— На все воля божья, — вздохнул Гольдман, воздевая очи к саженному потолку.Известно семя купцово — завсегда норовят свой кусок схватить да сверх того от чужого поболе укусить.— Ну нет, у меня иной счет, — возразил Фридрих. — Два сундука я заберу, а третий мы промеж себя поровну поделим!— Да ведь то грабеж! — возмутился ювелир.— То не грабеж — грабеж после будет! — резонно возразил Леммер. — Ты деньгами рискуешь, а я головой. Коли что не заладится да меня словят — так быть мне на плахе, а до того меня в пытошную сволокут, где, за ребра подвесив, огнем жечь станут, про других злодеев дознаваясь. Трудно мне будет язык за зубами удержать, за один сундук-то. А за два — постараюсь.Сказал сие Фридрих да на ювелира так глянул, что тот взор потупил.И понял тут купец, что деться-то ему некуда, сам он с палашом на большую дорогу не пойдет, а иных верных рубак, кроме Фридриха с ватагой его, ему на Руси, сколь ни ищи — не сыскать. Нуда он своего не упустит, как надобно будет оценивать да сбывать каменья самоцветные, в коих Фридрих ничего не смыслит. Там-то они с ним и поквитаются!..— Будь по-твоему!На том они и порешили, по рукам ударив, да после того в разные стороны разошлись... Глава 14 А ведь было дурное предзнаменование — было!Стал Мишель-Герхард фон Штольц утром бриться, а зеркало, что пред ним висело, вдруг само собой треснуло — будто паучья паутина по нему расползлась, а в середке лицо его отразилось.Подумал он еще — как будто муха в тенетах.Подумал — да забыл...И после все не заладилось — на кухне чай себе на колени горячий пролил, часы куда-то потерял...— Ты что такой хмурый? — пожалела его Светлана. — Сходил бы на улицу, развеялся.— Пожалуй, пойду прогуляюсь.— Тогда, если все равно гулять, прогуляйся до магазина, купи хлеба, сахара килограммов пять, картошки, мяса, овощей... заодно мусор из ведра вынеси, за телефон заплати и...Вот всегда так — вначале вздохи, ахи, уверения в вечной любви, а после — авоська и ближайшая булочная.— Ладно, зайду...— И вынеси!— И вынесу...— И не забудь заплатить!— Не забуду...Вот идет себе ничем, кроме десятитысячедолларового костюма и пятитысячедолларовых ботинок, не примечательный прохожий Мишель-Герхард фон Штольц, гуляет с пятью килограммами сахара, полуцентнером картошки и овощей и еще с шестью или семью пакетами, никому не мешает, никого не трогает, ни к кому не задирается, а тут — на тебе!.. Вдруг, ни с того ни с сего, бросается к нему, как к родному, незнакомец, да, два раза вкруг обежав, в лицо ему заглядывает и, молитвенно руки сложив, причитает на ходу:— Ай беда, беда!Беда?.. С кем беда? — оглянулся по сторонам Мишель-Герхард фон Штольц, никакой такой беды не заметив.— Ой худо-худо! — все стенает незнакомец...Которого никак не признает Мишель-Герхард фон Штольц, хоть в упор на него глядит!..— Вам что — худо? — участливо спросил он.— Да не мне — вам, — вздохнул в ответ тот. — Не знаете вы, что творите, пребывая в счастливом неведении, хоть рок витает над головой вашей...Неуютно стало Мишелю-Герхарду фон Штольцу, будто три подряд черных кошки ему дорогу перебежали.— Шел бы ты, дядя, отсюда подобру-поздорову! — ласково попросил он.Да только тот его не послушал!— Отдай, что имеешь и что тебе не принадлежит, и тем избежишь великих несчастий, что падут на голову твою, подобно мечу карающему, — все бормотал незнакомец, делая какие-то странные знаки.Что отдать?— На — картошку, бери, — предложил, от щедрот своих, Мишель-Герхард фон Штольц.— Зря вы так, — расстроился незнакомец. — Не о себе радею я — о вас!И взгляд у него стал безумен и страстен.— Послушайте меня, — ухватил он собеседника за рукав роскошного белого костюма, комкая безукоризненно выглаженную материю ценой тысяча долларов за метр. — Вы не ведаете, какие силы обратили против себя.— Ступайте, пожалуйста, вон! — повторил Мишель-Герхард фон Штольц, переживая за костюм, на котором могли остаться пальцы, и не имея возможности проучить наглеца, потому что руки его были заняты сумками.— Неужели вы не боитесь? — удивился незнакомец.— Не боюсь, — заверил его Мишель-Герхард фон Штольц. — Я вообще не из пугливых и ничего не боюсь — ни бога, ни черта!— Замолчите! — в страхе замахал руками незнакомец. — Он же может услышать!— Кто он? — переходя на шепот, спросил Мишель-Герхард фон Штольц.— Он! — ткнул незнакомец пальцем вверх.Мишель-Герхард фон Штольц задрал голову — в небе собирались облака и летел одинокий самолет.Хм...— Он все слышит и все обо всех знает!Сумасшедший какой-то — не иначе как из психушки сбежал!— Отдайте, что имеете, дабы избежать несчастий, что крадутся за вами по пятам.Мишель-Герхард фон Штольц инстинктивно оглянулся.И никого, кто бы крался по его пятам, не увидел.— Послушайте, — проникновенно сказал он. — Ступайте, куда шли!И попытался аккуратно выдернуть из его сжатых пальцев пиджак.— Поймите, не о вас одном речь, от вашего понимания и доброй воли зависит судьба целого народа!Час от часу не легче!— Всего или, может быть, все-таки половины? — спросил Мишель-Герхард фон Штольц. — Хорошо бы, если лучшей.— Всего, — грустно повторил незнакомец. — Не здесь, далеко. Вы лишили их счастья.— Я?.. Целый народ?— Да, — печально подтвердил незнакомец и даже не улыбнулся. — Они бедствуют, и их беды множатся, ибо их несчастий никто не видит, они вопиют, но к их страданиям глухи, ибо никто их не слышит...— Простите, это я лишил их глаз? Всех... — скромно спросил Мишель-Герхард фон Штольц.— Вы, — грустно кивнул незнакомец. Что было уже даже и не смешно.— А землетрясение в Южной Америке — это тоже я?— Не знаю. Если вы там ничего не брали, то тогда — нет.Бред... Психа... Сбежавшего из Кащенко... И отчего-то признавшего в нем ровню.— Послушайте, любезнейший, — примирительно сказал Мишель-Герхард фон Штольц, — я знаю одно чудное место, где обитают ангелы в белых халатах, — они вам помогут. И заодно всему вашему народу. Идемте, я вас провожу.— Вы не понимаете! — в отчаянии ломая руки вскричал незнакомец! — Вы обладаете тем, цены чего вы не знаете, и, лишь вернув то, что вы имеете, вы сможете познать истинные масштабы своего обретения!— Что я имею, чего не знаю, но отчего-то должен вернуть? — напрямую спросил Мишель-Герхард фон Штольц. — Ответьте же, Христа ради!— Этого я вам сказать не могу, — вздохнул незнакомец. — Вы должны догадаться сами и сделать то, чего от вас ждут, по своей доброй воле, или все будет напрасно!Просто сказка какая-то, притом страшная: верни то — не знаю что, тому — не скажу кому, не то — вот меч и твоя голова с плеч!И ведь накаркал же!..— Вы думаете, я сумасшедший?— Ну что вы! — горячо возразил Мишель-Герхард фон Штольц.— Вы не верите мне!.. Тогда, чтобы вы поверили, я теперь, при вас отсеку себе палец.Да вдруг, выхватив из-под одежд кинжал и выставив вперед указательный палец, рубанул по нему что было сил.Алая кровь брызнула на белый десятитысячедолларовый костюм.Что-то шмякнулось на асфальт.Господи, да что ж это такое делается!!— Теперь вы поверили?.. Верните чужое, дабы обрести свое! — вскричал незнакомец, зажимая обрубок пальца. — И да избегнете тем страшных бед, что вы навлекаете на себя.Взглянул на собеседника да прибавил жалобно:— Если вы не поверите мне и теперь, то я...— Не надо! — взревел Мишель-Герхард фон Штольц, отпрыгивая в сторону. — Я верю вам, верю... Я все верну!.. Все, что вы ни пожелаете!..И повернувшись, что было сил бросился прочь, отчаянно размахивая своими сумками, пакетами и сетками!..И хоть, по уверениям незнакомца, лишил он зрения целый народ, сам при том остался слеп... Не признал он в незнакомце того мессию, о котором его предупреждали...Вернее, не за того принял!И не оттуда...А жаль... Глава 15 Длинны коридоры Лубянки, как сама жизнь.И кончаются тем же, чем кончается жизнь...Так думал Мишель, шагая пред часовым.— Направо!— Налево!— Вниз!..Он уже был здесь, уже ходил, уже сидел в камере средь обреченных офицеров и уже стоял пред стенкой, не на Лубянке, в ином месте, ну да это все равно. Он прошел весь тот путь почти до самого конца и теперь шел сызнова...— Стой!— К стене лицом!..— Заходи!..За дверью не оказалось мешков с песком — был просторный кабинет, полный народа — в кожанках, гимнастерках, гражданском платье. Средь них Мишель разглядел сидящего полубоком на подоконнике Председателя ВЧК Дзержинского. Все о чем-то громко спорили.— Можно войти? — гаркнул конвоир, хоть уже был внутри.— А... господин Фирфанцев? — заметил Мишеля Дзержинский. — Заходите, заходите.Вслед Мишелю сунулся было конвоир, но был остановлен окриком:— Вы можете быть свободны.— Но как же так, товарищ Дзержинский, мне надобно при нем состоять, а ну как он на вас кинется ал и руки на себя наложит, а мне через то под трибунал?— Не кинется... Вы ведь не станете ни на кого кидаться? — усмехнулся Председатель ВЧК. — А коли кинется, мы уж как-нибудь с ним справимся. Вон нас тут сколько.Все засмеялись.Недовольный конвоир вышел, прикрыв за собой дверь.— Тише, товарищи! — крикнул Дзержинский. — Тише!.. Предлагаю послушать товарища Фирфанцева, он только что прибыл из Ревеля.Мишель встал посреди кабинета, как на лобное место.— Ну же, говорите!Мишель рассказал все то, что рассказывал ранее.Присутствующие загудели.— Ну, что на это скажете, товарищ Красин?.. Леонид Борисович — где вы там? — обратился Дзержинский к мужчине совсем не «товарищеского» вида — интеллигентному, с седой бородкой клинышком.Все взоры обратились в его сторону.Но Красин при том ничуть не смутился.— Скажу, что ничего нового не услышал, — что у нас воруют, так это всяк знает. Конечно, воруют — как без того!..Все опять загалдели.— Только, позвольте вас спросить, — повысил голос Красин, — когда на Руси не воровали? Вспомните хоть того же Карамзина! Народ расейский всегда, испокон веков, был подвержен двум порокам — пьянству и воровству, отчего пил горькую и тащил что ни попадя у соседа и в особенности у государства, почитая сии ценности ничьими, тащил — да тут же вновь в трактире пропивал! Вот и эти тащат и пьют!— Так надо их за это судить и расстрелять!— Расстрелять можно и после, но только оттого другие воровать не перестанут! Поставим новых, так они тоже понесут, да поболе прежних, потому как голоднее! Лучше эти — от них хоть ясно, чего теперь ждать.— Да ведь это потворство ворам и саботажникам! — грозно выкрикнул кто-то.— Какие они воры — так, тащат по мелочи. Коли бы они были истинными ворами, так разве бы мы что узнали? — резонно возразил Красин.— Верно он говорит!..— Иные бы — все и разом украли и сами сбежали, ищи их после! А эти воруют — почти не таясь! Вот и товарищ Фирфанцев это подтверждает. Да ведь главное, что не бегут!Где мне взять преданных людей, у которых руки к золоту не потянутся? Да и есть ли такие? А коли есть, как долго мне их искать... А торговля — она не терпит.Снова заговорили все и разом. Но это уж Мишеля не касалось — для него кликнули конвоира, что вывел его вон.Через час лишь из комнаты стали выходить люди. Последним — Красин. Он задержался подле Мишеля.— Ну и понаделали вы дел!.. Воистину — услужливый дурак!..Мишель вспыхнул. Но не в его положении было задираться. Красин промокнул платком мокрый лоб, обернулся к красноармейцу, сказал:— Будьте так любезны — сопроводите арестованного за мной. — И, видя недоуменное лицо красноармейца, прибавил: — Это распоряжение Председателя ВЧК.Вновь пошли по коридорам.Куда только?..Вышли на улицу, где Красина ждала машина. Поехали.— Что ж вы сразу ко мне не пришли? — укоризненно качая головой, сказал Красин. — Чего ж сразу в Ч К?— Да ведь золото расхищалось, что не мне и не вам принадлежит, а государству! — ответил Мишель.— А что есть государство, как не населяющий его народ? — спросил Красин. — Вы согласны?— Пожалуй, — кивнул Мишель.— А народу ныне больше, чем золото, нужен хлеб, ведь золотом сыт не будешь, его не укусишь. А боле хлеба нужен мир.— Хлеб — положим, но при чем здесь мир? — не понял Мишель.— Вы, сударь, как я погляжу, политически наивная личность, — грустно улыбнулся Красин. — Поди, считаете, что войны выигрываются солдатской доблестью и силой оружия?Чего скрывать — именно так Мишель и считал! Считал, что врагов отчизны можно победить лишь в открытом бою на поле брани, отчего и пошел добровольно на германский фронт и воевал, живота своего не щадя.— Как бы не так! — пожал плечами Красин. — Может быть, в библейские времена оружие что-нибудь и значило, но только ныне все иначе. Вот хотите знать, кто в нынешней, гражданской войне беляков наголову разбил?..— Кто? — не понял вопроса Мишель.— Я, — скромно ответил Красин. — Причем не выходя из кабинета.— Но разве вы военачальник? — попытался улыбнуться, поддерживая шутку, Мишель.Хоть была это никакая не шутка!— Нет, я не военачальник, берите выше — я финансист и политик.И видя, что Мишель ничего не понял, прибавил:— Вы не задумывались, отчего Антанта, кою у нас любят называть не иначе как мировой гидрой, не смогла, как ни старалась, задушить Советскую власть?Честно говоря, Мишель о том не раз размышлял. Ведь довольно было бывшим союзникам, погрузив на транспорты десяток дивизий, высадиться в Архангельске и Мурманске, а то и под самым боком Петрограда, где-нибудь в Финском заливе, да двинуть свои армии на Москву, чтобы уж через неделю вступить под барабанный бой в Первопрестольную! Что могли им противопоставить большевики, кроме разрозненных, голодных, неуправляемых, разбегающихся во все стороны отдельных частей? Решительно — ничего! И когда Мишель читал в советских газетах об иностранной интервенции, он уверен был, что очень скоро услышит Москва чужую речь, а в московских переулках замелькают мундиры иностранного покроя! Дни считал!..А союзники никуда не пошли, застряв в северных портах. Отчего ж так?.. Или их Красин знает ответ на этот вопрос? Но коли знает — говорить не спешит.— А теперь ответьте мне на другой вопрос — почему белые гвардии не вошли в Москву?..Повторять глупые газетные лозунги о героизме Красной армии и неизбежности победы пролетариата Мишель не стал. Просто молчал.— Так я вам отвечу, — сказал за него Красин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26