– Да, но ведь во время вашей поездки в Америку с президентом у вас все было хорошо. Даже очень хорошо! – с искренним удивлением сказал он.
Да, тут Хамфри совершенно прав. Именно так оно и было. Вообще-то, в самом начале наших переговоров я зачитал ему краткое резюме своего официального заявления для прессы, а он мне свое. После чего мы оба решили, что будет намного проще обменяться ими и потом полностью зачитать их. Лично друг другу. И… заняться перемыванием косточек наших друзей французов. Превосходно!
А вот сейчас медовый месяц, похоже, подходит к концу. Я в самых решительных выражениях заявил Хамфри, что отныне политика Британии будет направлена только на интересы британцев и никого другого. Не говоря уж об американцах.
Но секретарь Кабинета с этим не менее решительно не согласился.
– Господин премьер-министр, вы действительно уверены, что сможете провести ваши гениальные реформы без одобрения американцев? – поинтересовался он.
От таких возражений я предпочел просто отмахнуться, сказав ему, что мы начнем отстаивать независимость Британии при помощи моего великого почина.
– Что ж, неплохо, совсем неплохо, – ответил он, но почему-то без особого энтузиазма. – И, тем не менее, являясь секретарем Кабинета, я просто обязан выступать в защиту конституционных интересов этого Кабинета.
Поистине нелепый аргумент! Пришлось ему напомнить, что членов Кабинета назначает не секретарь, а премьер-министр. Это мое правительство!
– При всем уважении к вам, господин премьер-министр, должен заметить, что это правительство Ее Величества.
Ну нет, это уже слишком, его надо поставить на место. Причем немедленно!
– При всем уважении к вам, Хамфри, – не скрывая иронии, ответил я, – мы обсудим этот вопрос на заседании комитета Кабинета по проблемам внешней и оборонной политики, а затем представим его Кабинету. С большинством его членов я уже переговорил, так сказать, в частном порядке. По их мнению, мой новый почин станет настоящим вкладом в укрепление обороноспособности нашей страны, нисколько не сомневаюсь, будет очень популярным в массах. (То есть прибавит голосов. – Ред.)
Да, мои слова его, похоже, не на шутку рассердили. Потому что он ледяным тоном сказал:
– При самом большом уважении к вам, господин премьер-министр, до Кабинета, как вам, надеюсь, известно, этот вопрос сначала должен быть озвучен в палате общин. Вы ведь, полагаю, все еще один из ее членов, разве нет?
С чего бы напоминать об этом мне, члену парламента? Если это намек, то, интересно, на что! Поэтому пришлось еще раз поставить его на место.
– При самом большом уважении к вам, Хамфри, я тем не менее твердо намерен объявить о моем великом почине не далее как в сегодняшнем вечернем телеобращении к народу. А до того, само собой разумеется, сообщу о нем палате общин.
– Извините, господин премьер-министр, но даже при самом допустимом уважении к вам…
– Ну хватит, – перебил я его. – Хватит этого высокомерия госслужбы! Иначе… Вы можете пожалеть о своих словах, сэр Хамфри. Не боитесь?

10 февраля

Сегодня мы, наконец-то, приступили к репетициям моего эпохального телеобращения. На редкость трудный и, в каком-то смысле, даже несколько неуютный день.
Меня посадили за репортерский столик и попросили говорить прямо на камеру. Телесуфлер поставили где-то чуть справа от меня. Поэтому, чтобы прочитать текст, приходилось время от времени слегка косить глазами.
Начало было, надо признать, не совсем удачным. Я произнес несколько привычных расхожих фраз типа «давайте прямо скажем: мы не можем позволить себе платить больше, чем зарабатываем, нам никто ничего не должен, надо быть готовыми приносить жертвы», ну и так далее, и тому подобное. Клише за клише. Короче говоря, глупость за глупостью…
Я прервал свое выступление и категорически потребовал, чтобы мне сказали, кто автор всей этой чуши. Бернард несколько смущенно ответил, что, насколько ему известно, автором являюсь я сам. Невероятно, но факт: да, оказывается, это было мое давнее выступление, написанное лично мною, в самом начале моей политической карьеры.
Ну и что? Мало ли что! Но ведь репетировать надо не с тем, что было, а с тем, что предстоит, разве нет?
Однако мой главный личный секретарь стоял на своем, упрямо настаивая на том, что это всего лишь репетиция, которую надо делать, как положено. Не говоря уж о конфиденциальности информации в отношении моего великого почина, отмены «трайдентов», возвращения военного призыва и всего прочего…
Не совсем поняв, почему Бернард так упорствует и в чем, собственно, проблема, поскольку у всех в студии имелся требуемый допуск, я в категорическом тоне потребовал, чтобы на телесуфлер вывели реальный текст моего обращения. И заодно поинтересовался у нашего консультанта Годфри Эссекса – очень приятный парень, высокий, худощавый, седоватый, в очках и «бабочке», бывший продюсер «Би-би-си», – как у меня получается. На его взгляд, совсем неплохо. Можно продолжать так и дальше.
Но одна задачка все-таки оставалась. Как оказалось несколько позже, далеко не последняя: Годфри спросил, буду ли я зачитывать свое обращение в очках.
– А вы как считаете? – спросил я.
– Решать вам, господин премьер-министр, – осторожно ответил он. – В очках вы будете выглядеть властным и решительным, без них – честным и открытым. Выбирайте.
Выбирать-то я выберу, это само собой. Но что?
– Вообще-то мне хотелось бы выглядеть властным и честным, – сказал я Годфри.
– Одновременно это невозможно, – не задумываясь, ответил он. – Тут либо то, либо другое.
– Ну а, предположим, – я на пару секунд задумался, – предположим, во время своего выступления я буду их то надевать, то снимать?
– Тогда вы будете выглядеть нерешительным.
Нерешительным? Нет, нет, чего-чего, а этого нам не надо. Я снова задумался, взвешивая все за и против.
– А что если монокль? – предложил Бернард.
Приняв это за одну из его не совсем удачных шуточек, я сказал, что решение вопроса об очках или монокле я приму попозже, за несколько минут до телепередачи.
Телесуфлер наконец-то «зарядили» новым текстом, и репетиция началась. Годфри, Бернард Вули и Фиона – очаровательная гримерша – сгрудились вокруг монитора, внимательно наблюдая за каждым моим движением. Довольно странное ощущение – будто я экзотическое насекомое, которое рассматривают под микроскопом.
Сам текст мне понравился. Особенно его начало: «„Трайденты“ – слишком дорогое удовольствие. Отказавшись от них, мы сэкономим миллиарды долларов и сможем направить их на решение важнейших социальных проблем Британии…».
Я начал его произносить, но тут Годфри перебил меня. Сказал, что все это очень хорошо, но при этом явно имел в виду что-то другое. Бернард тоже попытался вмешаться, но я выразительным жестом попросил его подождать.
По мнению Годфри, я слишком далеко наклоняюсь вперед, что может произвести впечатление, будто это дешевый рекламный клип, в котором премьер-министр пытается уговорить сограждан купить какой-то на редкость дорогой страховой полис.
Я покорно попытался принять несколько различных поз, наклоняясь то вперед, то назад, то из стороны в сторону, но Годфри все равно ни одну из них не одобрил. Бернард и Малькольм, которые все это время о чем-то шептались в углу студии, предложили мне несколько иную версию текста: «В поисках наиболее оптимального решения мы, само собой разумеется, будем внимательнейшим образом рассматривать широкий круг вариантов государственных расходов на оборону».
– Бернард! – возмущенно воскликнул я. – Это же ни о чем не говорит!
– Благодарю вас, господин премьер-министр.
Похоже, он чего-то недопонял. Пришлось повторить еще раз:
– Бернард, в этом ведь нет никакого смысла.
– Вы очень добры, господин премьер-министр, – слегка покраснев от удовольствия, ответил он.
– Нет-нет, Бернард, боюсь, вы меня не так поняли. Ваш вариант мне не нравится. Просто совсем не нравится!
Мой главный личный секретарь, не скрывая удивления, просмотрел текст еще раз. Чтобы увидеть, где его можно еще усилить.
– Тогда как насчет: мы рассмотрим их в самое ближайшее время?
Увидев мои сердито нахмуренные брови, он слегка занервничал, но сдавать позиции, похоже, не собирался.
– Господин премьер-министр, нам на самом деле кажется, что ваше выступление надо слегка смягчить.
Я вопросительно посмотрел на Малькольма. Он тут же, не ожидая подтверждения, предложил свой вариант: «Программа „трайдент“ обернется для вас тяжелым налоговым бременем. Пятнадцать миллиардов – это немалые деньги, поэтому мы самым тщательным образом проанализируем, насколько этот проект стоит таких денег».
Это, безусловно, несколько размывало содержательную часть моего выступления, но я решил пойти на компромисс. Политика есть политика, ничего не поделаешь. Но все-таки спросил у Годфри, следует ли упоминать конкретные цифры.
– Да, конечно же, – не задумываясь, ответил он. – Практически никто их не понимает и не запоминает. Есть, конечно, и такие, кто все-таки понимает или запоминает, но им в любом случае просто не верят. Зато будет создаваться впечатление, что вы полностью владеете ситуацией. К тому же не забывайте: люди ведь не знают, что вы не говорите, а всего лишь считываете текст с телесуфлера.
Хорошая мысль. Он также посоветовал мне читать чуть-чуть побыстрее. Да, так оно и есть, но темп диктую не я, а телесуфлер.
– Не совсем, господин премьер-министр, – успокоил меня он. – Телесуфлер настроен на скорость вашей речи. Автоматически. Вы говорите быстро, он тоже. Вы замедляете темп, он тоже. Никаких проблем.
Я решил проверить и медленно, очень медленно произнес: «„Трай… ден…ты“ – слиш…ком до…ро…гое удо…воль…ствие». И тут же практически скороговоркой: «Программа-„трайдент“-обернется-для-вас-тяже-лым-налоговым-бременем. Пятнадцать-миллиардов-это» И тут же снова очень медленно продолжил «не…ма…лые день…ги». И, представляете, сработало! Что ж, отлично. На самом деле звучит так, как будто я не читаю готовый текст, а говорю его собственными словами.
Впрочем, Годфри отметил еще одну незначительную деталь в этой фразе.
– Господин премьер-министр, а стоит ли говорить «тяжелым налоговым бременем для вас »? Звучит так, будто вы не один из нас. Правитель снисходит до разговора со своими кроткими подданными. Они и мы.
Они и мы? Что ж, еще одна неплохая мысль. Совсем неплохая. Действительно, лучше сказать налоговым бременем для нас. Я ведь тоже плачу налоги. Точно так же, как и они!
Но Бернарда по-прежнему беспокоило то, что эта часть моего выступления, по его мнению, чересчур прямолинейна и, более того, даже слишком откровенна. Ну и что? Тоже мне проблема…
Однако он, перебив меня, напомнил, что от «трайдентов» зависит огромное количество рабочих мест для наших британцев. Поэтому без предварительных консультаций и согласований с озвучиванием этого проекта лучше пока не торопиться.
Вообще-то, возможно, он и прав. Тем более, что Малькольм практически сразу же предложил новый вариант: Наше правительство намерено самым тщательным образом и, главное, конкретно проанализировать все расходы на оборону с целью достижения не менее высокого уровня обороноспособности страны, но при существенно меньшем уровне расходов.
Лично мне этот вариант понравился. Хотя, по мнению Годфри, фраза несколько длинновата и ее можно выразить двумя короткими предложениями.
– Господин премьер-министр, как показывает наш опыт, если фраза состоит из более чем двух строк, то когда ее договаривают до конца, слушатели чаще всего забывают ее начало. Иногда включая и того, кто ее произносит.
Так мы и сделали. Разбили ее на два коротких предложения.
А Годфри по-прежнему беспокоила моя поза за столиком. Покачивая головой, он сказал, что я снова начал слишком наклоняться вперед.
– Так делают, когда хотят выглядеть откровенными, – объяснил я ему.
– Дело в том, господин премьер-министр, – возразил он, – что в таком случае вы выглядите как человек, который хочет выглядеть откровенным. А вот если вы откинетесь назад, то будете выглядеть спокойным и уверенным в себе. Настоящим лидером, у которого все под контролем.
Хорошо, лидером так лидером. Я послушно откинулся назад.
– Нет-нет, не так сильно, – поправил меня Годфри. – А то у вас будет такой вид, будто вы съели что-то не то.
А вот этого нам совсем не надо! Я немедленно выпрямился, невольно подумав, как же тогда выглядеть откровенным, если нельзя наклоняться вперед…
Впрочем, у Годфри на это имелся готовый ответ.
– Нет проблемы. Мы специально отметим в тексте те места, где вам хотелось бы выглядеть откровенным. Жирным шрифтом. И тогда вы слегка нахмуриваетесь и произносите слова чуть помедленнее. Только и всего.
Ладно, пусть будет так. Надеюсь, хуже от этого не будет.
Затем мы перешли к урокам актерского мастерства. Прежде всего, он сказал, что у меня слишком каменное лицо. Такого мне еще никто и никогда не говорил! Ну и как прикажете это понимать?
Годфри, не скрывая удовольствия, объяснил, что во время публичного выступления все нормальные люди обычно мотают головой, шевелят бровями, надувают щеки, ну и так далее, и тому подобное. Боюсь, они точно хотят сделать из меня зомби.
Мои искренние попытки работать мышцами лица «как надо» вызвали отчетливые смешки в дальнем конце студии, где работали техники, визажисты и уборщики. По мнению Годфри, на этот раз я просто несколько перестарался. Ничего страшного…
Но моего главного личного секретаря по-прежнему продолжала беспокоить та самая фраза: Наше правительство намерено самым тщательным образом и, главное, конкретно проанализировать все расходы на оборону. Он считает, это все-таки слишком откровенно.
– Непосредственное упоминание о сокращении военных расходов может вызвать сильное беспокойство в таких местах как, скажем, Девенпорт, Портсмут, Розит, Альдершот и Бристоль, господин премьер-министр. О возможных политических последствиях этого, полагаю, вы и сами догадываетесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95