— огрызнулся служитель.— Да уж, голубчик, не в службу, а в дружбу, вы его сами поглядите, — попросил Валериан Христофорович.Да и Мишель с ним согласился.— Ну чего, пойдешь, что ли? — спросил служитель, снимая со стены керосиновый фонарь. — Али сробеешь?Паша-кочегар, наклонившись, решительно шагнул вслед служителю в другую дверь, откуда, хоть и так продохнуть невозможно было, дохнуло мертвечиной.Через минуту, белый как полотно, он вышел.— Там он, я его по платью узнал!Вслед матросу из двери, пнув ее ногой, выбрался служитель, неся в руках, будто дите, покойника.Того самого, что явился за драгоценностями и был застрелен из толпы неизвестным злодеем, когда его Мишель наземь свалил.— Ентот, что ли, ваш?..Узнать мертвеца было мудрено, так он весь разложился. Сторож шлепнул тело на лавку, собрал у него на груди руки, поставил в изголовье горящий фонарь. Сказал:— Нате, глядите.И обтирая руки о бока, вновь пошел к столу, взял свой сухарь да стал его догрызать.Валериан Христофорович, захлюпав и зажимая рот, стремглав побежал к двери.— Вы там опознователей кликните! — попросил его вдогонку Мишель.Во дворе под присмотром красноармейцев с винтовками переминались с ноги на ногу несколько извлеченных из клоак Хитровки урок, на коих Валериан Христофорович указал.— Да пускай заходят все разом!Хитрованские жители, погоняемые красноармейцами, потянулись в мертвецкую, где выстроились рядком пред лавкой.Позади них встал Валериан Христофорович.— Покойничка, что на лавке, видите?— Ну...— Узнаете?Хитрованцы, не морщась, глядели на покойника. Им к виду мертвяков было не привыкать, может, они сюда, в мертвецкую, не по одному прохожему спровадили.— Ну, что скажете?Все молчали.— Значит, не знаете такого? — сожалея, переспросил Валериан Христофорович.Урки стали разводить руками.— Ну коли так — тогда поехали, — вздохнул старый сыщик.— Куда этоть?— Как куда — в ЧК.— А чего в Чеку-то? — враз забеспокоились хитрованцы.— А того, что хотел я с вами добром дело сладить, да, видно, вы того не желаете, — вздохнул Валериан Христофорович. — Пускай с вами теперь на Лубянке толкуют!И стал кликать красноармейцев.— Что ж вы так-то, — загалдели наперебой урки. — Коли в вы сказали, что это вам надобно, так мы в с превеликим нашим удовольствием, разе мы когда супротив вас шли? Да мы для вас в лепешку! Зачем же сразу Чекой грозить?Хитрованцы пошептались меж собой. Один выступил вперед.— Кажись, признали мы его — Хлыщ это. Вон и ухо у него подрезанное.И верно, одно ухо покойника было порезано надвое, а мочка и вовсе отсутствовала.— Под кем он ходил? — спросил Валериан Христофорович.— Ране под Михой Сиволапым, а после сам по себе.— А с господами дружбу водил?— Так всяко бывало.— Но-но, вы мне тут воды не мутите, коль начали, так уж все говорите, будто пред батюшкой на исповеди! — прикрикнул для порядку Валериан Христофорович.— Ну, морского ежа вам в клюз! — рявкнул Паша-кочегар так, что завсегдатаи Хитровки от его рыка вздрогнули и втянули головы в плечи. — Чего молчите, будто океанской воды хлебнули?!— Якшался он с ювелиром одним, у которого ране лавка в Китай-городе была, — нехотя ответили хитрованцы, — навроде камни да золотишко ему сбывал.— И где теперь тот ювелир?— Кто ж то знает. Иные говорят, что давно преставился, а другие, что при новой власти служит.— Как его звать-то?— Известно как — Кацом кличут.— Как? — не сдержавшись, переспросил Мишель.А ведь знакома ему эта фамилия — Кац, уж не тот ли это, что при Гохране оценщиком состоит, да притом не раз и не два в Ревель ездил к Гуковскому!Вот и выходит, что не зря они в мертвецкую заявились!..— Ступайте теперь, да о чем узнали, никому ни полслова — не то худо вам будет! — пригрозил Валериан Христофорович.Хитрованцы себя в другой раз просить не заставили, гурьбой повалили из мертвецкой.— В расход их надобно бы, тогда уж верно они никому ничего не сболтнут! — недовольно проворчал Паша-кочегар.— Да за что ж их в расход, коли они ничего предосудительного покуда не совершили? — укоризненно сказал Мишель.— Да? А вы на рожи их гляньте — да ведь сразу видать, что душегубы они все как один! — категорически заявил матрос.— Это еще доказать надо, — покачал головой Мишель.— А тут и доказывать нечего, я их насквозь вижу, контру ползучую, — в распыл их, и всех дел!— А кто ж вам тогда, милостивый государь-товарищ, помогать станет? — грустно поинтересовался Валериан Христофорович. — Да ведь без таких рож мы будто кутята слепые да глухие, как без них прикажете истинных душегубцев ловить?— А мне их помощь без надобности — мы их всех разом под корень! — рубанул рукой Паша-кочегар. — В светлом завтра никаких воров не будет!— Ой ли? — хмыкнул Валериан Христофорович.— Так и есть — чего воровать, когда всего вдоволь будет, сколь надо — столь и бери!— А как же быть с милицией?— И милиции не будет! — уверил всех Паша-кочегар. — Милицию мы упраздним за полной и окончательной ненадобностью, как пережиток царизма!— Ну-ну, — хмыкнул старый сыщик.Да, обратясь уже к Фирфанцеву, предложил:— А покуда нас не упразднили, надобно бы нам, Мишель Алексеевич, за тем ювелиром негласную слежку учинить.— Хорошо бы, да только где на то филеров взять? — вздохнул Мишель.— Есть у меня пара! — заверил его старый сыщик.— И кто ж? — подивился Мишель.— Да мы с вами, сударь — мы теми филерами и станем! Да-с!Утром против дома эксперта Госхранилища ценностей сел нищий бродяга, что по самые глаза зарос бородой и был обряжен в такие обноски, что глядеть на него страшно.— Пода-айте, люди добрые, Христа за ради, сироте убогому-у! — ныл он, пялясь на редких прохожих очами, наполовину заплывшими бельмами. — Семь ден не емши...Хоть с виду не скажешь, потому как нищий был собой велик и дороден.Прохожие шарахались от попрошайки, опасаясь, что тот станет дергать их за полы одежды да еще, чего доброго, заразит своими вшами.Но добрые люди все ж таки находились — остановился подле нищего вполне приличного вида господин, полез в карман.— Не дайте помереть рабу божьему...— Ну что? Был кто или нет?— Как не быть...— Кто? Да не томите вы душу, Валериан Христофорович!— Старый приятель наш по Западному фронту — начпродснаб Первой Конной армии, — прошептал довольный собой попрошайка.И тут же заорал дурным голосом:— Премного вам благодарен, ваше сиятельство-гражданин-товарищ!— Неужто Куприянов? — тихо ахнул Мишель.— Он самый!Вот так номер!— Да кабы он один.— Кто ж еще?— Шелехес.Шелехес?.. Тоже личность известная и тоже, как Кац, при Гохране состоящая. Уж не одним ли они интересом связаны?— Ну я пошел.— Да продлит Господь дни твои, да обойдут тебя болезни и ЧК за милость, тобой явленную! — пропел хвалу прохожему нищий.Мишель хмыкнул и убыстрил шаг. Через два часа ему было заступать на место нищего попрошайки, обрядившись старьевщиком...Вот ведь как все занятно обернулось — случилась рядовая облава на Пятницкой, где красноармейцы меж мешков с ворованной мукой драгоценности сыскали, а средь них перстенек в виде головы льва с глазами из бриллиантов, что числился в перечне царских сокровищ, ювелирами составленном, под номером сто семь. Мука та на начпрода Первой Конной армии вывела, что в Москву продуктовые эшелоны гонит, а ранее при коменданте Кремля состоял, аккурат в то самое время, как ящики с литерным грузом из Петрограда прибыли, и те ящики видел, и сам разгружать помогал, а коли так, то знать может, где они теперь находятся! И хоть повинился он, будто тогда перстенек уворовал, а ныне по нужде продать решил, веры ему нет — что тот перстенек в сравнении с сотнями пудов муки и пшена!.. Нет, темнит что-то начпрод!..А дале иная ниточка тянется — перстенек тот, судя по всему, ювелиру Кацу назначался, что был до семнадцатого года преуспевающим ювелиром, а ныне служит рядовым оценщиком в Гохране вместе с Шелехесом и с ним же, по делам службы, в Ревель ездит, где с Исидором Гуковским встречается, с коим Шелехес, о чем всем известно, близко приятельствует. Сам Гуковский тоже личность темная, вороватая, в чем Мишель лично убедиться мог, и коли предположить, что Кац сказал Шелехесу о сокровищах царских, а тот — Гуковскому, то последний мог ими заинтересоваться, потому как цену золоту и бриллиантам знает.Но чего ж тогда начпрод сам эти сокровища не уворует?А как, коли они не где-нибудь, а в самом Кремле схоронены, откуда их так просто не вынести — один-то перстенек можно, но не восемь же неподъемных ящиков! Да и как их дале через полстраны везти и кому продать, чай, на базар, как муку, не снесешь... А вот Гуковский, высоких покровителей средь «товарищей» имея и продажей ценностей занимаясь, может, почти не скрываясь, нужный мандат выправить, те ценности изъять да, в эшелон погрузив, в Ревель под охраной переправить, где продать через европейских банкиров, с коими накоротке якшается. Вот отчего он начпроду понадобился!И выходит, что Куприянов в этой истории лишь наводчик, Кац и Шелехес — посредники, Гуковский — продавец краденого, а все вместе они — шайка воров, что удумали украсть не кошель, а сокровища дома Романовых, кои триста лет всенародно собирались!А ну — ежели так и есть?!А коли так, то надобно начпрода, как он вновь к Кацу заявится, арестовать, а после него Шелехеса, и всем им допрос учинить, а в домах их обыски!.. И коли все будет так, как он задумал, то они дадут показания против Гуковского, а Куприянов укажет на место, где спрятаны ящики... А не случись той облавы, не потянулась бы ниточка!С этой мыслью Мишель завернул в проулок, откуда уже виден был его дом. Заметил, как подле подъезда прохаживается какой-то человек в солдатских сапогах и шинели, но будто бы с чужого плеча.Чего он здесь забыл?Впрочем, Мишелю было теперь не до него, хоть лицо его показалось ему смутно знакомым. Где ж он мог его видеть?Солдат посторонился, и Мишель, открыв дверь, вошел в гулкое парадное.Теперь у него на все про все — на то, чтобы надеть парик, наклеить фальшивую бороду и усы и облачиться в платье старьевщика, — оставался час с небольшим, так что следовало поспешить. Да еще нужно было как-то объяснить Анне весь этот смешной «машкерад».С улицы раздался короткий свист.Позади негромко хлопнула дверь, будто впуская кого в подъезд.И тут же сверху застучали шаги: кто-то, цокая о мрамор ступеней подковками, торопясь, спускался с верхнего этажа. Встречи с соседями нынче были редки — половина квартир в доме была заброшена, двери заколочены, из других жильцы не выходили неделями, хоронясь за четырьмя стенами от бед. Но вот, видно, кто-то вышел...Мишель привычно потупил взор, что считалось в новой, Советской России признаком хорошего тона — ныне всяк опасался всякого, не желая ни с кем вступать ни в какие беседы.Но оказалось, что это спускался не сосед, а какой-то незнакомец. Мишель посторонился, пропуская его мимо.Да ведь и это лицо ему вроде бы знакомо! — мимолетно подивился он.Память у Мишеля была отменная, вернее сказать, профессиональная — иных в сыскном не держали. Бывало, он, лишь раз глянув на фотокарточку бежавшего из Нерчинска каторжанина — карманника или громилы, опознавал его в ярмарочной толпе.Где же он его видел ранее?И того, что на улице...Ведь видел же, причем обоих, да не раздельно, а вместе!.. Где ж?Да вдруг припомнил, чуть по лбу себя ладонью не хлопнув, — ну верно же, в Ревеле, в Торгпредстве и после, как его, ссадив с машины, хотели проколоть штыками! Там они средь прочих были!Но чего ж им тут нужно?..И, подумав так, остановился.И тот узнанный им незнакомец, что спускался с верхнего этажа, тоже остановился.«А ведь они не просто так, они по мою душу явились! — сообразил Мишель. — То дело довершить, что они в Ревеле не сумели!»Незнакомец, видно поняв, что узнан, осклабился и быстро сунул руку в карман шинели, откуда вытянул револьвер. Вероятней всего, он думал, что Мишель, испугавшись, от него побежит и он сможет безнаказанно убить его, стрельнув в спину. А коли не он, так тот, другой, что, свистнув ему, дабы предупредить, зашел в подъезд и теперь поднимается снизу.Но он ошибся — Мишель не побежал. Он не раз в своей жизни видел уставленное ему в глаза оружие, но никогда при том не мчался прочь, доподлинно зная, что от пули все одно не убежать! Как в хитрованских засадах и после, на германском фронте, он, не раздумывая ни мгновения, пригнулся и прыгнул вперед, дабы упредить выстрел.Не упредил! Злодей успел выстрелить!Из дула револьвера выплеснулось желтое пламя и искры, оглушительно, закладывая уши, бабахнул выстрел, но пуля прошла мимо, в вершке от головы Мишеля, угодив в стену, осыпав штукатурку. Другого мгновения, чтобы сызнова нажать на спусковой крючок, у стрелка уж не было. Мишель налетел на него, сшибая с ног и перехватывая запястье руки, в которой был зажат револьвер.Вновь бухнул выстрел, и пуля тяжело шмякнулась в чью-то дверь, высекая из нее щепу.Противник оказался на удивление крепок — Мишель, отгибая, отводя от себя руку с оружием, другой пытался охватить его за горло, но тот, сверкая белками, шипел, дыша перегаром, ругаясь матом и пытаясь высвободить револьвер.— Отпус-сти, сволочь белая!..Было слышно, как снизу, топоча сапогами, бежал его напарник. Коли успеет, добежит, то тогда все, мгновенно понял Мишель, вдвоем они с ним справятся в два счета!Злодей исхитрился — ткнул Мишеля лбом в лицо, да пребольно... Он уже пришел в себя и теперь, напрягая все силы, наседал на Мишеля, одолевая его...Но тут на верхнем этаже громко хлопнула дверь, и вниз застучали быстрые, легкие шаги.Да ведь это не кто-нибудь, это — Анна! — сразу понял Мишель. Она!.. Услышала с лестницы выстрелы и кинулась ему навстречу! И тут же весь похолодел — так ведь коли она прибежит, прежде чем они успеют скрыться, да кричать станет — так они и ее тоже не пожалеют!.. И выходит, что надобно ему до того времени либо умереть, либо победить!В отчаянии Мишель вырвал руку, дав противнику свободно вздохнуть, да тут же, мгновения не мешкая и вкладывая в удар всю возможную силу и все отчаяние, ткнул его кулаком снизу вверх — в подбородок.Удар был страшен — злодей опрокинулся, отлетел назад, наткнулся спиной на перила лестницы, утратил равновесие и, перевалившись через них, с коротким вскриком рухнул вниз, в широкий провал меж лестничными маршами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26