответил секретарь Кабинета. И, чуть подумав, совершенно иным тоном добавил: – Хорошая мысль.
Мы работаем как самая настоящая команда, теперь это очевидно!

12
Дипломатический инцидент


3 сентября

Сегодняшний день, годовщина начала Второй мировой войны, Вторая мировая война началась 1 сентября – (прим. пер.)

стал датой, когда произошло несколько необычайных, но вполне уместных событий, и случилось немало настоящих неожиданностей, вместе с тем оказался днем, который однажды станет почитаться великим днем, днем, когда над всей Британией начало всходить солнце новой эры!
(Время от времени Хэкером овладевали приступы необъяснимого пристрастия к, так сказать, витиеватой прозе. Как правило, бессмысленной. В лучшем случае – несущественной. Но неизбежно отражающей поистине черчиллианское стремление занять значимое и существенное место в исторических трудах, в коем ему последовавшие поколения, увы, отказали. – Ред.)
Главной темой нашего обычного утреннего заседания с Хамфри и Бернардом, кстати, первого после моего краткого летнего отпуска, была неоправданно долгая задержка с тоннелем под Ла-Маншем. Проект строительства тоннеля под проливом Ла-Манш, соединяющего Дувр с Кале (1980-е гг.).

Меня, само собой разумеется, прежде всего волновала проблема торжественной церемонии, посвященной официальному началу работ, но по каким-то, пока еще не совсем ясным для меня, причинам МИД в очередной раз использует тактику оттяжек и проволочек.
Хотя секретарь Кабинета не видел особых оснований для спешки. Равно как и мой главный личный секретарь (они говорят, что еще не подписаны отдельные разделы соответствующего соглашения).
Типичная мидовская летаргия. Я недовольно нахмурился.
– Сколько же можно тянуть? Давно пора начать!
Сама церемония обещает быть поистине грандиозной – открытие новых больших ворот и закладка первого камня в основание, которую совершит достопочтенный Джеймс Хэкер, премьер-министр Великобритании… Затем я произнесу речь об историческом звене, соединяющем две великие суверенные державы. Пресса будет просто захлебываться от восторга. И тот факт, что наш МИД еще не все согласовал с французами, не является достаточной причиной для того, чтобы откладывать столь важный проект в тот самый момент, когда мой рейтинг в публичных опросах далеко не на подъеме!
Поэтому я сообщил секретарю Кабинета свое решение: мне необходимо как можно быстрее провести встречу на высшем уровне с французским президентом и разобраться во всем самому.
Хамфри, казалось, был потрясен.
– Мне даже в голову не могло прийти, что вы рассматриваете такой радикальный подход, – сказал он, не побоявшись даже прибегнуть к одному из самых уничижительных эпитетов своего лексикона.
– Что ж, зато теперь может…
Ему тут же захотелось подорвать мою уверенность в собственных силах.
– Господин премьер-министр, вы на самом деле уверены, что сможете сами, без требуемой профессиональной помощи, заключить это соглашение с французами?
А почему бы и нет? Что тут такого сложного?
– Да, уверен… Кстати, у нас остается много нерешенных вопросов. Я имею в виду, принципиальных вопросов.
– Да, хватает, – пожав плечами, ответил он. – И немалая часть из них непосредственно связана с проблемами суверенитета. Например: где, по-вашему, должна пролегать граница?
Граница? Как где? Там где положено, конечно. Между Британией и Францией. (Эта запись в дневнике Хэкера вполне наглядно демонстрирует некоторые его способности. Равно как и напоминает известную максиму: если бы Господу было угодно, чтобы политики могли думать, он дал бы им мозги. – Ред.) Тем не менее, суть проблемы мне была не совсем ясна.
– А что с ней не так? Где бы она сейчас ни пролегала…
– Вы имеете в виду ту самую «трехмильную зону»? – поинтересовался Хамфри. – То есть кому будет принадлежать середина туннеля?
Я действительно имел в виду ту самую «трехмильную зону», но никак не середину туннеля. Мне это и в голову не приходило!
(Естественно. Тогда в голову Хэкера приходили только возможные отзывы прессы о его персональном участии в торжественной церемонии открытия. – Ред.)
– Видите ли, господин премьер-министр, – терпеливо объяснил мне секретарь Кабинета. – В соответствии с британским подходом, каждой из сторон должна принадлежать половина, но если следовать вашей логике, то тогда, как утверждает наш МИД, большая часть туннеля отходит под административную юрисдикцию… очевидно, ООН? Или, может, ЕЭС?
Да, слава богу, хоть в этом МИД оказался прав – разделить туннель посредине было бы полностью справедливым.
– Но, господин премьер-министр, французы отнюдь не считают это таким уж справедливым. По их мнению, англо-французская граница должна быть установлена у Дувра, – снова объяснил мне Хамфри. А затем с непонятной улыбочкой добавил: – Вы, полагаю, не возражали бы против того, чтобы уступить французам пятьдесят процентов?
Руководствуясь интересами справедливости, я сказал Хамфри, что против пятидесяти процентов у меня не может быть возражений.
Секретарь Кабинета с довольным видом потер ладони.
– Да, но потребовав для начала сто процентов, французы, как всегда, будут яростно торговаться и в конечном итоге согласятся не менее, чем на семьдесят пять процентов.
Коварный подход. К тому же объясняющий и непонятную улыбочку, и на редкость довольный вид секретаря Кабинета. Глупец, он думает, что ему удалось меня подловить. Да ведь никто не застрахован от ошибок! (Ненамеренно честное признание. – Ред.)
– Конечно же, – с трудом сдерживаясь, ответил я ему, – туннель надо разделить посередине. Тем самым половина туннеля остается под нашей юрисдикцией, а половина отходит французам. Это же абсолютно логично, разве нет?
– А под чьей юрисдикцией будут поезда?
Честно говоря, я об этом не думал. А Хамфри, который явно заранее подготовился к этому, буквально забросал меня на редкость раздражающими, незначительными, иногда просто мелочными придирками.
– Господин премьер-министр, если какое-либо преступление совершается во французском поезде, который находится уже в британском секторе, то, как по-вашему, в чьей юрисдикции это деяние будет находиться – в британской или во французской?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95