Секретарь Кабинета только хихикнул и печально покачал головой.
– Тут нет ничего смешного, Хамфри, – с упреком произнес я.
– Само собой разумеется, господин премьер-министр. Скорее, больше трогательного.
Господи, иногда он говорит с таким чувством превосходства, что мне хочется свернуть ему шею!
– Ничего смешного! – не скрывая раздражения, повторил я.
Улыбка моментально слетела с его лица.
– Конечно же, ничего, господин премьер-министр! – с подчеркнутой готовностью согласился он.
– Это одна из стран Британского Содружества. Причем с демократической формой правления.
– Да, конечно, господин премьер-министр, но как только мы влезем во внутренние склоки других стран, нам придется ходить по тонкому льду. Очень тонкому льду.
Наконец-то он проговорился, и теперь у меня были исчерпывающие доказательства того, что наша беседа не стала для него сюрпризом. Ведь то же самое сказал мне наш министр иностранных дел. Слово в слово!
Что ж, значит, пора переходить к проблеме с Израилем. Мое мнение заключалось в следующем: виноваты в равной степени обе стороны, трагическая ситуация на Ближнем Востоке – прямой результат определенного исторического развития, следовательно, с моральной точки зрения, мы не вправе осуждать никакую из сторон, следовательно, не осуждаем ни ту, ни другую.
Хамфри, естественно, не согласился, что не стало для меня большим сюрпризом.
– В общем-то, это прежде всего вопрос о поддержании добрых отношений с арабами, господин премьер-министр. Сила ислама, нефтяные поставки… Сами понимаете…
Я, как мог, постарался его убедить.
– Хамфри, неужели вам непонятно? Ведь речь идет о праведном и неправедном!
Мои проникновенные слова его заметно потрясли.
– Только, ради всего святого, постарайтесь не допустить, чтобы это дошло до ушей нашего МИДа, господин премьер-министр, – с неожиданной агрессивностью посоветовал он.
У меня вдруг возникло непреодолимое желание преподать ему урок истории. И прежде всего напомнить, что мы, британцы, являемся знаменосцами демократии. Что мы не даем погаснуть факелу свободы. Что нашей прямой обязанностью, нет, скорее, даже нашим святым долгом является оказывать всемерное сопротивление агрессорам и тиранам, всеми доступными способами обеспечивая закон, порядок и непререкаемое главенство справедливости. Мы – избранные хранители цивилизации! (Видимо, это и был один из приступов «а ля Черчилль», которых сэр Хамфри Эплби всегда так опасался. – Ред.)
Как ни странно, но Хамфри со мной согласился. Целиком и полностью! Еще бы! А куда ему деваться? Более того, он предложил некий компромисс: если я буду настаивать на беспристрастном подходе, МИД может согласиться на то, чтобы мы воздержались при голосовании по израильскому вопросу, но только при условии, что мы дадим согласие на выступление нашего представителя в ООН с резкой критикой сионизма.
Лично мне такое предложение не очень понравилось.
– А почему бы нам вместо этого не выступить в защиту мира, гармонии и доброй воли?
– Да, но это выглядело бы в высшей степени необычным! – возразил Хамфри, удивленно подняв брови. – ООН традиционно является общепринятым форумом для выражения международной ненависти.
Невероятно! Неужели ему это кажется нормальным? Если да, то, очевидно, исходя из предположений, что возможность выражать ненависть в контролируемой обстановке позволяет «выпускать пар» и, соответственно, делает ненужными агрессию и войну. Но поскольку уже сейчас каждый день в разных частях света бушуют что-то около шестидесяти-семидесяти войн между государствами – членами ООН, лично мне по-прежнему кажется, что поощрять ненависть – не самое продуктивное занятие.
Впрочем, секретарь Кабинета, похоже, и не думал менять свой подход к вопросу о защите демократии на Святом Георгии. Не поленился даже отпустить пару колкостей относительно «развевающихся знамен и горящих факелов», а затем довольно категорично заявил, что защиту демократии нельзя считать приоритетом, если она наносит вред интересам Британии, раздражая тех, кого мы хотели бы видеть среди своих друзей.
Его откровенность вызвала у меня что-то вроде шока. Ведь точно так же Чемберлен – и, соответственно, наш МИД – «умиротворял», то есть ублажал Гитлера!
Более того, к моему глубочайшему изумлению, Хамфри стал на защиту таких, с позволения сказать, умиротворителей или, точнее сказать, ублажателей.
– Они были абсолютно правы. Чего, собственно, мы достигли через шесть лет кровавой бойни? Бросили Европу в объятия коммунистической диктатуры вместо фашистской диктатуры! Только и всего! Ценой миллионов человеческих жизней и колоссальной разрухи! Вот что нередко происходит, когда не прислушиваются к мнению нашего МИДа.
Думаю, это одна из наиболее шокирующих вещей, которые Хамфри когда-либо осмеливался мне говорить. Во всяком случае, таким открытым текстом. И хотя, в каком-то смысле, может, он и прав, такое бросает тень на все, что нам дорого.
Я решил бросить ему вызов.
– Хамфри, значит, вы хотите сказать, что Британия не должна выступать на стороне закона и справедливости?
– Нет-нет, господин премьер-министр, конечно же, должна! – с чувством произнес он. – Просто нам не следует допускать, чтобы это оказывало негативное воздействие на нашу внешнюю политику, только и всего.
Да, наш секретарь Кабинета абсолютно аморален. Увы, это факт.
– Хамфри, мы должны всегда, понимаете, всегда выступать в защиту слабых против сильных. Это наш святой долг!
– На самом деле? – не скрывая ехидства, спросил он. – Тогда почему же мы не посылаем наших солдат в Афганистан воевать против русских агрессоров?
Но это же удар ниже пояса! Так нечестно… Поэтому я счел ниже своего достоинства ему отвечать. К сожалению, русские пока еще слишком сильны. Но поскольку ценность моей аргументации оставалась непоколебимой, я дал указание Хамфри незамедлительно отправить демократически избранному премьер-министру острова Святого Георгия заверения, что Британия решительно выступает на его стороне.
От удивления Хамфри даже встал со стула.
– Может, вы хотите сначала обсудить этот вопрос с министром иностранных дел?
– Да, конечно же, он будет поставлен в известность. Если именно это вы имеете в виду, – холодно ответил я и жестом показал ему, что он может идти. Куда хочет…
После чего сразу же вызвал Бернарда и смущенно – другого выхода все равно не было, – попросил показать мне, где, собственно, находится этот чертов остров Святого Георгия.
К моему нескрываемому удовольствию и, честно говоря, облегчению оказалось, что он тоже ничего не знает об этом.
– Э-э-э… – сначала промямлил он, а затем, как я и ожидал, предложил: – Может, попробуем найти его на глобусе? Насколько мне известно, один из них имеется в вашем секретариате.
Мы торопливо спустились вниз по спиральной лестнице, стены вдоль которой были украшены фотографиями бывших премьер-министров, и вошли в секретариат. Там суетились несколько мелких клерков, но не было ни одного из моих личных секретарей, слава богу, кроме Люка, моего личного секретаря по иностранным делам. Высокий подтянутый блондин, абсолютно арийского типа. Его вполне можно было бы назвать весьма привлекательным, если бы не его откровенно высокомерный вид и покровительственные манеры, что совсем не подходит молодому человеку, которому еще нет сорока.
Когда мы вошли, он тут же встал. Как всегда, в безупречном, идеально отглаженном двубортном пиджаке из серой фланели. Я пожелал ему доброго дня. Он ответил мне тем же.
Мы с Бернардом направились прямо к большому глобусу, стоявшему в углу, и там мой главный личный секретарь, не особенно раздумывая, ткнул пальцем в крошечное пятнышко недалеко от Персидского залива, в самой середине Аравийского моря, составляющего часть Индийского океана.

– Для Запада Персидский залив – это нечто вроде дороги жизни, – почти торжественно произнес Бернард. – А теперь, господин премьер-министр, взгляните, пожалуйста, вот сюда, – продолжил он, указывая на большой земляной массив, лежавший к северу от Аравийского моря. – Это Афганистан, контролируемый в данное время Советами. Ну а если Советам вдруг удастся захватить и Пакистан…
– Это им вряд ли удастся сделать, – неожиданно тихим, спокойным голосом перебил его Люк. Повернув голову, я не без некоторого удивления увидел, что он стоит рядом с нами у глобуса. Прямо за моей спиной.
– Но если им все-таки это удастся, – упрямо продолжил Бернард, тыкая пальцем в Пакистан, расположенный на побережье к югу от Афганистана и к северу от Аравийского моря, – то тогда под контролем Советов окажется и Персидский залив, и Аравийское море, и практически весь Индийский океан. А коммунистам, надо заметить, всегда очень хотелось иметь то, что они называют «морской порт в теплых водах».
Люк одарил Бернарда покровительственной улыбкой.
– Никакого риска. На оккупацию Пакистана они не решатся. К тому же, вот тут базируется американский военно-морской флот. – Он ткнул пальцем в Индийский океан. – На постоянной основе.
Я снова повернулся к Люку и попросил его объяснить мне, с чего бы это американцев так волнует остров Святого Георгия. Из-за угрозы партизан, которых поддерживают Ливия и Советы?
По мнению Люка, нам не следует забывать, что в случае нашего вмешательства немало приграничных стран, которые граничат также и с Индийским океаном – он привлек мое внимание к Восточно-Африканскому побережью, – могут почувствовать себя смертельно обиженными.
– Они что, так симпатизируют коммунистическим партизанам? – спросил я.
– Им проще не обращать на них внимания, – невозмутимо ответил Люк. – Кроме того, они сами начинали, как коммунистические группировки. Так что можно смело утверждать, что население Святого Георгия поддерживает партизан.
– И кто же это так смело утверждает?
– Партизаны, – коротко ответил Бернард.
По мнению Люка, поскольку с указанными прибрежными африканскими странами нас связывают значительные объемы торговли, нам ни в коем случае не следует их хоть как-либо огорчать. А на мой законный вопрос, не следует ли нам защищать свободу и демократию на острове Святого Георгия, он, с трудом удержавшись от ироничного смешка, вежливо объяснил, что все далеко не так просто, и что с точки зрения МИДа нам лучше всего вообще ничего не делать. Но ведь наш МИД всегда рекомендует нам ничего не делать. Это их практически неизменная точка зрения на все мыслимые и немыслимые международные проблемы.
А у Люка хватило бестактности прочитать мне коротенькую лекцию о мирном сосуществовании! Сказал, что американцы тоже вполне способны быть чересчур агрессивными. Естественно. Кто ж этого не знает? Кроме того, он счел возможным привести точку зрения постоянного заместителя министра, что прямой противоположностью мирного сосуществования является воинственное сосуществование. Старая, как мир, политика умиротворения нашего МИДа.
Тут, к моему глубочайшему удивлению, Бернард вдруг заявил, что хотел бы срочно переговорить со мной о наших внутренних делах. Я попросил его немного подождать, однако он начал как-то странно кивать и, похоже, даже подмигивать. Сначала мне показалось, что у него, по каким-то причинам, начался нервный тик, но потом обратил внимание, что раз он стоит спиной к Люку, значит, скорее всего, хочет переговорить со мной с глазу на глаз.
Мы вышли в комнату для отдыха, и Бернард плотно закрыл за нами дверь.
– Мне совсем не хотелось бы выглядеть нелояльным по отношению к коллегам, господин премьер-министр, – чуть ли не шепотом начал он, – но мне… видите ли, мне… совсем не хотелось бы говорить об этом в присутствии Люка.
– Люка? А почему бы и нет?
– Из соображений безопасности, господин премьер-министр, – снова прошептал Бернард.
Я был потрясен.
– Ведь Люк ваш коллега. Один из моих личных секретарей! Неужели наша секретная служба могла его прошляпить?
– Нет-нет, господин премьер-министр, – торопливо поправил меня Бернард. – Дело совсем не в той безопасности. Просто… он ведь работает на наш МИД…
Вот открытие так открытие! Лично мне всегда казалось, что Люк работает на меня, а тут оказывается, он не только мой человек в МИДе, но и их человек в Номере 10. Иными словами, подсадная утка!
Что ж, такое бывает, это тоже понятно. Однако возможные последствия не могут не вызывать самых серьезных опасений. Хотя случившееся лишь подтвердило то, что я сам давно подозревал.
– Послушайте, Бернард, – тоже шепотом сказал я, на всякий случай на цыпочках отходя подальше от двери. – Уж не хотите ли вы сказать, что наш МИД что-то от меня скрывает?
– Да, – без колебаний ответил он.
– Что именно?
– Не знаю, господин премьер-министр, – промямлил он. – Они скрывают это и от меня тоже.
– Тогда откуда вы знаете?
Бернард заметно смутился.
– Я не знаю.
– Но вы же сами сказали, что знаете, – раздраженно воскликнул я.
– Нет, господин премьер-министр, я сказал, что не знаю.
Что за чушь, черт побери, он несет?
– Бернард, вы сами только что сказали, что они от меня что-то скрывают. Так откуда вы, интересно, это знаете, если вы НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТЕ?
– Господин премьер-министр, – с мольбой в голосе произнес он. – Я не знаю, что именно они скрывают, но зато точно знаю, что МИД всегда все скрывает. Все и ото всех! Для них это самая обычная практика.
Однако мне в любом случае нужен был более конкретный ответ.
– Ну а кто в таком случае может знать?
Бернард на секунду задумался, а затем наглядно продемонстрировал мне все преимущества своего образования и профессиональной подготовки.
– Господин премьер-министр, позвольте мне, так сказать, несколько прояснить вопрос. Вы спрашиваете, кто может знать то, чего не знаю я, чего не знаете вы, зато МИД знает. Что они знают, что скрывают от вас, чего вы не знаете, а они знают, поэтому все, что мы все знаем, это то нечто, чего мы не знаем, однако хотим узнать. Но мы не знаем, что именно, потому что мы не знаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95